Дрекавац

Стража ворвалась в людскую массу. Кони волновались. Сверху на девушку из-под шлема посмотрело знакомое лицо, чернобровое и с прямым носом.

— Разошлись! Дайте дорогу! Указано разойтись — кто не послушается, тому голову на плечах не снести! — Часлав, сидя на норовистом, грозился всем оголенным мечом. Толпа неохотно отступала. Послышался звон колокола: со всех улиц стекались ручьем городские зеваки…

Брассика встрепенулась. Её выдернули из воспоминаний о последних днях. Стражник провел палкой по решетке, издав переливчатую трель. Ей принесли кувшин с водой.

— Как долго вы будете нас задерживать? Не видите, что мы честные люди?

Стражник, собрав всё безразличие в своем лице, молча развернулся.

Беспокойство нарастало. Это был третий или четвертый день — поздней осенью с трудом заметишь перемену времени суток. В первый же день их отвезли в замковый острог, развели по разным камерам и отказывали во всяком общении. Неясно, что сейчас с Атропой, Маркусом и Рудольфом. Часлав, рыцарь, что ждал свидания с Брассикой, ходил мрачным по коридору, но исправно давал еду.

Он спас их от бушующей толпы, ослепленной яростью и глупостью, не видящей зла в своих желаниях. Отовсюду мужчины требовали крови и мести, их оскорбляли слугами дьявола, а женщин презрительно называли блудницами и колдуньями. Сидя на его коне, девушка встречала болезненные скудоумием, опаленные ненавистью взгляды городских мужей.

Она перебирала в уме все возможные и невозможные мысли: «Что случилось? Раскрылся её обман? Маги из Эйны принялись разыскивать её? Гоблины осадили город?». Одна сплошная неясность. Ведомые по улочкам мокрого города, она очутилась внутри замковых стен.

— Вашу судьбу определит верховный шолен, — сказал ей на прощание Часлав.

Больше всего ум Брассики волновался о положении её слуг. И это было странно, ведь прежде главной заботой было преуспеть в своем начинании, а что случится со средствами не так уж важно. Душа все-таки испытывала глубокое удовлетворение от того, что её дерзкий план увенчался успехом. Веры в победу было совсем чуть-чуть, но амбиции и самолюбие брали верх над страхом и рациональностью. О себе она думала просто: «Я победила мир».

Что о ней будут говорить мужи, её не интересовало. Слом старого замка предрассудков уже случился. Так происходит всегда, когда перед течением жизни ставят преграду. Смоет. Разрушится. Сгниет. Распадется.

Но что будет с остальными? Они ей были верны, несмотря на нрав и грубости. Оплата — это пустяк. Для наемников эти люди слишком богаты на нравственность. Наемники бы не стали возиться со своим хозяином — при первой же оплошности они вгрызутся в его горло, отберут все богатства и бросят умирать в пустыне. Ни Маркус, ни Рудольф, ни Атропа не бросили её, доверились.

Что это? Мощь клятвы? Добродетель или отчаянность? Вера в идею? Откуда они черпали силы для борьбы?

Ход дальнейших рассуждений прервал Часлав.

— Пора. Тебя ждёт Валук.

В тёмной комнате, больше похожей на винный погреб, сидел мужчина и что-то писал. Свечи стреляли и слабо освещали каменное пространство. Перо в руке человека игралось на бумаге, рисуя витиеватые подписи.

Брассика ожидала увидеть очередного толстосума из купеческого сословия, заслужившего себе почетный титул в эпоху великой смуты. За двадцать с лишним лет в королевстве случилось много зол и несчастий. Гибель Верховного лорда тьмы не привело к восстановлению добропорядка. Мошенники, дельцы и негодяи вышли в свет, мелочные люди ломали жизнь, взбираясь по костям на самые высоты. Короля нет, а шолены, бывшие верные слуги, не могущие сделать ничего без воли сюзерена, в новом мире нашли себя властителями.

Так и с Валуком. Перед девушкой предстало серое и маленькое существо, одетое в блеклое мужское платье; за спиной грубо топорщился плащ из очень дорогой, но безвкусной ткани. Золотая цепь с гербом Данара висела на шее, но казалась такой же несуразной, как и вся одежда.

Старая голова имела на затылке длинный соломенный волос, мелкие глаза чутка косили, губы испытывали постоянное напряжение. Лицом он был неприятен — мелочное делячество проскальзывало в этой униженной и напыщенной гримасе. Брассика видела такую гримасу среди тех учеников, кто желал пустого, лишенного смысла сибаритства.

Существо не было ни толстым, ни худым, но походка выдавала тяжесть шага. Хлипкий кашель звучал натяжно, словно человек желал показаться слабым и болезненным, над которым неприлично проявлять насилие.

Вся фигура верховного шолена указывала на его среднюю позицию во всех делах и способностях. Ничего выдающегося. Ничего серьезного. Ничего достойного.

Хотя умные люди ищут золото в срединном, то есть в гармонии, Валук показывал собой обратный пример, когда пустоту предпочли заместить бездарным середняком, случайно найденным под сапогом в грязи.

— Миледи? — спросил Валук, показывая на стул.

Брасссика присела.

— Приветствую вас. Добро пожаловать в великий Данар, землю сильных и непобедимых. Меня зовут Валук, и я верховный шолен, протектор Данара и освободитель Выша. С кем имею честь вести разговор?

«Освободитель Выша? Мне это послышалось?» — подумала девушка.

Брассика совершила легкий кивок головой, представившись леди Крич, дворянкой из угасшего рода Кричей в Выше.

— Не слышал о таких, — признался Валук.

— Мой покойный отец владел солеварней близ Выша.

— Ах… Интересно. Продолжайте.

— Я покинула Эйну ради паломничества. Мои слуги сопровождали меня. Скажите, где они?

— Кто они? — словно удивленный спросил Валук.

— Маркус, мой верный защитник, отец Рудольф, священник из Выша, и Атропа, моя служанка.

Валук недолго помолчал.

— Ах да. С ними всё в порядке. Они сидят вместе с вами. Здесь безопаснее, поверьте. Если бы не я, что с вами случилось бы? Думаю, ответ вам известен — в ваших глазах я читаю ум. Маркус страдает от яда, но его жизнь вне опасности. Вы упомянули паломничество?

— Да. Признаюсь, мы долго шли в земли Выша, чтобы посетить родовое кладбище Кричей.

— Как неблагоразумно вы поступили, дитя. Разве вам неизвестно, что земли Выша поражены злобными существами? Мы живем в суровые времена — я, как протектор Данара, обязан защищать своих подданных от внешней угрозы. Хождение по землям Выша запрещено законом.

— Каким же?

— Моим, — улыбка Валука стала неприятной. — Что же до вас, то мой народ вправе высказывать свое осуждение.

— Кажется, ваш народ хотел растерзать нас.