Дредноуты Балтики. 1914-1922 гг.

На “Петропавловске” в минуты отдыха

Дороговизну ощутили на себе и нижние чины, и офицеры. Так в письме жене от 25 сентября 1915 г. вахтенный офицер крейсера “Рюрик”, стоявшего в Гельсингфорсе, лейтенант А.И. Рогозин упомянул: “Вчера был в городе, все страшно дорого, на всё цены ужасно поднялись. Ограничился одним зубным порошком”.*360

Таким образом, столица Финляндского княжества представляла противоречивую картину высокой культурной активности на фоне прогрессирующего ухудшения социально-экономической ситуации, что и могли наблюдать экипажи бригады, сходя на берег.

Возможностей попасть в Гельсингфорс у матросов бригады было не так много. В будние дни зимой увольнение на берег происходило в 13.30, т. е. после обеда. Часть команды, сходившая в это время, убывала до половины восьмого вечера этого же дня. Остальные получали послеобеденный чай и с 14 ч. снова начинали выполнение судовых работ.*361 Перед ужином с линейных кораблей отправлялись те матросы, которые должны были вернуться до половины двенадцатого ночи того же дня или к 8 ч. утра дня следующего. Вообще, полагалось увольнять в день не более трети команды, при этом никто из несущих вахту в этот или следующий день уволенным на берег быть не мог.*362 Летом, в период боевой кампании, возможностей съехать было ещё меньше, поскольку корабли находились в учебных и боевых плаваниях, на них проводились ремонтные работы, погрузки топлива и боеприпасов. Увольняли на берег раз в 7-10 дней.*363

В выходные дни первая партия матросов отпускалась на берег перед обедом. Была и ещё одна возможность покинуть свой корабль до срока. Членов лыжной и хоккейной команд часто отпускали для тренировки почти на весь день. Пищевое довольствие они могли получить на камбузе в виде сухого пайка.*364 Вторая партия желающих увольнялась с 14 ч. Необходимо отметить, что в выходной день разрешалось отпускать на берег до 40 % всего экипажа. Тем же, кто остался, предлагались традиционные занятия: библиотека, кружки.

По воскресеньям матрос мог быть уволен до половины восьмого вечера (с 13 ч.), до 10 ч. вечера, чего не делалось в обычные дни, до половины двенадцатого и, наконец, до утра следующего дня.*365 Это правило подкреплялось приказом № 1 начальника бригады от 7 января 1915 г. Согласно ему, увольнять на берег нельзя было более 8 % судового состава, не считая женатых и сверхсрочнослужащих. Женатые должны были списываться 3 раза в неделю с 17 ч. до утра, а сверхсрочнослужащие — столько же, но до 22 ч.*366 Женатых на дредноутах, однако, было не столь много. На линкоре “Севастополь”, например, к началу 1915 г. насчитывалось 33 чел., жены которых жили “с командой”, т. е. в Гельсингфорсе.*367 Именно они и имели право на трехразовое увольнение. Приблизительно так же обстояло дело у англичан. При стоянке в порту женатый матрос мог списаться “через ночь”, т. е. 3–4 раза в неделю.*368 К некоторым в Гельсингфорс приезжали семьи. В подобных случаях им либо приходилось снимать комнату в городе, либо они могли рассчитывать на получение квартиры. Последнее, впрочем, было прерогативой унтер-офицеров и старослужащих. Так, в январе 1917 г. в новом доме при Свеаборгском порту квартиры получили: боцман “Петропавловска” Ф. Гадалов, унтер-офицеры “Полтавы” и “Гангута” И. Усков и Н. Тындриков, санитарный кондуктор “Севастополя” П. Баранов.*369 Офицеры в этом смысле не являлись исключением. Те, чьи семьи жили в Гельсингфорсе, снимали квартиры, могли ночевать на берегу, но только при условии отсутствия вахты в ночное время. Из-за дороговизны жизни и их число не было столь значительно. Так, осенью 1916 г. только 6 офицеров “Петропавловска” проживало в городе с семьями.*370

Плавание под парусом баркаса с “Петропавловска'' на Большом Кронштадтском рейде

Внеочередным отпуском на берег могли премировать. Так, Д.И. Иванов вспоминал, что гальванер В. Полухин после того, как во время похода в штормовую погоду закрепил край противоторпедной сети, запутавшейся в винтах “Гангута”, “с первой партией отправился на берег”.*371 Могли и наказать лишением права отправиться в увольнение. Так произошло на “Гангуте” в июле 1915 г. с комендором И. Сусаковым за неповиновение патрулю, боцманматом М. Соколовым за неявку вовремя или фельдфебелем П. Глазуновым за удар подчиненного.*372

Гельсингфорс для экипажей кораблей являлся самым желанным местом. Матрос “Гангута” Д.И. Иванов так вспоминал об этом: “…Никак не могли дождаться обеда, ведь после обеда команду отпускали до 7 вечера на прогулку”. Получив долгожданный отпуск, матросы направлялись в город. “В направлении к Свеаборгу и Гельсингфорсу от каждого корабля утоптаны дорожки. По ним спешат матросы — радостные, весёлые… Каждому хочется побыстрее пройти ледяное поле, побывать в городе, посмотреть, как там живут люди…”.*373 Добравшись до берега, уволенные попадали в порт. Там находилось место встречи со знакомыми и друзьями, а также своего рода информационный пункт, где происходил обмен всевозможными новостями. “На берегу возле портовых сооружений, — свидетельствует Д.И. Иванов, — можно было наблюдать интересную картину: матросы обнимались, хлопали по плечам, до боли сжимали друг другу руки…, завязывались оживлённые разговоры…”.*374 В порту матросы и офицеры могли отдать вещи в стирку — там размещались прачечные, обслуживавшие нужды флота. Одна из наиболее крупных находилась возле Северной гавани, на Северной набережной, 4. Её хозяйкой являлась жена матроса I статьи линейного корабля “Полтава” Ф. Кушина.*375

Выйдя из порта, матросы расходились по знакомым им в городе местам. Чаще всего матросов с кораблей, стоящих в Гельсингфорсе можно было видеть в парке развлечений, называвшемся Брунспарк. Расположенный в юго-восточной части города, он имел неоспоримое преимущество: в 10–15 мин. ходьбы находился порт. Спектр развлечений был широк: от посиделок в увеселительных заведениях, до знакомств с девицами лёгкого поведения.*376

Конечно, встречались моряки и на главной улице Гельсингфорса — Эспланадной, или, в просторечии, Эспланаде. Более всего их внимание привлекали кухмистерские — небольшие кафе, где можно было перекусить и поговорить со знакомыми. Там, где “было полным-полно народа, в финский говор вплетались русские слова”, матросы отдыхали от однообразия служебных будней.*377 Одной из самых популярных была кухмистерская возле Исторического музея. Но, чтобы добраться до неё, нужно было ехать на трамвае через всю Эспланаду. В противном случае времени на дорогу уходило слишком много.*378

Городской кинематограф, наоборот, популярностью не пользовался. Это объясняется, на наш взгляд, двумя обстоятельствами. Во-первых, большим количеством офицеров, ходивших туда. Возможно, что такой вид развлечений в городе выглядел слишком “господским”. К тому же, существовала вероятность наткнуться на офицеров своего корабля, что лишний раз напоминало о службе. Во-вторых, на линкорах 1-й бригады с зимы 1915 г. оборудовались собственные кинозалы.

При отбытии в город необходимо было быть одетым по форме. Даже в случае отправки с кораблей матроса на суда, стоявшие в Южной гавани, с поручением, требовалось переодеваться в выходную форму. Зимой обязательным условиям являлась шинель.*379 На улицах категорически запрещалось курить.

Соревнования по бегу на “Гангуте”

Накладывался ряд серьезных ограничений и на места пребывания в городе. В частности, в январе 1915 г. начальник Гельсингфорсского гарнизона генерал-майор М.В. Лобановский выпустил приказ № 16, в котором говорилось: “…3. Раненые нижние чины в театрах и цирках могут занимать места не ниже 2-го яруса лож и совсем не могут быть в партере, местах за креслами, а во время антракта — в фойе… Не упомянутые здесь театры [Александровский русский, Шведский и Финский — Д.Б.] и прочие увеселительные заведения [кроме цирка — Д.Б.] нижним чинам всех категорий и званий посещать безусловно запрещается. 4. Увольнение нижних чинов в кинематографы допускается только днем…”.*380 Запрещалось матросам посещать и кофейни в центре города. В начале октября 1915 г. по вопросу о допуске в некоторые из них была создана специальная комиссия под председательством командира линейного корабля “Андрей Первозванный” капитана I ранга Г.О. Гадда. От дредноутов туда вошли старший офицер “Петропавловска” старший лейтенант Л.И. Буткевич и старший лейтенант АД. Кира- Динжан с “Гангута”.*381 В результате работы комиссии нижним чинам было разрешено посещать 15 кофеен на окраинах и в порту.

Судя по сохранившейся выписке из письма командира “Полтавы” капитана I ранга барона В.Е. Гревеница, датируемого апрелем 1916 г., матросам запрещалось посещать некоторые сады. Летом для них был также закрыт проход по центральному бульвару — Эспланаде — и по улицам Северным и Южным Эспланадным по обе стороны.*382 Ненормальность подобной ситуации осознавали офицеры. В.Е. Гревениц возмущенно писал: “им… ничего нельзя, везде их хватают, сажают, не пущают. Одна дорога им открыта: в тайные притоны, где торгуют ханжой и ведут пропаганду”.*383

Легально раздобыть водку и водочные изделия в Гельсингфорсе с середины января 1915 г. было невозможно. 14 января свет увидело постановление Финляндского генерал-губернатора генерал-лейтенанта Ф.А. Зейна о запрете торговли алкогольными напитками. Нарушение каралось штрафом до 8 тыс. финских марок или тюремным заключением до 3 месяцев.*384 Однако стала процветать нелегальная продажа. Использовались всевозможные заменители. Так, в апреле 1915 г. “Финляндская газета” отметила появление большого количества лиц, опьяневших от принятия одеколона. 10 апреля в полицейские участки было доставлено 11 чел., несколькими днями раньше — 20.*385 Пили также денатурат и древесный спирт. В течение года в городские больницы было доставлено 9 горожан с тяжелыми отравлениями, из них 7 — от денатурата и 1 — от древесного спирта скончались.*386 Пик подобных происшествий пришелся на июль — начало сентября. В это время имели место 3 случая с летальным исходом, а в полицейские участки попало свыше 30 пьяных. Во время попойки в пекарне 27 августа применялся столярный лак, от отравления которым скончались ещё 2 чел., а один погиб после употребления лампового спирта 16 июля.*387