Драмы и комедии

Л е б е д ь. Вкус и фантазия. Графин. Вы, Ева Рудольфовна, добродушно предполагаете, он стоит на месте?

Е в а (латышка, она немножко путает слова и говорит с акцентом). Пожалуй, не очень на своем месте.

Л е б е д ь. Бросьте взгляд.

Е в а. Вот сюда!

Л е б е д ь. Точно. Вкус и фантазия. Смотрите, как заиграл! Возвышается, как Эйфелева башня в пределах Парижа. Теперь обо мне говорят: бывший метрдотель ресторана «Дальний Восток» ушел на заслуженный отдых. Мой отдых — в тесном кругу советского человека!

Из затененного угла, там, где стоит диван, доносится храп. Лебедь смущенно оглядывается, как бы желая заглушить этот храп.

Е в а. Ничего, ничего, пускай.

Л е б е д ь. А вы, Ева Рудольфовна, как давно проживаете с Ильей Степановичем?

Е в а. Мы познакомились с ним в тысяча девятьсот сороковом году. Тогда в самый раз была освобождена Прибалтика: Эстония, Литва и моя Латвия… А потом он был на фронте командиром полка, а я работала в агитации. Ползала близко к фашистским окопам и кричала по радио на немецком языке. Ох, фашисты много стреляли в меня! Хотели заткнуть рот.

Входят Р я з о в и С а м о х и н. За ними следует К у д и н о в, человек лет около пятидесяти. В стиле его поведения нет ни одной черточки, которая профессионально отличала бы его. Наоборот, глядя на него, можно подумать, что он — научный работник или военный, что, впрочем, тоже естественно вмещается в его многотрудную жизнь.

Кудинов тщательно скрывает свою мучительную озабоченность.

К у д и н о в. Встречаешь меня таким роскошным столом?

Е в а (смущена неожиданным приездом мужа). И не думала встречать. Беру урок.

Л е б е д ь (похохатывает). Инструктаж… по-соседски.

Е в а. Илия, а почему же ты мне не позвонил или не дал телеграмму? (Слово Илья Ева произносит как Илия с ударением на первую букву «И».)

К у д и н о в. Видишь ли, я успел позвонить только Иннокентию Алексеевичу.

Р я з о в. Да, да, каюсь, я вам не дозвонился, Ева Рудольфовна.

Л е б е д ь. До свидания. (Подошел к Алевтине в затемненный угол.) Алевтина… Алевтина, проспись.

В ответ слышатся какие-то неясные возгласы.

Жена. Очень бережет, как бы не потерялся. Народный конвой. Алевтина!

А л е в т и н а (испуганно). А?! Лебедь, ты?.. Что?

Л е б е д ь. Вставай, вставай, милая, проснись. Домой идти надо.

А л е в т и н а (взмахнула руками, потягиваясь, и вдруг застонала). А-а… Я отоспала шею… Как быть?

Л е б е д ь. Домой, домой.

А л е в т и н а совершенно равнодушно оглядывает всех, кто в комнате. Ни с кем не поздоровавшись, не сказав «до свидания», взяла за руку и привычно уводит Л е б е д я за собой.

К у д и н о в (указывая на стол). Ева, можно?

Е в а. Можно.

Кудинов наливает вино.

Р я з о в. Ну, с приездом, что ли.

Все сели к столу. Выпили.

Да, понимаю. (Закусывает.) В машине серьезно не поговоришь, неудобно. Шофер. Сегодня в конце дня был звонок: к нам выезжает комиссия.

К у д и н о в. Оперативно.

Р я з о в. Ты там, в Москве, посражался немножко?

К у д и н о в. Москва велика, я не с нею сражался…

Р я з о в. Получил указания?

К у д и н о в. Получил. Исторические.

Р я з о в. Исторические?

К у д и н о в. Как обычно.

Р я з о в (уловил иронию, подобострастно хохотнул, но тут же оборвал смех). Да. (Заторопился.) Ладно, потолкуем… Отдыхать надо Илье Степановичу.

Самохин медленно встает из-за стола.

К у д и н о в. Завтра утром повстречаемся.

Р я з о в. Само собой, само собой. (Отвечает уже от дверей, ему не терпится уйти.)

Они уходят — Р я з о в и С а м о х и н. Кудинов и Ева молча смотрят друг на друга. Стоят и молчат. Потом Ева подходит, обнимает мужа.

Е в а. Ты устал и очень много волновался. Да? Все на тебе написано, Илия. Теперь скажи мне, почему Рязов выскочил, как пробка из бутылки? Илия, я так думаю, Рязов испугался! (Хохочет.)

К у д и н о в. Рязов захлопнулся.

Е в а (с детским восторгом повторяет). Захлопнулся! Как чемодан?!

К у д и н о в. Ева, я хочу повидать Абросимова. (Звонит по телефону.) Валерий Николаевич? Добрый вечер. Только что… Зашли бы вы к нам, если есть свободная минутка. Вот спасибо! (Положил трубку.)

Входят дети Кудиновых: сын, Э р и к, рабочий, высокий, крепкий, держится с подчеркнутой самостоятельностью, ему двадцать лет, и М а р ф у ш а, восемнадцатилетняя студентка истфака, доброе, нежное и в высшей степени наивное существо.

М а р ф у ш а. Папуль! (Радостно бросается к Кудинову.)

Э р и к. Дай поздороваться. (Пожимает руку отцу.)

Е в а. Эрик, ты замерз?

Э р и к. Поджидал эту типицу. В подъезде сквозняк.

М а р ф у ш а. А откуда ты знал, что я еще не пришла?

Э р и к. Я звонил маме, не в пример тебе, между прочим.

К у д и н о в (это его давняя игра с Марфушей). Ваша фамилия?

М а р ф у ш а. Двойная. Ушкин-Намакушкин.

К у д и н о в. Тэ-экс… Почему в «Пестрой ленте» у Конан Дойля по двору ходит павиан?

М а р ф у ш а. И-и, папуль, это — для шестого класса!

Э р и к. Хватит. (Оттаскивает Марфушу от отца.) Ты чем-то перегружен, папа.

К у д и н о в. Разве заметно?

Э р и к. Я наблюдаю тебя двадцать лет.

К у д и н о в. Все двадцать?

Э р и к. Кто знает, может, ребенок наблюдательнее взрослых. Вот, Марфа, например, очень наблюдательный ребенок. Правда, Марфа?