Драмы. Басни в прозе.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Филот, Стратон.

Стратон. Царевич...

Филот. Как! Снова посетитель? Старик, я хочу побыть один.

Стратон. Царевич, я пришел но приказу царя...

Филот. Понимаю. Да, я — пленник твоего царя, и его право призвать меня, когда ему угодно. Но послушай. Если ты тот, кем кажешься,— если ты действительно старый честный служака, не откажи попросить царя, чтобы он дозволил мне предстать перед ним, как подобает воину, а не женщине.

Стратон. Он сейчас будет у тебя. Я пришел возвестить о его приходе.

Филот. Царь у меня? И ты пришел возвестить о нем? Я пе желаю, чтобы он избавил меня хоть от одного из унижений, которые выпадают на долю пленника. Веди меня к нему! Кто претерпел наигорчайший позор — дал себя обезоружить, для того уже ничто не позорно.

Стратон. Царевич, твой облик, полный юношеской прелести, плохо вяжется с такой непреклонностью.

Филот. Что ж, смейся над моим обликом! Твое покрытое шрамами лицо стократ прекраснее.

Стратон. Клянусь богами, хороший ответ! Не могу не удивляться тебе и не любить тебя.

Филот. Да, мог бы, если бы начал с того, чтобы почувствовать страх передо мной.

Стратон. Сказано еще доблестней! Грозный же у нас враг, если в его рядах много юношей, подобных Филоту.

Филот. Не льсти мне! Чтобы вы боялись меня, за моими словами должны стоять куда более громкие деяния. Могу я спросить, как тебя зовут?

Стратон. Стратон.

Филот. Стратон? Отважный Стратон, разбивший моего отца на берегах Ликоса?

Стратон. Не напоминай мне об этой сомнительной победе! И как кроваво отплатил нам за нее твой отец на равнине Метимны! У такого родителя и должен быть такой сын.

Филот. Тебе, достойнейший враг моего отца, тебе я вправе посетовать на свою судьбу. Лишь ты можешь понять меня до конца: ведь и тебя в юности сжигало всепоглощающее пламя чести — желание пролить кровь за отчизну. Разве стал бы ты иначе тем, кто ты есть? Как упрашивал я отца целую неделю— ибо всего неделю назад надел мужскую тогу,— как семикратно в каждый из семи дней на коленях убеждал, молил, заклинал его позволить мне доказать, что я не напрасно вышел из младенческого возраста, что меня пора выпустить в поле с его воинами, на которых я давно уже взирал со слезами зависти. Наконец, вчера я смягчил сердце лучшего из отцов; к моим просьбам присоединился сам Аристодем. Ты знаешь Аристодема — это Стратон при моем отце. «Отпусти завтра мальчика со мной, царь,— сказал Аристодем.— Я хочу пройти через горы, чтобы нам не преградили путь на Цезену»,— «Почему я не могу идти с вами! — вздохнул мой отец. У него еще не зажили раны.— Но пусть будет так». С этими словами он обнял меня. О, какие чувства испытал счастливый сын в его объятиях! А какая последовала за этим ночь! Одолеваемый мечтами о победе и славе, я не сомкнул глаз до второй ночной стражи. Тут я вскочил, надел новый панцирь, прикрыл шлемом растрепавшиеся кудри, выбрал из мечей отца тот, который пришелся мне по руке, вскочил на коня и загнал его еще до того, как серебряная груба подняла доверенных мне воинов. Пока они стягивались, я успел поговорить с каждым из своих соратников, и тут один старый воин прижал меня к своей изборожденной шрамами груди! Я не простился только с отцом: я боялся, что, увидев меня, он возьмет назад свое слово. Итак, мы выступили! Даже рядом с бессмертными богами нельзя чувствовать себя счастливее, чем чувствовал я себя рядом с Аристодемом. Я ловил его искрометные взгляды — любого из них было довольно, чтобы я в одиночку ринулся па целое войско и встретил неизбежную смерть под вражеской сталью. Преисполненный безмолвной решимости, я радовался каждому холмику на равнине, за которым надеялся обнаружить врагов, каждому повороту лощины, за которым предполагал ринуться на них. Увидев наконец, как они бросились на нас с лесистых высот, я острием меча указал на них соратникам и полетел наперерез им вверх по склону. Прославленный старец, воскреси в памяти чистейшие минуты своих юношеских восторгов и согласись: большего упоения не мог испытать и ты! А теперь — теперь смотри, Стратон, как позорно пал я с вершины своих надежд! О, как больно мне вновь и вновь мысленно переживать это падение!.. Я вырвался слишком далеко вперед, был ранен и взят в плен. Злополучный юнец, ты рассчитывал только на раны, был готов только к смерти, и вот — плен! Ужели безжалостные боги в насмешку над пашей самонадеянностью всегда насылают на нас непредвиденную беду? Я плачу, я не могу не плакать даже под страхом твоего презрения. Но не презирай меня... Как! Ты отворачиваешься?

Стратон. Невольно! Зачем ты так растрогал меня? Рядом с тобой я превращаюсь в ребенка...

Филот. Нет, выслушай и пойми, почему я плачу. Это не детские слезы, которые ты удостоил ответной мужскою слезой. То, что я почитал своим величайшим счастьем,— нежная любовь, которую питал ко мне мой отец, станет теперь величайшим моим несчастьем. Я боюсь, да, боюсь, что он любит меня больше, чем свою страну! Чего он только не сделает, на какие только уступки твоему царю не пойдет, чтобы вызволить меня из плена! Из-за меня, злополучного, он в один день потеряет больше, чем приобрел за три долгих мучительных года ценою крови своих сподвижников и своей собственной. С каким лицом предстану я пред ним снова, я, его злейший враг? Разве подданные отца, а со временем, когда я стану достоин править ими, и мои,— разве смогут они без насмешки и презрения взирать на побывавшего в плену государя? А когда я наконец умру от стыда и, никем не оплаканный, сойду в царство теней, как мрачно и гордо будут проходить мимо меня души героев, ценой собственной жизни добывшие победу своему царю, который отрекся от плодов ее ради недостойного сына. О, это больше, чем может вынести тот, в ком жива душа!

Стратон. Возьми себя в руки, милый царевич. Считать себя счастливее или несчастнее, чем на самом деле,— обычное заблуждение молодости. Твоя судьба вовсе не так ужасна. Вот мой царь, и из уст его ты услышишь утешительные вести.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Царь Аридей, Филот, Стратон.

Аридей. Цари вынуждены воевать друг с другом, но делают это не из личной вражды. Позволь обнять тебя, царевич! О, какое счастливое время напоминает мне твоя цветущая юность! Таким же юным и цветущим был некогда твой отец! Тот же ясный взор, то же серьезное и открытое лицо, та же благородная осанка! Позволь еще раз обнять тебя: в твоем лице я обнимаю твоего отца в юности! Ты никогда не слышал от него, царевич, какими близкими друзьями были мы с ним в молодости? Благословенный возраст, когда мы еще могли безраздельно следовать велениям сердца! Вскоре, однако, мы оба взошли на трон, и государственные интересы вкупе с недоверием к соседу, к сожалению, заглушили в нас былые дружеские чувства.

Филот. Прости, о царь, что я отвечу холодностью на столь теплые слова. С детства меня учили размышлять, а не произносить речи. Чем поможет мне теперь то, что мой отец и ты были друзьями? Были! — так сказал ты сам. Ненависть, привитая к древу угасшей дружбы, не может не принести смертельные плоды — либо я еще мало знаю человеческое сердце. Поэтому не заставляй меня, царь, слишком долго пребывать в отчаянии. Ты говорил, как учтивый государственный муж; заговори же, как государь, в чьи руки попал соперник и недруг.

Стратон. Да, царь, не заставляй его дольше терзаться — пусть он узнает, что его ждет.

Филот. Благодарю, Стратон!.. Да, пусть я сразу услышу, какой мерзкой тварью хочешь ты сделать злополучного сына моего отца. Каким позорным миром, каким множеством земель должен мой родитель купить мне свободу? Каким ничтожным и презренным должен он стать, чтобы не осиротеть? О, мой отец!

Аридей. Царевич, даже эта речь мужа, столь нежданная в устах такого юнца, как ты, напоминает мне твоего отца. Как отрадно мне слушать тебя! И как жажду я, чтобы и мой сын в эту минуту отвечал твоему отцу с не меньшим достоинством!

Филот. Что ты хочешь сказать?

Аридей. Боги — я убежден в этом—пекутся о нашей добродетели так же, как пекутся о нашей жизни. Помочь нам как можно дольше сохранить и ту и другую — их извечное сокровенное стремление. Кто из смертных знает, сколь порочен он но природе своей и сколь дурно он поступал бы,, если бы небожители дозволили нам в полной мере поддаваться любому соблазну опозорить себя мелочностью. Да, царевич, будь это так, я, может быть, тоже оказался бы тем, кем ты меня считаешь; может быть, и я мыслил бы настолько неблагородно, что решил бы не пренебречь неслыханной военной удачей, отдавшей тебя в мои руки; может быть, и я воспользовался бы тобой для того, чтобы вымогать выгоды, добиваться которых силой оружия больше не отваживаюсь; может быть... Но не страшись: высшая, неземная власть предвидела все эти «может быть». Твой отец ие в силах заплатить мне за своего сына дороже, чем я ему — за моего.

Филот. Я изумлен! Ты даешь мне понять...

Аридей. Что мой сын в плену у твоего отца, как ты у меня.

Филот. Твой сын попал в плен к моему отцу? Твой Политимет? Как? Когда? Где?

Аридей. Так повелела судьба! С обеих чашек весов она сняла по равному грузу, и весы по-прежнему в равновесии.

Стратон. Ты, конечно, хочешь знать подробности. Так вот, тот самый отряд» навстречу которому ты так поспешно ринулся, вел Политимет; и когда твои воины обнаружили, что ты исчез, ярость и отчаянье придали им нечеловеческую силу. Они ринулись вперед и все устремились на того, кто. как сочли они, восполнит им их потерю. Остальное тебе известно. А теперь прими совет старого воина: атака — не скачки; победа достается не тому, кто нападает первым, а тому, кто делает это с найме Fibril им риском. Запомни это, не в меру пылкий царевич, иначе будущий герой погибнет еще в зародыше.

Аридей. Стратон, твое дружеское предостережение приводит царевича в уныние. Смотри, как он помрачнел!

Филот. Нет, это не так. Но оставьте меня. Погрузясь в благоговейные раздумья о мудрости провидения, я...

Аридей. Царевич, лучшее выражение благоговенья — признательная радость. Ободрись! Мы, отцы, пе хотим дольше удерживать своих сыновей вдали от себя. Мой гонец уже готов: он поедет, чтобы ускорить размен пленными. Но ты ведь знаешь: добрая весть, если она исходит от врага, всегда наводит на мысль о ловушке. Ваши могут заподозрить, что ты умер от раны. Поэтому необходимо, чтобы ты сам послал с моим гонцом вестника, стоящего выше подозрений. Иди со мной. Найди среди пленных такого, кому можешь довериться.