Древняя Карелия в конце I – начале II тысячелетия н. э. Происхождение, история и культура населения летописной Карельской земли
Шрифт:
А. Европеус уже в отчетной статье о раскопках отмечал отчетливый западно-финский облик памятника, что отражается как в его конструкции, так и в инвентаре и погребальном обряде. Он считал очевидным переселение в Приладожскую Карелию во второй половине железного века, самое позднее – в VIII в., из западных областей Финляндии. Наличие в инвентаре могилы определенных местных черт, возможно, сдвигает это колонизационное движение в еще более раннее время (Europaeus 1923: 70-72). С.А. Нордман, Э. Кивикоски и М. Хуурре поддержали и развили гипотезу А. Европеуса (Nordman 1924: 96-100, 182, 184; Kivikoski 1961: 257, 259-260; Huurre 1984: 307). В то же время, вопросы об исходной территории, масштабах колонизационного потока и путях его прохождения остались открытыми. С.И. Кочкуркина, в целом, согласилась с утверждением финских археологов о западнофинском происхождении погребения из Лапинлахти, отметив в то же время, что материал одного памятника недостаточен для подтверждения гипотезы о колонизации из Западной Финляндии (1978: 136-137; 1981: 118; 1982: 17-18). Поскольку, несмотря на значение памятника для прояснения вопроса происхождения карел и их культуры, детальный анализ вещевого материала не производился, мы попытались восполнить этот пробел. Выяснилось, что в Западной Финляндии на VIII в. не находится области, погребальные памятники которой как по конструкции, так и инвентарю соответствовали бы рассматриваемому погребению. Инвентарь захоронения в Лапинлахти представляет собой своего рода сборную «коллекцию» предметов достаточно широкого географического и временного диапазона и не является, строго говоря, единым и сложившимся погребальным комплексом.
Как нами было отмечено выше, древнее прошлое Карелии стало предметом двух защищенных в последние годы в Финляндии докторских диссертаций (Uino 1997; Saksa 1998). П. Уйно первая из финских археологов детально рассмотрела погребальный обряд, инвентарь и датировку погребального комплекса из Лапинлахти (Uino 1997: 51-52,111-113; 2003:309-312). Уйно считает, что по составу и количеству вещей в насыпи можно говорить о захоронении 4-8 мужчин и 1-2 женщин. По ее мнению, вещи из погребения относятся к ограниченному 700-900/1000-ми гг. времени, а не к концу эпохи Меровингов, как считалось ранее (наир. Kivikioski 1961: 257) (Uino 1997: 52, Fig. 3:13). По углю из насыпи была получена радиоуглеродная датировка 890±70 BP (Hel-3623), cal AD 1040-1240). Результат оказался моложе археологической датировки вещей, однако, если учесть возраст самого дерева, разницу можно сократить. Уйно не исключает того, что в XI-XII вв. на место захоронения попали новые камни и уголь, как это случалось при полевых работах в более позднее уже историческое время. В этом случае есть основания предполагать, что первоначальное захоронение было совершено не в каменной насыпи, а на ровной каменной вымостке, характерной для соседних более поздних могильников эпохи викингов на этом же участке земли. По ее мнению, следует также учитывать, что граница между низкой каменной насыпью и небольшой по площади каменной вымосткой может быть достаточно условна (Uino 1997: 52). Уйно подвергает сомнению также ряд высказанных нами ранее положений (Uino 1998:112). В первую очередь, это утверждение о связи погребения в Лапинлахти с предшествующей традицией совершения каменных погребальных насыпей типа лапинраунио на этой территории и ее сохранении на переходном этапе к эпохе викингов. Вторым критикуемым положением является предложенная нами гипотеза, согласно которой рассматриваемая эпоха меровингов в Карелии была временем начала развития производящего хозяйства и международной пушной торговли, роста населения и становления поселенческих центров и что на этой основе зарождается самобытная карельская культура, испытавшая на начальном этапе сильное внешнее влияние в форме заимствований. Наши сомнения в привнесении всех элементов культуры железного века западно-финскими переселенцами (см. Сакса 1984: 5-6; Saksa 1992: 96-105; 1994а: 29-45) представляются Уйно недостаточно обоснованными (Uino 1997: 112). При знакомстве с аргументацией П. Уйно возникает впечатление, что она не до конца поняла нашу аргументацию. Так, она утверждает, что наши выводы слишком категоричны, обоснования неполны и отчасти противоречивы, на том основании, что не представлено сопоставление материала могильников Западной Финляндии с материалом погребения в Лапинлахти. Но ведь именно на таком сравнении и строится наша аргументация, в чем читатель в очередной раз убедится ниже. Далее, Уйно утверждает, что предположение о более раннем передвижении населения из западных областей Финляндии не ново: оно уже было высказано Хакманом и Европеусом (Uino 1997: 112). Соглашаясь с этим, мы принимаем положение о западных переселенцах для более раннего времени, которое в случае с рассматриваемым погребением оспариваем. Но, во-первых, мы нигде не говорим о колонизационном потоке, а лишь о промысловых и торговых поездках и контактах с местным населением, то есть о факте пребывания в древней Карелии пришельцев из Западной Финляндии и наличии там на это время местного населения. Именно на констатации этого факта базируется наше утверждение о двух культурах, пришлой и местной, существовавших параллельно во времени на этапе до зарождения собственно карельской материальной культуры (Сакса 1984: 5-6; 1989: 94-97; 2000: 123-124; 2001: 96-97; Saksa 1994а: 31-32, 42-43; 1998: 191-193). Во-вторых, сама же Уйно несколько ниже констатирует, что «как Сакса заметил, подобных комбинаций вещей в других местах не найдено», тем самым признавая факт сопоставления нами материалов различных регионов (Uino 1997: 112).
Уйно в своем анализе памятника обоснованно ставит вопрос о времени совершения погребений в насыпи из Лапинлахти и о том, с какой мерой уверенности мы можем утверждать о ее первоначальной форме. Если речь в данном случае идет о захоронениях различного времени, то вполне можно полагать, что первоначальное погребальное сооружение представляло собой открытую каменную вымостку. В этом случае наш основной аргумент о слишком позднем для Западной Финляндии (на время около 800 г.) погребальном сооружении в форме каменной насыпи теряет смысл (Uino 1997: 112-113). Сам автор раскопок, впрочем, вполне категорично утверждает, что речь идет о каменной насыпи, аналогичной западно-финским (Europa-eus 1923: 66-75). К сожалению, вопрос этот остается открытым из-за недостаточного количества полевой документации и наблюдений. Следует также согласиться с выводом нашего оппонента о недостаточности одного погребения для определения всей картины развития населения эпохи железного века Карелии. Важнее вся совокупность археологического материала.
Наиболее значимыми поселенческими центрами эпохи меровингов, по Уйно, были районы Саккола, Ряйсяля и Кексгольма. Начиная с этого времени в археологическом материале наблюдается влияние отчетливого западного компонента, и речь при этом может идти, хотя бы отчасти, о новом пришлом населении. Оно не обязательно должно было быть значительным по количеству; речь не идет о массовой миграции. В подтверждение модели о приходе нового населения в Карелию в эпоху меровингов Уйно приводит жертвенные (культовые) камни, которые, не будучи надежно датированными обозначенным периодом, следует все же рассматривать как часть привнесенной новым населением традиции, поскольку они выявлены именно вблизи пунктов с находками эпохи меровингов, то есть, другими словами, в местах средоточия нового западно-финского населения (Uino 1997: ИЗ; 2003: 310-312).
Как мы видим по результатам полемики, необходимость детального и как можно более внимательного и аргументированного рассмотрения погребального комплекса из Лапинлахти сохраняется и в настоящее время. Прежде всего, обратимся к предметам вооружения. Пять из шести наконечников копий отнесены X. Сальмо к типу рис. 1651 по Аспелину (Aspelin 1880; Salmo 1938: 241). Из них два наконечника заметно отличаются от остальных своими менее выразительными формами и худшим качеством исполнения. Они, видимо, являются местными изделиями, сделанными в подражание импортным образцам. Подобные наконечники были распространены во всех меровингских центрах на территории позднейших финских провинций собственно Финляндии, Сатакунта и Хяме. Семь таких же экземпляров найдены в Похьянмаа и один – на севере у Кемиярви. За пределами Финляндии они хорошо известны в памятниках конца эпохи меровингов Прибалтики. В Скандинавии найден только один экземпляр на о-ве Готланд (Salmo 1938: 243-244, 347). На Карельском перешейке известны еще два наконечника указанного типа, один здесь же, в Лапинлахти Наскалинмяки, второй – в Ряйсяля Ховинсаари (п-ов Героев на оз. Вуокса). Наибольшего распространения подобные наконечники достигают в конце эпохи меровингов – в VIII в. (Salmo 1938: 245). Примечательно, что в комплексе из Лапинлахти было найдено небывалое количество однотипных копий (5 экз. типа рис. 1651 по Аспелину). В юго-западных областях Финляндии, где локализуется значительная часть подобных наконечников, на самых больших могильниках (а не в одном погребении) найдено лишь в целом по 4-8 экземпляров (Salmo 1938: 241— 247).
Еще один, шестой черешковый наконечник копья, имевший утолщение в верхней части черенка и вытянутое перо, образует отдельный тип (Salmo 1938: 251). Подобные наконечники часто встречаются в Западной Финляндии, единичные экземпляры есть в Хяме. В Карелии этот наконечник – единственный. В Прибалтике наконечники такого типа встречаются редко (Eesti esiajalugu 1982: 292, joon. 194: 1). За пределами Финляндии лишь один экземпляр найден в Швеции, в Упланде (Salmo 1938: 252). На территории Руси наконечники копий с пером вытянуто-треугольной формы и черенком вместо втулки (тип VI по классификации А.Н. Кирпичникова) происходят из более поздних комплексов (X-XI вв.) и встречаются почти исключительно в районах, где размещались чудские племена (Кирпичников 1966а: 17). В Юго-Восточном Приладожье подобные наконечники найдены в курганах IX в. (Кочкуркина 1989:150, 270-271). Седьмой, втульчатый наконечник копья типа А по Я. Петерсену (Petersen 1919,), является редким для эпохи меровингов в Финляндии типом. За исключением наконечника из Лапинлахти, найдено лишь три экземпляра в прибрежной зоне Юго-Западной Финляндии. Датируются они временем перехода от меровингского времени к эпохе викингов (Salmo 1938: 243). Дамаскировка пера наконечника указывает на то, что наконечник из Лапинлахти имеет иноземное, скорее всего, рейнское происхождение. Втулка копья украшена врезным «готическим» орнаментом, характерным для наконечников копий с пером ланцетовидной формы более позднего времени (Кирпичников 1966а: 9). Второй втульчатый наконечник копья, сохранившийся фрагментарно, можно отнести, опираясь на уцелевшую часть, к типу Е (Petersen 1919: 26). Подобные копья с пером ланцетовидной формы бытовали в Европе во второй половине VIII в. и в IX в. (Petersen 1919а: 28; Кирпичников 1966а: 9, 12).Что же касается орудий труда, то погребения с ними редки для памятников эпохи меровингов в Финляндии. Лишь в одном погребении в Кёйлиё Кюлохольм (область Сатакунта) были встречены аналогичные столярные инструменты. Один скобель был найден в Сяксмяки Рупакаллио (Kivikoski 1973: 86, Abb. 623).
Перейдем далее к анализу предметов украшений. Плоские подковообразные фибулы из бронзы известны в могильниках Западной Финляндии конца эпохи переселения народов (VIII в.) (Nordman 1924: 97; Kivikoski 1973: 66, Abb. 434). Вне Финляндии известны лишь три экземпляра: две фибулы найдены в Эстонии в комплексе с предметами конца эпохи переселения народов (Nordman 1924: 1-14) и одна происходит из бывшей Владимирской губернии (Спицын 1905: 126, рис. 408), найдена не в кургане. В самой Финляндии известно 14 подобных фибул (Salmo 1956:15,16; Kivikoski 1973: 66, Abb. 434) из памятников эпохи, переходной от эпохи переселения народов к эпохе викингов (Kivikoski 1939: 93-95). Однако если у типичных фибул дуга заметно расширяется к середине и немного выпуклая, то у фибулы из Лапинлахти дуга совершенно плоская и равноширокая. Далее, для типичных фибул обычен орнамент из ряда треугольников вдоль дуги, а на фибуле из Лапинлахти он состоит из симметрично расположенных по дуге групп маленьких кружочков. Несомненно, фибула эта является местным изделием, лишь приближенно повторяющим популярные в Западной Финляндии формы.
Круглая ажурная фибула из бронзы, фрагмент которой был найден в могильнике Лапинлахти, – редкий тип в Финляндии. Там обнаружено лишь четыре экземпляра подобных фибул (две из Калумяки в Каланти, одна из Летала, одна из окрестностей г. Хяменлинна (Nordman 1924: 99, fig. 73; Kivikoski 1973: 65, Abb. 426). За пределами Финляндии точные аналогии не известны, но К.А. Нордман считал, что прототип данной формы фибул следует искать в районах, примыкающих к Балтийскому морю (Nordman 1924: 99).
Маленькие равноплечные фибулы, из которых две найдены в Леппясенмяки, в VII—VIII вв. появляются в памятниках Финляндии и широко там распространяются. Происходят они из Швеции, где датируются второй половиной VI в., но к VIII в. уже настолько вошли в употребление в Финляндии, что становятся неотъемлемой частью западно-финского женского «национального» костюма (Kivikoski 1961: 168; 1973: 61). Количество найденных в Финляндии фибул достигает 240 экз. Кроме Швеции и Финляндии они известны на Аландских островах, несколько экземпляров найдено в Дании, Германии (Kivikoski 1973: 61, Abb. 401, 402; 172, Taff. 41:1). Наиболее восточные находки маленьких равноплечных фибул происходят из крепости Корелы (Кирпичников 1979: 66-68, рис. 5; Saksa 1998: 118-120, kuv. 41, 12, 13; Кирпичников, Сакса 2002: 138, рис. 2: 2, 18, 20) и Изборской крепости. Опять же, как и в случае с плоской подковообразной фибулой, эти две фибулы отличаются от типичных маленьких равноплечных фибул своей орнаментацией, традиционно выполненной из двух параллельно прочерченных линий и кружочков, но составляющих оригинальную композицию. В то же время обе фибулы непарные; они различаются между собой по пропорциям и орнаментации.
Подковообразные фибулы с круглой в сечении дугой и спирально свернутыми головками встречаются настолько широко, что было бы излишним приводить все аналогии. Изготовленные из бронзы или железа подобные фибулы в Финляндии известны во всех населенных центров эпохи меровингов (Salmo 1938: 17, 18).
Найденный в Лапинлахти фрагмент круглого бронзового изделия с выступом по внешнему краю дуги, возможно, является частью накладки от конской сбруи. Подобные изделия в небольших количествах найдены в Финляндии, в северной Эстонии и на о-ве Сааремаа (Nordman 1924: 99; Kivikoski 1973: 87, Abb. 646; 30, с. 136).
Что касается навершия плети с обоймочками, то оно относится к типу С по классификации А. Хакмана (Hackman 1938:124,126), который соотносится со скандинавскими образцами времени около 800 г. или начала IX в. Ближайшие аналогии нашей находке известны в памятниках Аландских островов, где найдены два навершия типа С (Hackman 1938: Taff. 34: 1,2; Kivikoski 1973: 87, Abb. 639). Похожие кнутовища найдены также в памятниках Прибалтики и в русских дружинных курганах (Hackman 1938: 125, 126; Кирпичников 19666: 71-75 (тип I).
В целом, вещи из погребального комплекса в Лапинлахти укладываются во время от конца эпохи Меровингов до начальной половины эпохи викингов (конец VIII—IX вв.). Имеется, следовательно, вероятность их сосуществования в переходный к эпохе викингов период, учитывая отмеченные выше не характерные для серийного массового производства особенности в форме и орнаментации маленьких ракообразных и подковообразных фибул.
Таким образом, мы можем отметить, что, несмотря на общий западнофинский облик погребального инвентаря, ряд вещей имеет свои особенности. Более того, целый ряд категорий предметов был широко распространен в эпоху Меровингов за пределами Финляндии. Как мы убедились, они хорошо известны и на противоположном берегу моря в Восточной Прибалтике. Но, чтобы более определенно решить вопрос о соотношении могильника в Лапинлахти с памятниками Западной Финляндии, нам необходимо сравнить их между собой на уровне комплексов. Для этого следует выявить те памятники Западной Финляндии, где найдены подобные находкам с Карельского перешейка вещи. К ним относятся: Каарина Ристимяки, Маариа Сарамяки, Лието Питкясмяки, Перниё Паарскюля, Перниё Тииккинниеми, Каланти Калмумяки, Мессукюля, Куккоенкивенмяки, Лайтила, Каркку Палвиала Тулонен, Летала, Тенхола Лиллмалмсбакен, Карья Эттерпилен, Вёурю Логпелткангас. Часть этих памятников (Каарина Ристимяки, Сарамяки, Лието Питкясмяки) расположена в бассейне реки Аураёки. Здесь в эпоху Меровингов господствовал обряд, при котором остатки сожжения рассыпались на довольно большой каменной вымостке (Kivikoski 1973: 27-40). Погребения же под каменной кучей (как в Лапинлахти) были распространены в Западной Финляндии в предшествующее время, но к началу эпохи меровингов (около 600 г., то есть за 150-200 лет до того, как была возведена каменная куча у Лапинлахти) там уже преобладали могильники с трупосожжением на каменной вымостке (Hackman 1905: 20-110; Huurre 1979: 128-136; Lehtosalo-Hilander 1984: 279-282). Различаются и вещевые комплексы сопоставляемых регионов Финляндии и Карелии.
В Западной Финляндии в интересующую нас эпоху лишь в южной части современной провинции Похъянмаа сохранялся обряд погребения под каменной кучей (Hackman 1938: 178; Huurre 1979: 132, 166; Ahtela 1981; 80-91), но в них отсутствуют вещи, аналогичные находкам из погребения в Лапинлахти. Этот район, характеризующийся сильным шведским влиянием, образует самостоятельную в культурном отношении область, густо заселенную еще в более раннее время (Huurre 1979: 166-169). Известны редкие каменные кучи и в Центральной Финляндии, но там они маловыразительны и в большинстве случаев не содержат вещей.