Древняя Карелия в конце I – начале II тысячелетия н. э. Происхождение, история и культура населения летописной Карельской земли

Рис. 7. Археологические памятники и отдельные находки среднего железного века (300-800 гг. н. э.)

К середине I тысячелетия н. э. (VI в.) относится самая ранняя для времени железного века исследованная могила на рассматриваемой территории – погребение под каменной насыпью на о. Риеккала в Ладожском озере неподалеку от г. Сортавалы (рис. 7). Оно было найдено в 1936 г. случайно при установке мачты для антенны на холме, расположенном на западном берегу залива Нукутталахти около его устья. Помимо двух шведских по происхождению аграф-пуговиц, в погребении находились два браслета с расширяющимися концами и спиральный перстень – все эти вещи поступили в Национальный музей Финляндии до раскопок (рис. 8). При осмотре места находки и последующих раскопках выяснилось, что речь идет о погребении в небольшой каменной куче неправильной формы с размерами 1,5 м*2 м. Камни были уложены в один слой, под которым находилась тонкая прослойка песка на скальной поверхности. Непосредственно под дерном на камнях и между ними встречено много кальцинированных костей (около 350 г) и некоторые вещи: оплавленные синие пастовые бусины, маленькая, свернутая спиралью бронзовая лента, изогнутый железный предмет (нож?) и кварцевый скребок (рис. 8) (Kivikoski 1939:1-11; Кочкуркина 1978:135-136; Сакса 1989: 95; Saksa 1998: 191; Uino 1997: 110-111; 2003: 298-303).

По мнению автора раскопок, речь здесь идет об одиночном трупосожжении, очевидно, мужском. За это предположение говорят аграф-пуговицы, но отсутствие оружия и наличие браслетов и бус указывают на возможность женского погребения. Так как рядом не оказалось других захоронений, то Э. Кивикоски предположила, что это могила мореплавателя, а инвентарь указывает на его шведское происхождение. По ее мнению, могила скандинава косвенно свидетельствует о наличии здесь местного населения. Но все же происхождение вещей однозначно определить нельзя. Рассмотрим инвентарь погребения более детально. Браслеты с утолщенными «колбовидными» концами в конце римского железного века и в начале периода Великого переселения народов были в употреблении во многих населенных германцами областях Европы. Отсюда они ввозились в Прибалтику, где получили дальнейшее собственное развитие (Kivikoski 1939: 4-5; Моога 1938: 430; Eesti esiajalugu 1982: 290-294, joon. 195: 8-9). В самой Финляндии известен лишь один экземпляр из Калвола Пелтокутила в западной части страны. В Швеции браслеты с такими головками немногочисленны (Kivikoski 1939: 4). Подобные браслеты известны также в областях, заселенных восточными финно-уграми (Спицын 1901: 39, табл. ХУШ: 4; ХXIII: 7). Аграф-пуговицы, представленные в погребении двумя различными типами, известны в Западной Финляндии, материковой Швеции и на о. Готланд. Пуговицы с крестообразной фигурой и шипами найдены в Западной Финляндии в количестве 9 экз. (Kivikoski 1973: 57, Abb. 352). Они в большом количестве встречаются в материковой Швеции и на о. Готланд, который, как предполагают, являлся центром их производства (Nerman 1935: 83; Kivikoski 1939: 4; Er"a-Esko 1965: 8, 65; Lamm 1972: 101-107, 110-111, 119). Пуговицы в виде усеченного конуса с орнаментом в виде трех звериных голов (Салинс стиль I) (Er"a-Esko 1965: 57, taulu XI, n. 41) известны в Западной Финляндии и на Аландских островах в количестве 25 экз. (Kivikoski 1973: 57, Abb. 354). Появившись в Финляндии, аграф-пуговицы прежде всего распространились в западной части страны, где к этому времени уже сложились собственные поселенческие центры. Наиболее развитые из них находились в Юго-Западной Финляндии и Южной Похьянмаа (Эстерботнии). Не исключено, что здесь существовало местное производство указанных украшений. Что касается спирального перстня, то подобные изделия равно хорошо известны как в западных и прибалтийских областях, так и на востоке. Таким образом, инвентарь погребения не дает прямых оснований для утверждения о шведском, как считала Э. Кивикоски, происхождении погребенного.

Форма самого погребального сооружения также отличается от бытовавших в это время в Скандинавии надмогильных конструкций, но напоминает каменные насыпи типа лапинраунио (лопарские груды) внутренних и восточных районов Финляндии. Нам представляется, что прав К. Мейнандер, указывая на погребение местного жителя, представителя «лесного народа» (Meinander 1950: 98-99). Он, должно быть, имел тесные связи с Юго-Западной Финляндией или Южной Похьянмаа, где мог приобрести одежду с красивыми пуговицами. К погребальным сооружениям типа лапинраунио (лопарская груда) отнес могилу также М. Хуурре (Huurre 1984: 306). С.И. Кочкуркина, соглашаясь с заключением Э. Кивикоски, указывает на связь предметов из могилы в Нукутталахти с прибалтийским миром середины I тысячелетия и. э. (1978: 135-135). П. Уйно, рассматривая данное погребение, отмечает факт отсутствия на Карельском перешейке и в Северо-Западном Приладожье традиции совершения захоронений под каменными насыпями в предшествующее погребению в Нукутталахти время. По ее мнению, отправную точку при решении проблемы происхождения этой погребальной конструкции следует искать в Западной Финляндии, в Хяме и Южной Похьянмаа, либо на южном побережье Финского залива (Эстония, Ингерманландия), где в железном веке погребения совершались в различного рода каменных сооружениях (Uino 1997: 47, 110-111). В своей более поздней работе Уйно останавливается на рассмотрении погребения из Нукутталахти более подробно (Uino 2003: 298-303). Интересны результаты остеологического анализа, согласно которым погребенный был совсем еще молодым, 15-20-летним человеком. Пол определить не удалось. Определение возраста уже исключает предположение об опытном мореплавателе. Относительно формы погребального сооружения Уйно отмечает, что она ближе к финским каменным конструкциям, чем к шведским погребениям того же времени. Расположение на скале у воды соответствует традиции лопарских каменных груд, встречающихся по берегам Саймы (Lehtosalo-Hilander 1984: 324; 1988: 145-149). В то же время Уйно не склонна интерпретировать могилу как лапинраунио на том основании, что в Приладожской Карелии отсутствуют подобного рода памятники (Uino 2003: 302). Отметим, что в последние десятилетия на Карельском перешейке выявлено, и именно в местах древнейшего проживания населения, значительное количество каменных насыпей, часть из которых, например, насыпь из Кууппалы в Куркиёках, полностью отвечает классической лапинраунио. Она находится на высокой прибрежной скале, диаметр ее составляет 10 м, высота 1 м. Другие из известных, но лишь частично исследованных каменных насыпей находятся в дер. Ольховка (финское Лапинлахти) на южном берегу оз. Суходольское, дер. Яркое (Суотниеми) на восточном берегу оз. Вуокса, в нижнем течении р. Вуоксы в районе пос. Мельниково (Ряйсяля), на Вуоксе в районе пос. Севастьяново (Каукола), на северном берегу Выборгского залива в районе населенного пункта Большое поле и на западном берегу Ладожского озера у пос. Приладожское (Кирпичников, Назаренко, Сакса, Шумкин 1992: 64-74). К сожалению, большая часть насыпей археологически не изучена. Раскопанные нами насыпи в дер. Ольховка содержали средневековый материал (Сакса 1984:112-117; 1985: 81-84; 1990: 22-30; 2001: 269; Saksa 1985: 37-49; 1994: 29-45; 1998: 71-74).

Следовательно, имеются достаточные основания считать, что это наиболее раннее из известных в Приладожской Карелии погребений железного века свидетельствует о приходе с середины I тысячелетия н. э. на смену сезонным промысловым поездкам охотников за пушниной, организованной меновой торговли на местах, продуктом которой и являются имеющие иноземное происхождение украшения (см. также Сакса 1984: 5; 1989: 95; Saksa 1998: 191). В связи со сказанным следует отметить, что и в таежной зоне Северной и Восточной Финляндии украшения иноземного производства в массовом количестве появляются в составе находок лишь начиная с середины – третьей четверти I тысячелетия н. э. (Huurre 1983: 329-341; Lehtosalo-Hilander 1988: 155-159; Taavitsainen 1990а: 93-95, 102, 116-117).

Результаты археологических работ последних лет в западных районах Ленинградской области свидетельствуют, что и на этой, расположенной южнее Финского залива территории в первой половине – середине I тыс. н. э. существовало оседлое население, которое принимало активное участие в этнокультурных и торговых контактах, происходивших в римское время на пространствах Прибалтики и Северо-Запада России (Сорокин, Шаров 2008: 167-200).

В этом погребении из Нукутталахти, как мы убедились, вещи имеют довольно широкую область распространения и не поддаются точной локализации. Они также не составляют единого комплекса как результата последовательного развития погребальной обрядности. Нам представляется, что именно эта нечеткость и расплывчатость в составе погребального инвентаря, проявляющиеся в своеобразной интернациональности вещей, и являются характерными для ранних карельских памятников. Как мы увидим в дальнейшем, эта черта будет проявляться в памятниках Карельского перешейка вплоть до XI в. – времени начала формирования собственно карельской племенной культуры. И, видимо, это не случайно. В отличие от сложившейся культуры соседей в Прибалтике и Западной Финляндии, культура населения Карельского перешейка в то время еще не обрела свои оригинальные формы. В этих условиях и при наличии связей, сложившихся в эпоху Великого переселения народов, заимствования становятся неизбежными. А в культуре, складывающейся на рубеже двух культурных областей, восточной и западной, они приобретают определенную пестроту. Сказывается и международный характер некоторых типов оружия и украшений, завоевавших популярность в северном регионе, начиная с эпохи Великого переселения народов и особенно в эпоху викингов. В условиях широкого распространения этих вещей считаю необходимым при определении культурной принадлежности памятника обращать внимание в первую очередь на особенности, местные черты в инвентаре и на весь погребальный обряд в целом, а не опираться только на этнически определимые, но в то же время широко распространенные предметы. Эти особенности, слабо выраженные на начальном этапе развития археологической культуры, могут стать, по мере ее развития, преобладающими.

С целью определения историко-культурной ситуации в районе залива Нукутталахти в северной части озера Риеккала на время совершения рассмотренного выше погребения под каменной насыпью и, в целом, на весь период существования здесь населения, в этом районе было решено провести палеоэкологические исследования. В 1993 г. экспедицией ИИМК РАН совместно с учеными университета г. Иоенсуу (Финляндия) были взяты образцы донных отложений из озера Кирьявалампи на о. Риеккала, примерно в двух километрах к ЮЮЗ от погребения в Нукутталахти. Озеро расположено на высоте 17 м над уровнем моря, что устанавливает начало его существования в качестве самостоятельного водоема на момент рождения Невы (около 3300 лет назад). На первом этапе в окрестностях озера произрастали густые леса; процент древесной пыльцы в нижней части колонки составлял более 90%. С начала новой эры доля пыльцы ели снижается и возрастает количество пыльцы травянистых и злаковых растений, что указывает на расчистку лесов под пастбища или поля. Первый надежный индикатор занятий земледелием в образцах – наличие пыльцы ржи – свидетельствует о начале постоянного занятия земледелием со времени около 600 г. н. э. В последующее время доля ржи неуклонно возрастает. Второй культурный индикатор – конопля – также появляется в железном веке. Существенные перемены в составе растительности происходят в эпоху крестовых походов (XII-XIII вв.), когда резко увеличивается количество видов растительности, характерной для открытого пространства: трав, можжевельника, щавеля и других. В то же время в составе проб увеличивается количество пыльцы сосны. Заметное снижение фона культурных растений наблюдается в XVI-XVIII вв., что отражает разорение и упадок из-за постоянных военных конфликтов между Россией и Швецией, не обошедших эту территорию (Gr"onlund, Simola, Alenius, Lahtinen, Miettinen, Kivinen, Saksa, Taavitsainen, Tolonen 1997: 391-395; Simola 2003: 106-107; Alenius, Gr"onlund, Simola, Saksa 2004: 32-31).

Наличие населения на этой территории в предшествующую железному веку эпоху косвенно подтверждается материалом поселения с кварцевым инвентарем каменного века, обнаруженным в процессе раскопок погребения VI в. на поле, прилегающем к холму с каменной насыпью в Нукутталахти (Saksa 1998: 190; Uino 2003: 299). Находки концентрируются на отметке 8 м над уровнем моря, что относит существование поселения ко времени не ранее наступления бронзового века.

Палеоэкологические исследования последних лет, как и детальный анализ уже имеющихся археологических материалов, свидетельствуют о заселенности этой части острова Риеккала со времени не позднее начала эпохи бронзы. Следы постоянного человеческого влияния на экосистему фиксируются с начала новой эры, а занятие земледелием прослеживается со времени около 600 г. и. э.

С точки зрения развития культуры железного века Карелии интересным и важным является материал второго из наиболее ранних известных могильников железного века – Наскалинмяки в дер. Лапинлахти (Ольховка), документирующего следующий этап истории раннесредневекового населения Карелии. Он исследован А. Европеусом в 1921 г. (Europaeus 1923: 66-75). Данное погребение, датируемое временем около 800 г., представляло собой трупосожжение под каменно-земляной насыпью, сложенной вокруг большого материкового камня. Прослежен также венец из более крупных камней. В основании насыпи у большого камня зафиксированы плоские гранитные плиты, рядом с которыми находилась большая часть вещей и кальцинированные кости. На поверхности одной плиты расчищено кострище, от которого осталось значительное количество углей, головешек и черной земли вокруг камня. Европеус отметил в отчете, что речь может идти о «площадке для сожжения» или остатках поминального костра (Uino 1997: 51; 2003:309). Вещи и кальцинированные кости были встречены среди камней и на границе с песком в перемешанной с углями и золой земле в нешироком поясе вокруг центрального камня (рис. 9).

Находки представлены предметами вооружения, орудиями труда и украшениями: четыре черешковых и два втульчатых наконечника копий, наконечник стрелы, навершие плети, три подковообразные и две маленькие равноплечные фибулы, фрагмент круглой ажурной фибулы, фрагменты браслетов, спиральный перстень, две ременные пряжки, бронзовые накладки, серп, два скобеля (рис. 10) (Nordman 1924: 96-100; 182-184; Kivikoski 1961: 257, 259-260; Hackman 1925: 43; Salmo 1938: 50; Сакса 1989: 94-95; Кочкуркина 1978: 136-137; 1981:118,1982:17-18; Saksa 1985: 38; 1992:100-101; 1998:192-193; Uino 1997: 50-52, 111-113; 2003: 309-312). Кроме этого, в куче было довольно много угля, обгорелая береста, зубы лошади, два гвоздя, кальцинированные кости (750 г).

Рис. 9. Погребение в Лапинлахти Наскалинмяки. План, разрезы

В финляндской археологической литературе этот комплекс чаще всего приводится в связи с проблемой заселения Карельского перешейка в железном веке, где он рассматривается как одно из ключевых доказательств заселения перешейка новым населением из западных областей Финляндии (Nordman 1924: 99; Kivikoski 1944: 2-3; 1961: 161; Хуурре 1979: 140; См. также: Uino 1997: 111-112). При этом указывается на его отчетливый западнофинский облик. Несмотря на значение памятника, детальный его анализ в финской литературе вплоть до последнего времени не проводился (см.: Uino 1997: 50-52,111-113; 2003:309-312). В отечественной археологической науке к нему обращались С.И. Кочкуркина и автор данной работы (Кочкуркина 1981: 15; Сакса 1984а: 5-6; 1984: 112-117; 1989: 94-97; 2000: 124; Saksa 1985: 37-49; 1998: 192-193). Такая однозначная трактовка погребения финскими археологами вызывает все же сомнения, в первую очередь из-за противоречия между архаичной формой погребального сооружения и набором погребального инвентаря, состоявшего из предметов, бытовавших в западных областях Финляндии во время господства иного типа могильников – с трупосожжениями на поверхностной каменной вымостке, пришедшими на смену трупосожжениям в каменной насыпи в начале VII в. (Hackman 1905: 20-110; Kivikoski 1939: 27-40; Huurre 1979: 128-136; Lehtosalo-Hilander 1984: 279-282). Поскольку памятник является краеугольным камнем в системе доказательств заселения Карелии в железном веке выходцами из Западной Финляндии, он приводился в работах многих финских археологов.

Рис. 10. Инвентарь погребения в Наскалинмяки

1 – равноплечная фибула, 2, 3 – подковообразные фибулы, 4 – фрагмент кольцевидного изделия, 5 – фрагмент круглой ажурной фибулы, б, 8 – поясные накладки, 7 – навершие рукояти плети, 9-11 – инструменты по обработке дерева, 12-20 – наконечники копий

Последнюю по времени попытку детально рассмотреть материал могильника Наскалинмяки предприняла П. Уйно (Uino 1997: 111-113; Uino 2003: 309-312).