Драмы. Басни в прозе.

Филот. Значит, ты хочешь, чтобы я стал сам себе еще стократ отвратительней? Ведь я же буду видеть себя в каждом из пленных. Избавь меня от этого срама.

Аридей. Но...

Филот. Среди пленных должен быть Парменион. Пошли его сюда, я скажу ему все, что нужно.

Аридей. Хорошо, пусть будет так. Идем, Стратон! До скорой встречи, царевич!

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Филот.

Филот. Боги! Ударь молния хоть на пядь ближе, я был бы сражен наповал. Но боги неисповедимы. Пламя отступило, дым рассеялся, и я лишь оглушен. Неужели все это случилось только для того, чтобы я увидел, сколь жалок я сам и в сколь жалкое положение ввергнут из-за меня мой родитель? Теперь я вновь могу предстать перед тобой, отец! Правда, все еще с ноту пленным взором, но потупиться заставит меня только стыд, а не жгучее сознание того, что я стал причиной твоей гибели. Теперь я должен бояться лишь одного — твоего насмешливого упрека, а не проклятья, удержанного на устах верховной силой родительской любви.

Однако, клянусь небом, я не в меру снисходителен к себе. Вправе ли я простить себе все ошибки, которые как будто простить мне судьба? Не должен ли я судить себя строже, чем судят меня она и мой отец, эти слишком добросердечные судьи! Боги могут свести на нет любое плачевное последствие моего плена, они не могут лишь одного — смыть с меня пятно позора. Не той скоропреходящей грязи, которой поливает нас язык черни, а того подлинно вечного стыда, на который обрекает меня мой внутренний суд — мое собственное беспристрастное «я».

И как легко поддаюсь я самообольщению!. Разве отец мой так ничего и не потеряет из-за меня? Разве так уж ничтожны выгоды, которые могло бы принести ему пленение Политимета, не угоди в плен и я? Его пленник не нужен ему только из-за меня. Военное счастье все равно улыбнулось бы тому, кто этого достоин; дело моего отца восторжествовало бы, окажись в плену один лишь Политимет, а не Политимет и Филот!

А теперь... Что за мысль мелькнула у меня? Нет, это некий бог внушил мне ее. Я должен следовать ей! Дай уловить тебя, мгновенная мысль! Вот она вновь родилась во мне. Она ширится, она озаряет всю мою душу!

Что сказал царь? Почему он хочет, чтобы я немедля послал к отцу вестника, стоящего вне подозрения? Для того чтобы мой отец не заподозрил — да, таковы были его слова,— что я умер от полученной раны. Значит, он полагает, что, будь я уже мертв, дело приняло бы совсем другой оборот? Так ли это? Тысячу pa t благодарю Аридея за такое откровение, тысячу раз! В самом деле, будь это так, в руках у моего отца был бы пленный царевич. за которого он мог бы потребовать все, что угодно; а у царя, его врага, был бы лишь труп пленного царевича, за который он ничего не мог бы потребовать и который ему оставалось бы либо похоронить, либо сжечь, чтобы он больше не вызывал у него отвращения.

Прекрасно, это я понял. Следовательно, если я, жалкий пленник, хочу, чтобы победа досталась моему отцу, за чем стало дело? За моей смертью. Да, только за нею. О, человек, если только он умеет умереть, поистине сильнее, чем ему кажется!

Но я? Я ведь лишь росток, молодой побег. Сумею ли умереть я? Это должен уметь не только взрослый человек, настоящий мужчина, это должен уметь и юноша и мальчик, иначе они ничего не умеют. Кто прожил десять лет, у того было десять лет для того, чтобы научиться умирать; а чему не научился за десять лет, тому не научишься и за двадцать, и за тридцать, и за целый век.

Пусть, глядя па меня, каков я есть, люди увидят, каким я мог стать. А кем я мог, кем хотел стать? Героем. Что такое герой? О мой далекий сейчас от меня, мой несравненный родитель, незримо присутствуй в душе моей! Разве не учил ты меня, что герой — это муж, знающий, что есть блага, которые дороже жизни; муж, посвятивший свою жизнь служению государству, себя одного — служению многим? Герой — это мужчина. Мужчина, отец мой? Значит, не юноша? Нелепый вопрос! Хорошо, что отец его не слышал. Он подумал бы, что мне хочется, чтобы он ответил «нет»! Сколько лет должно быть сосне, чтобы она годилась стать мачтой? Сколько лет? Столько, чтоб она была достаточно высокой и крепкой.

«Каждая вещь,— говаривал мудрец, воспитавший меня,— совершенна, коль скоро она способна выполнить свое назначение». Я могу выполнить свое назначение, могу умереть на благо государства: значит, я— настоящий человек, значит, я — мужчина. Мужчина, хотя еще несколько дней назад был мальчиком.

Что за пламя бушует у меня в крови! Какое воодушевление охватывает меня! Сердцу стало тесно в груди! Терпение, сердце, скоро я дам тебе свободу! Скоро избавлю тебя от твоей докучной, однообразной службы! Скоро ты получишь отдых, долгий отдых...

Кто там идет? Парменион. Решай быстрее, Филот! Что мне сказать ему? Что передать через него отцу?.. Верно! Это я должен сказать, это и передам.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Филот, Парменион.

Филот. Подойди ближе, Парменион. Ну? Почему так робко? С таким виноватым видом? Кого ты стыдишься — себя или меня?

Парменион. Нас обоих, царевич.

Филот. И впредь говори то, что думаешь, Парменион. Видно, мы оба мало чего стоим, раз оказались здесь. Ты уже слышал, что случилось со мной?

Парменион. К сожалению, да.

Филот. И что же ты чувствовал, когда слушал?

Парменион. Сам не знаю. Я то жалел тебя, то восхищался тобой, то проклинал тебя.

Филот. Да, да! Но ты, конечно, узнал и то, что беда не так уж велика, ибо сразу же вслед за этим наши взяли в плен Политимета.

Парменион. Конечно, узнал и чуть не расхохотался. Сдается мне, судьба подчас чересчур уж сильно замахивается, когда хочет легонько стукнуть нас. Казалось, она вот-вот нас раздавит, а на самом-то деле она всего лишь комара у нас на лбу прихлопнула.

Филот. К делу! Я должен послать тебя вместе с гонцом даря к моему отцу.

Парменион. Прекрасно! Значит, один пленник замолвит словечко за другого. Без доброй вести, которую я доставлю нашему царю от тебя и которая, уж конечно, стоит благосклонной улыбки, меня наверняка ждал бы у него не слишком теплый прием.

Филот. Довольно, мой честный Парменион! Поговорим серьезно. Мой отец знает, что враги унесли тебя с поля битвы окровавленного и полумертвого. Что бы там ни говорили, невелика заслуга взять в плен того, из чьих рук выбила оружие близкая смерть. Сколько у тебя ран, старый служака?