Драмы и комедии

Э м а р. Аванс! (Смеется и, смеясь, прощается с Радеевым.) Жду. Точно в шесть. Аванс, дружище!

Кабинет начальника местного гестапо.

Г р е т а (молоденькая, наглая). Бутылка вина, закуски, сигареты… И — я. Господин Хаммфельд, счет точный, ни одного лишнего пфеннига.

Х а м м ф е л ь д (седой, плотный, по-крестьянски простое лице). Ну, за себя ты, по-моему, слишком много насчитала.

Г р е т а. Грета разоряет кассу гестапо! Тогда введите твердые ставки, чтоб я знала, за что работаю.

Х а м м ф е л ь д. Вот я тебя ремнем, паршивка, по голому месту.

Г р е т а (заигрывает с Хаммфельдом). Я готова к экзекуции…

Х а м м ф е л ь д. Перестань. Это на меня не действует.

Г р е т а. Совершенно бесплатно, господин Хаммфельд, Для вас я вспомню, что и я — патриотка. Кроме шуток, не скупитесь, Хаммфельд. Грета тоже кое-что делает для великой Германии.

Х а м м ф е л ь д. До новых встреч, милашка.

Г р е т а. Хайль!

Входит А н б е р г. Г р е т а уходит.

А н б е р г. Если не ошибаюсь, Грета?

Х а м м ф е л ь д. Она.

А н б е р г. С моими?

Х а м м ф е л ь д. С твоими. Но они уже немножко и мои.

А н б е р г (улыбкой прикрывая недовольство). Не напрашивайся в родство, Генрих, оно не столь уж симпатично. Слушал запись?

Х а м м ф е л ь д. Да, вот послушай! (Включает магнитофон.)

Музыка. За столиком в фойе кинотеатра — В е р е ж н и к о в, Т о м к и н, Э м а р. Появляется Г р е т а.

Г р е т а. В этом кинотеатре показывают самые скучные фильмы. Но зато здесь пою я! А вы — не скучные?

В е р е ж н и к о в. Как видите, пьем воду.

Г р е т а. Трое — и ни одной женщины!.. А говорят: война и кризис на мужчин.

Т о м к и н. Красивая пичуга.

Г р е т а. Меня уже ищет наш крокодил-маэстро! Иду, иду!

Э м а р. Как тебя зовут?

Г р е т а. Грета. (Подвигается к Эмару.)

Э м а р. Нет, милая, я лысею, а тут вон какие молодцы!

Г р е т а (тут же «переключается», наваливается грудью на плечо Вережникова). Сегодня я буду петь для вас!

«От цветов ты, любимый, отвык, Ты, суровый, идешь на Восток, Наколи мое сердце на штык И неси, как цветок, И неси, как цветок. От цветов ты, любимый, отвык. Жить без сердца куда веселей! Радость просто дорожку найдет… Я открыта, как дом без дверей. Кто захочет, войдет, Кто захочет, войдет… Уноси свой цветок, дуралей!»

Любовь — катастрофа, любовь — молния…

Х а м м ф е л ь д (выключает магнитофон). Эта «молния» ничего не осветила… (Пыхтит, закуривая.) А в моей мусорной корзинке, Лео, кое-что накопилось… Вот, почитай. (Передает Анбергу папку с документами.) Здесь зафиксировано все, что твои мальчики делают за стенами монастыря. Кое-что записано на пленку. Особенно интересен один роман.

А н б е р г. Роман?

Х а м м ф е л ь д. Да.

Анберг нетерпеливо подался вперед.

Тебя, я вижу, еще волнуют романы… Так вот, один из твоих, Сверчинский, на экскурсии, в школе, познакомился с молоденькой учительницей Анной Зеехолен. Раз-другой случайно встретились… Но Зеехолен, сам понимаешь… нельзя: русский! А потом все-таки не смогла пройти мимо. Уже потянуло, сам понимаешь! И тогда мы на всякий случай поставили в ее квартирке аппаратуру. Хочешь послушать, Лео? (Включает магнитофон.)

Стук двери, шаги. Голоса А н н ы и В е р е ж н и к о в а. Как бы сквозь основную сцену мы видим — они вошли в комнату.

А н н а. Ты первый мужчина в этой комнате. Я здесь родилась.

В е р е ж н и к о в. Да? (С искренним волнением и любопытством оглядывается.)

А н н а. Может быть, правда, что немки сентиментальны? Скажи мне, пожалуйста, словами, почему ты меня любишь?

В е р е ж н и к о в. Вот сейчас мне просто не верится, что все это на самом деле, что я держу твои руки…

А н н а. Ты это понимаешь, за что ты полюбил меня, что нас роднит?

В е р е ж н и к о в. Может быть, одинокость?.. Когда я повстречал тебя в школе и потом… Ты всюду была одинокой — даже среди толпы учеников… И потом, ты красивая, правда.

А н н а. Я впервые хочу, очень хочу, чтоб это было так. Как хорошо, что я красивая!

В е р е ж н и к о в. Да, хорошо.

Хаммфельд выключает магнитофон.

Х а м м ф е л ь д. Дальше — не для нашего возраста, Лео. Тебе еще не открутили голову твои русские мальчики?

А н б е р г. Советский лидер недавно выразился в том смысле, что один шпион может иногда сделать больше, чем дивизия или даже корпус… Таким образом, в моей тихой обители готовится сто пятьдесят дивизий! Стоит потрудиться, Генрих!

Х а м м ф е л ь д. Дай мне Сверчинского сюда, в гестапо, на недельку…

А н б е р г. И роман этот продолжается?

Х а м м ф е л ь д. Да. Вот взгляни, папаша, на свою невестку! (Передает Анбергу фотографию Анны и снова включает магнитофон.)

Голоса. Снова мы видим А н н у и В е р е ж н и к о в а в комнате Анны.

А н н а. Век небывалого артистизма. Массовое притворство… Здесь у нас ложь давно уже стала религией. Я привыкла и лгу сама, даже не замечая этого. Мы лжем толпами на многотысячных сборищах. Лжем в кругу друзей. Даже в супружеских постелях у нас боятся проронить хотя бы одно слово против общепринятой лжи.

В е р е ж н и к о в. Извини, от политики меня почему-то клонит в сон.