Драмы и комедии

К у д и н о в. Что ты ответил рыбакам?

В а т а г и н. Я? Я — секретарь райкома. Я не могу подменять…

К у д и н о в. Стой, Максим Федорович. Все-таки как ты ответил?

В а т а г и н. Я? Никак. Думаю. Вот, кстати, подскажи, Илья Степанович. А?

К у д и н о в. Ты всегда такой нерешительный?

В а т а г и н. Совет старшего товарища…

К у д и н о в. Я ведь тоже не хочу тебя подменять.

В а т а г и н (неохотно). Не выбрасывать же улов в море? Все ж таки — валюта. А? (Смотрит вопросительно на Кудинова.)

К у д и н о в. Иди, брат, на радиостанцию. Рыбаки ждут.

В а т а г и н (весело). Ну разве ты меня подменил?! Порядок. (Выходит.)

Кудинов напряженно думает, курит, шагая по комнате. Возвращается В а т а г и н.

К у д и н о в. Теперь слушай меня, Максим Федорович.

В а т а г и н. А может, прежде на рыбзавод? А? Дирекция ушицу подготовила.

К у д и н о в. Я ведь только что прилетел!

В а т а г и н. Радио, Илья Степаныч, радио! Век космоса как-никак. Уха у них бывает…

К у д и н о в (сердито). Знаю, знаю. Скажи-ка, ты зачем сюда, в дальний угол забрался? От меня спрятался? Почему не ждал в райкоме? Авиация, понимаешь, век космоса… Сел в самолетик и…

В а т а г и н. Я-то? Ну-ну!

К у д и н о в. Знаешь, догадываешься, зачем я тебя тут отыскал?

В а т а г и н. Меня-то? Откуда ж мне догадаться. Позвонил ваш помощник, Самохин… а я уже, понимаешь, одной ногой…

К у д и н о в (сурово). Максим Федорович…

В а т а г и н (делает еще одну жалкую попытку уйти от разговора). Японцы-то нашу рыбку принимают…

К у д и н о в. Первая очередь гидросооружений должна создаваться в твоем районе. Будешь ли ты отстаивать это или хотел бы теперь пересмотреть?

В а т а г и н. Если руководство говорит, значит, оно правильно говорит.

К у д и н о в. Вот так вираж! А свои соображения у тебя есть?

В а т а г и н. «За» или «против»?

К у д и н о в. Кто ж тебе станет подсказывать «против»?

В а т а г и н. Вот именно. Я всегда в ногу пойду.

К у д и н о в. Куда пойдешь?

В а т а г и н. Я-то?

К у д и н о в. Ты. В данном случае. Куда?

В а т а г и н. Смешно, извини, Илья Степаныч! Как это — куда? Да куда скажут.

К у д и н о в. Я приехал к тебе советоваться. От твоего мнения многое зависит.

В а т а г и н (с неожиданной искренностью). Эх, Илья Степаныч!

К у д и н о в. Хоть кое-что.

В а т а г и н. О-о-хо-хо!

К у д и н о в. А может быть — и все.

В а т а г и н. Как это — все? Кто же примет в расчет мое мнение? Какой-то задрипанный секретаришка. Сидит где-то у черта на куличках. А если подсчитать, проанализировать — по старинке в нашей местности жить невозможно! (Вытаскивает из кармана бумаги.) Вот, прикидывал я. Сидели несколько ночей, выверяли, пересчитывали. Члены бюро, актив…

К у д и н о в. Ага! Значит, думаете!

В а т а г и н. Не идиоты же мы, Илья Степаныч. Мы ж эту землю… чтоб она, как жемчужина всей страны…

К у д и н о в. И бумаги подготовил, а все-таки на всякий случай смылся от меня. Дай-ка просмотрю. (Берет бумаги.) Неофициально.

В а т а г и н. А черт с ней! Пускай официально. Если хочешь, на трибуну выйду. Краевую. В Москве! Я ж все продумал.

К у д и н о в (читает материалы Ватагина). Интересные соображения. Почему же ты со мной петлял?

В а т а г и н. Хотел понять, как теперь сам ты, после московской припарки.

К у д и н о в. Эх, брат… И понял?

В а т а г и н (снова насторожился). А не понял?!

К у д и н о в. Вот так и живем. (Обнял Ватагина.) Ты ведь светлая голова, Максим Федорович. Не тебе дурачком прикидываться.

Входит Р ж а н о в а. Красивая, тридцати семи лет. Твердая мужская походка. Лицо открытое, одухотворенное.

Р ж а н о в а. Здравствуйте, Илья Степаныч. (Протягивает руку Кудинову. Покосилась на Ватагина, протянула и ему руку.) Соседушка, привет. Не удивляйтесь, Илья Степаныч.

К у д и н о в. Садитесь, Римма Сергеевна.

Р ж а н о в а. Вы, говорят, уже у Бакашина, у Веткина побывали… Вот, у Ватагина теперь.

К у д и н о в. Я и к вам собирался заехать.

Р ж а н о в а. Не дождалась.

К у д и н о в. Спасибо, что прилетели.

В а т а г и н. Я не мешаю?

Р ж а н о в а. Да ну, соседушка. Нисколько. Мнение свое хочу высказать, Илья Степаныч. В открытую. Люблю такие, знаете, мужские беседы. Район мой, как известно, не последний. Между прочим, по территории равен Бельгии. Лечу и думаю: скорей получить новые указания, в масштабах района исправить ошибку. Бюро райкома мы еще не собирали, но — советовались. Единодушная, решительная самокритика.

К у д и н о в. Единодушная?

Р ж а н о в а. Да! Правда, кое-кто еще в плену самолюбия. Мол, тут, на место, виднее, ничего пересматривать не надо. Пришлось этих доморощенных стратегов причесать против шерсти. (Ватагину.) У тебя-то, сосед, как на этот счет?

В а т а г и н. У меня?.. Кх-м… Полный порядок.

К у д и н о в. Если не ошибаюсь, Римма Сергеевна, в вашей Бельгии партийные организации на каждом руднике, в каждом леспромхозе. В совхозах и колхозах — тоже. Неужели ж повсюду к составлению плана отнеслись безответственно?

Р ж а н о в а. Илья Степаныч, в каком смысле вы меня спрашиваете? Я улавливаю в ваших словах…

К у д и н о в. А вы, пожалуйста, но улавливайте. Давайте поразмышляем.

Р ж а н о в а. Я же сказала, что безоговорочно принимаю указания руководства.

К у д и н о в. Почему?

Р ж а н о в а. Как это — почему?

К у д и н о в. Давайте обдумаем, взвесим.

Р ж а н о в а. Илья Степаныч, что ж тут думать, если нам прямо указано? Да уж вам ли не знать!

К у д и н о в. Нет, вы мне все-таки объясните. Ваши соображения: политические, экономические, прочие?