Dream A Little Dream Of Me
Шрифт:
Элла скривила недовольную рожицу, и, передразнивая нравоучительный тон подруги, сообщила:
– На этот раз постараюсь приготовить что-то, что будет по вкусу северянке. Без перца, тимьяна и чеснока. Как ты относишься к английской кухне?
– Иностранец? Тебе своих мало? Решила подпортить репутацию американок во вселенских масштабах?
Ван Руж с гордо поднятой головой прошествовала в ванную, изображая свою фирменную походку джазовой звезды мирового масштаба, и захлопнула дверь перед новой порцией возмущений подруги. До концерта менее трех часов, надо привести себя в соответствующий вид, ведь гримерки в маленьких клубах на отшибе города существуют постольку-поскольку, как кот Шредингера. Попробуйте выгнать из маленькой тесной комнаты шестерых мужчин и бутылку
____________________________________________
* намек на одноименный фильм с Одри Хепбёрн.
Комментарий к A Woman Is A Sometime Thing
http://vk.com/doyoubelieveinfaeries
Хештэг к главе #DaLDoM_SometimeThing
========== Gee, Baby, Ain’t I Good To You? ==========
Пятеро темнокожих парней в черных жилетках и белых рубашках о чем-то весело переговаривались на сцене и проверяли инструменты перед выступлением. Действо больше походило на веселый дружеский балаган, а не саундчек. На сей раз Том сел поближе к сцене, чтобы лучше рассмотреть ту, которая в ореоле выпитого подтолкнула его к свершению подвигов.
К нему подсели постоянные заседатели этого столика, местная публика, и даже не спросили, не против ли он. Ему пришлось потесниться и, чтобы не вникать в беззаботную болтовню соседей, что было бы не вежливо, он принялся рассматривать музыкантов. То, что при беглом рассмотрении казалось классическим костюмом джазмена, при более подробном выдало несколько любопытных деталей. Ребята оказались весьма колоритными: у кого были дреды, у кого татуировки, кто прикрывал начищенную до блеска черепушку банданой, а кто котелком. Но общим аксессуаром для всех были черепушки: будь они на платке или шарфе, заплетенные в дреды или красовались костяным довеском на сережке. У парня за ударными даже амулет на шее висел. Хиддлстон искренне надеялся, что куриная лапка в нем бутафорская.
Внезапно шум сошел на нет, веселая суета на сцене прервалась, и музыканты вместе с публикой повернули головы в одном направлении. К сцене под руку с трубачом подходила Элла. Она была в тепло-бежевой юбке-клеш с очаровательным платочком вокруг шеи и туфлями в тон, а на голове знаменитые ретро виктори роллз. Милая и солнечная девушка, если бы не манера держаться. И ее провожатый был преисполнен достоинства, но складывалось впечатление, что исключительно потому, что ему доверили столь ценную спутницу. Парень тоже соблюл цветовой дресс-код общий для музыкантов, но его черепушка сверкала роскошным перстнем на руке, на которую опиралась Элла. Томас удивился тому, что девушка выпадает из зловещего вуду оркестра, но потом внимательно посмотрел на пряжки ее туфель, а когда она повернулась, чтобы перекинуться парой слов с подошедшим к ним барменом, то и на заколки с серебряными черепками, которые держали кудри ее прически.
Трубач подвел Эллу к ее законному месту посередине сцены и пошел к своему микрофону. Девушка неспешно обвела взглядом зал, приветственно кивнула паре-тройке знакомых и, наконец, нашла, что искала. Том смотрел на нее, она задержалась на нем чуть дольше, чем на остальных, но от того, как Элла хищно улыбнулась, приветствуя его, он засомневался, что это хороший знак. Потому, когда она подошла к микрофону и обратилась к залу, Том вернулся к мыслям, одолевавшим его всю дорогу до клуба. Он все гадал, каков голосок у этой тоненькой девушки. Ему почему-то рисовался звонкий и высокий, как у Andrews Sisters. В сегодняшнем амплуа девушка вполне вписывалась в какой-то подобный коллектив. Он не считал это правильным джазовым голосом, потому мысленное унижение самодовольной девчонки приносило несказанное облегчение после лицезрения всех этих вудуистских атрибутов и ее недоброжелательной улыбки.
– Добрый вечер, моя любимая публика, - проурчала она в микрофон так же неспешно и лениво, как и в тот вечер, когда говорила только с
ним. Публика оживилась, многие улыбнулись, кто-то с фанатичным вниманием уставился на Эллу, девушка улыбнулась и после паузы, достигнув нужного эффекта, продолжила:– Сегодня мы окунемся в волшебную атмосферу пятидесятых. Не волнуйтесь, никаких Andrews и прочих сестер мы играть не будем, мой вычурный вид обманчив. Мы предадимся бибопу и будем сходить с ума вместе с вами, - она улыбнулась шире и чуть оживилась, как и публика, которая одобрительно закричала и зааплодировала. – Но прежде, чем отдать должное Мингусу и Паркеру, я традиционно начну с дуэтов несравненной Эллы Фицджеральд и божественного Луи Армстронга. Как насчет «Gee, Baby, Ain’t I Good To You?»
Девушка посмотрела на Хиддлстона, адресуя вопрос исключительно ему. Но мужчина стойко выдержал ее взгляд, ответив на него скепсисом по отношению к возможностям ее голосовых связок. Неверие ничуть не расстроило ее, она всегда читала что-то подобное в лицах людей, которые впервые приходили послушать «Гамбо оркестр», поэтому Элла не отвела взгляда, а приготовилась злорадствовать над его удивленной мордашкой.
Том ожидал всего: тонкого и высокого, как колокольчик, голоса, радостного и беззаботного исполнения в духе девчачьих групп, перепевающих старые песни, возможно даже чего-то в духе Blondie и ее рок-н-рольных вещей.
Голос, вопрошавший «Хороша ли я для тебя, детка?» был не похож на самые смелые его ожидания. Он не был звонким, как хрусталь, или вышколенным в духе классической школы искусств, он был терпким, как корица и куркума, слегка потертым, как старая пластинка, сладким и вязким, как карамель, но в то же время бесконечно мягким и нежным, как суфле. Если выбрать двумя крайностями Эллу Фицджеральд и Нину Симон, то девушка была слегка осипшей Фицджеральд с повадками Симон. Она могла прервать песню на полуслове и заговорить со зрителем, при этом не выходя из отстраненной королевской роли, которую она играла с начала вечера.
Когда Элла упоминала безумие, это не было простым оборотом речи: ее голос срывался от меленного томного воркования до хриплого речитатива, ее ритму вторили музыканты, которые разошлись настолько, что давно порасстегивали жилетки и стянули с шеи галстуки с бабочками, а публика пустилась в пляс, кто под сценой, кто, отбивая ногой ритм, за столиком.
Девушка же играла в гляделки исключительно с ним, Том самодовольно улыбался от обилия внимания главной дивы вечера, она улыбалась в ответ, заранее зная, чем закончатся их гляделки. Она давала ему последний шанс к отступлению, он воспринимал это, как зеленый свет своим утренним кофейным планам.
Хиддлс и опомниться не успел, как Элла запела последнюю песню, то и дело прерываясь и представляя музыкантов:
– Джез Вуду Доктор на трубе, - он играет длинное соло, такое витиеватое и наращивающее темп, что кажется, будто руки у него слились с трубой, - Ти Джей Гамбо Мастер на саксфоне, - парень играет так, что пальцы у него дымятся, публика сходит с ума, - Кори Любимчик Лоа* на басу, - он лениво пощипывает струны, девушки-поклонницы впадают в истерию и визжат, - Кертис Белый Бокор** на клавишах, - черный, как ночь Керт, улыбается белоснежной улыбкой и выдает соло, - Гейб Нерадивый Унси*** на перкуссии, - он кривит недовольную рожицу и позвякивает бубенчиками, - Майки Гри-Гри**** на ударных, - парень с куриной ножкой расцветает, настало его время, он отчаянно лупит по барабанам, пока не выдыхается.
– И наша очаровательная мамбо***** Элла ван Руж, - представляет девушку Джез, она кивает головой и улыбается.
Так же с холодным достоинством спускается в зал об руку со своим провожатым, вокруг собирается толпа посетителей. Девушка не отходит от компаньона ни на шаг, мило улыбается, отвечает на вопросы и комплименты, но не более того. Гарантией тому мужчина по левую руку. Том решил, что в конце этого цирка она непременно подсядет к нему за столик, так что нечего ему толпиться с остальной публикой у сцены. Он заказал еще виски, уселся поудобнее, пролистывая истершуюся газетенку, оставленную его соседями, а когда посмотрел в сторону Эллы, ее уже и след простыл.