Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо

По словам Никоновской летописи, Ярополк «виде неправду братии своеа, ужасеся». Он явно не был готов к такому повороту событий. Цена за соблюдение крестной клятвы показалась ему слишком высокой. Той же зимой он созвал в Киеве княжеский съезд, дабы полюбовно урядиться о спорных волостях. Взывая к старшим Мономашичам, «да не обидят братаничев [племянников] своих», великий князь слезно увещевал: «Братие! Суетно есть житие сие, и вся мимо идуть. Где отцы наши, и деды и прадеды — не умроша ли? Такоже и нам умрети есть, и кождо [из] нас восприиметь по делом своим». Но его уговоры не подействовали: Юрий с Андреем и слышать не хотели о передаче переяславского стола Мстиславичам. По их настоянию Ярополку пришлось восстановить старый обычай наследования волостей, по которому дяди шли впереди племянников. Договорились на том, что Переяславль достанется Туровскому князю Вячеславу Владимировичу. Примечательно, что этот старейший после Ярополка Мономашич, которому по его положению, собственно, и подобало больше всех негодовать на незаконное возвышение племянников, уже настолько сжился со своим турово-пинским уделом, что, в отличие от своих младших братьев, до сих пор не выказал ни малейшей обеспокоенности судьбой переяславского стола и взирал из своего западного угла на все происходящее в Южной Руси с полным равнодушием. Изяслава же Ярополк «с нужею великою» (скрепя сердце) вывел из Переяславля в Меньск — последнюю полоцкую волость, оставшуюся за Мономашичами после недавнего восстания полочан, а чтобы утешить обиженного племянника, придал ему еще турово-пинские земли Вячеслава да пожаловал от себя многие дары: жемчуг, золото, серебро, коней, доспехи, богатые одежды и пр.

Таким образом, Юрий и Андрей могли чувствовать себя удовлетворенными: Переяславль не стал отчиной Мстиславичей, а перешел, согласно родовому порядку, к следующему по старшинству брату великого князя. Однако недовольными остались все другие участники ряда, и прежде всего внезапно осчастливленный переяславским столом Вячеслав Владимирович. Вынужденный переехать на новое место, он не сумел, а вернее всего, и не захотел пустить здесь корни. Все его кратковременное княжение в Переяславле свелось, по сути, к череде побегов из города. В 1133 г. он в первый раз самовольно подался было в Туров, но, остановленный Ярополком на полдороге, нехотя повернул назад. Едва показавшись на обратном пути в Переяславле, Вячеслав тотчас уехал гостить в Рязань и вернулся оттуда только в следующем году, за что Ярополк сердито одернул его: «Седи не волнуяся, не взимай нрава половецкого» («сиди спокойно на месте, не бегай, словно половчин»). Но Вячеслав уже так сильно стосковался по родному Турову, что не послушал брата, бросил опостылевший Переяславль навсегда и водворился в своей бывшей отчине, которую Изяслав не стал оспаривать у него. К тому времени старший Мстиславич, больше не надеясь на милость дядей, задумал поискать себе волости получше да стола повыше. Он уговорил своих братьев, Всеволода и Святополка, воевать вместе Ростово-Суздальскую волость Юрия. К союзу племянников примкнули черниговские Ольговичи [238] и Давыдовичи [239] , недовольные тем, что Мономашичи отобрали у них Курск и Посеймье (см. с. 180).

238

Кроме известного нам Всеволода Ольговича, ставшего благодаря Мстиславу Великому черниговским князем (см. с. 198—199), у «Гориславича» было еще четверо сыновей: Игорь, Святослав, Глеб и Иван.

239

Род Давыда Святославича на тот момент состоял из трех братьев: Святослава, Всеволода и Владимира Давыдовичей.

Летом 1134 г. открылись военные действия. Мстиславичи отправились воевать Ростов, но в районе Верхней Волги поход прервался, так как выяснилось, что Ростово-Суздальская земля больше не принадлежит Юрию, который после ухода Вячеслава в Туров заключил с великим князем новый поряд: «Испроси у брата своего Ярополка Переяславль, а Ярополку дасть Суждаль и Ростов и прочюю волость, но не всю». Весть о том, что Ростово-Суздальская волость большей своей частью отошла к великому князю, охладила Мстиславичей. Не желая ссориться с Ярополком, Всеволод повернул своих новгородцев назад. Изяслав же со Святополком остались стоять на Волге, где в бездействии провели все лето и осень. Тем временем старшие Мономашичи во главе с Ярополком осадили Чернигов, но, не найдя в городе Всеволода Ольговича с братьями, ушедших в степь за половецкой подмогой, удовольствовались тем, что разорили окрестные села и вернулись домой.

С наступлением зимы Ольговичи нанесли ответный удар. Вместе с наемными половцами и подоспевшими с Волги Мстиславичами они вторглись в Переяславскую волость и прошли ее насквозь, «воююче села и городы… и люди секуще». На восточном берегу Днепра под Киевом скопились толпы беженцев, не имевших возможности переправиться на другой берег, потому что река еще не встала и была покрыта плавучими льдинами. По той же причине Ярополк не мог подать им никакой помощи и должен был безучастно наблюдать, как половцы забирают людей в полон и грабят их имущество. Однако нет худа без добра: видя полную невозможность решить распрю «судом Божиим», то есть посредством оружия, противники вступили в мирные переговоры. Ольговичи возлагали всю ответственность за начало кровопролития на Мономашичей: «Вы начали есте первое [первыми] нас губити» — и требовали возвращения Курска и Посеймья: «Что наш отец держал при вашем отци, того же и мы хочем». Но в дипломатической игре Ярополк оказался ловчее. Он сумел расколоть вражескую коалицию тем, что пообещал Изяславу Волынь, после чего Мстиславичи перешли на его сторону. Потеряв союзников, Ольговичи ни с чем отступили к Чернигову. Ярополк между тем произвел перегруппировку сил: перевел брата Андрея из Волыни в Переяславль, а Юрия отправил назад в Ростов, выделив ему из состава переяславских владений «причастие» в Русской земле в виде небольшой Остерской волости^{146}. Смысл этих передвижений заключался, по-видимому, в том, что теперь оба брата великого князя, владея землями на левом берегу Днепра, могли сообща противостоять покушениям Ольговичей.

Потребность в совместном отпоре черниговским князьям возникла уже в следующем, 1135 г., когда Всеволод, Святослав и Игорь Ольговичи с половцами снова напали на многострадальную Переяславскую землю. Беспощадно разоряя на пути города и села, они дошли до самого Переяславля. Князь Андрей Владимирович три дня выходил биться с ними у городских ворот, пока, наконец, весть о приближении войск Ярополка и остальных Мономашичей (включая Вячеслава Туровского) не заставила Ольговичей снять осаду. Отступив от города, они разбили стан в верховьях Су поя, где решили встретить войска великого князя. Мономашичи прибыли сюда 8 августа, приведя с собой большую рать, состоявшую из княжеских дружин и киево-переяславских «воев». Ярополк рвался в бой, «мняще, яко не стояти [выстоять] Ольговичем противу нашей силы». Понадеявшись на численное превосходство, он бросился на врага прямо с марша, даже не выстроив как следует свои полки. Его конница быстро опрокинула половцев и, преследуя их, скрылась из вида. Сам же Ярополк с частью дружины присоединился к своим братьям, которые в это время вступили в сражение с черниговцами. Вот тут-то и обнаружились роковые последствия неосмотрительной горячности великого князя. Ольговичи стойко выдержали неорганизованный натиск Мономашичей и, в свою очередь, сильно налегли на них. После злой сечи полки старших князей были «взметены», причем Ярополк бежал сломя голову «в мале дружине», оставив черниговцам великокняжеский стяг. Водрузив его на «полчище» (поле битвы), Ольговичи устроили западню для киевской конницы, которая, устав гоняться за половцами, наконец, вернулась, чтобы встать под знамя великого князя, и, не разглядев обмана, «упадоша Ольговичем в руце». Победители взяли в плен цвет киевской знати во главе с тысяцким, а среди «лучших мужей», павших в этом сражении, летописи называют внука Владимира Мономаха, «царевича» Василька Леоновича. Двигаясь затем по пятам отступавших Мономашичей, Ольговичи вышли к Днепру напротив Вышгорода, но не осмелились переправиться на другой берег и ушли к себе в Чернигов, откуда прислали к Ярополку послов с прежними требованиями. Ответом снова был отказ. Тогда в декабре Ольговичи привели половцев под самый Киев, стрелялись с горожанами через Лыбедь и пустошили земли под Белгородом, Василевом, Треполем. Ярополк собирался биться с ними, как только к нему подойдет помощь от братьев, но по настоянию митрополита Михаила пожалел христианскую кровь, смирился перед Богом и во исполнение заповеди «да любите врагов ваших» заключил с Ольговичами мир, дав им то, что они просили, — Курск и города по Сейму, «и тако утиши брань ту люту», по одобрительному замечанию киевского летописца.

II

Примирение Мономашичей с почувствовавшими свою силу Ольговичами было, однако, кратковременным. Их соперничество, едва утихнув на юге, тотчас переместилось на новгородский север, и без того взбудораженный недавним противоборством Мстиславичей с дядями. Династические аспекты этой борьбы, разумеется, занимали новгородцев меньше всего. В княжеских усобицах 1132—1135 гг. Новгород отстаивал свои собственные интересы, что в конечном счете привело его к полному политическому разрыву с Киевом.

Собственно говоря, случилось то, что должно было произойти рано или поздно. С тех пор как Новгород в конце X в. добровольно связал свою судьбу с киевской династией^{147}, его отношения с Киевом отличала противоречивая двойственность, которая персонифицировалась в самой фигуре новгородского князя — с одной стороны, выразителя и защитника суверенитета новгородской общины, каким его желали видеть новгородцы, с другой — киевского назначенца, великокняжеского наместника, олицетворявшего политическую зависимость Новгорода от Киева. Между тем, как показывают летописные сведения, новгородское общество уже в первые десятилетия своей истории достигло высокого уровня социально-политической сплоченности, позволявшего вечу противостоять княжеской власти и направлять ее деятельность в местных интересах. На протяжении XI столетия новгородцы разными способами пытались разрушить связь своего князя с институтом наместничества: побуждали его прекращать выплату дани Киеву^{148}, изгоняли или отказывались принимать неугодных князей; в конце концов, они остановились на том, чтобы «вскармливать» у себя княжичей-отроков, то есть сызмлада воспитывать их в духе новгородских традиций. Первый опыт такого рода был довольно удачным: сын Мономаха Мстислав Владимирович, младенцем отданный на «вскормление» в Новгород, просидел на новгородском столе в общей сложности почти тридцать лет. Новгородцы чрезвычайно дорожили им (вспомним, как в 1102 г. они отстояли Мстислава, пригрозив Святополку Изяславичу убить его сына Ярослава, если тот помимо их воли приедет в Новгород на смену Мономашичу), однако и он в 1117 г. был переведен отцом в Белгород, дабы со временем унаследовать великое княжение. Оставляя Новгород, Мстислав, по свидетельству новгородского летописца, сына своего Всеволода «посади Новегороде на столе». По всей видимости, это было сделано без согласия веча и городской верхушки, ибо под следующим годом в летописи читаем запись о том, что Владимир Мономах привел «бояры новгородьскыя Кыеву, и заводя я [их] к честьнему хресту, и пусти я [их] домови; а иные у себе остави», как следует полагать, в качестве заложников. Очевидно, что необходимость в присяге новгородских бояр великому князю могла возникнуть только в связи с уходом Мстислава из Новгорода и посажением там Всеволода. А это, в свою очередь, указывает на то, что новгородцы проявили неудовольствие действиями великого князя и его сына, усмотрев в них тягостное напоминание о политической гегемонии Киева.

Последнее было тем более обидно, что новгородцы к тому времени уже создали «параллельный» княжеской власти институт самоуправления — посадничество, ставший важным показателем внутренней зрелости новгородского общества и его готовности к выработке собственных форм государственности. Появление в Новгороде первых посадников — выходцев из среды новгородских бояр — ученые приурочивают к периоду княжения Мстислава Владимировича, или, более конкретно, к концу 80-х гг. XI в. [240] Таким образом, можно говорить о том, что возникновение новгородского посадничества стоит в тесной связи с практикой «вскормления», поскольку потребность в высшем должностном лице, представителе верховной власти новгородской общины, скорее всего, была обусловлена малолетством князя (Мстислава Владимировича). В 1120-х гг. Владимир Мономах, а затем и Мстислав пытались подмять самостоятельность новгородских посадников путем раздачи посадничьих должностей знатным «мужам» из числа своих ставленников. Но подобные случаи назначения посадников по воле киевского князя были уже исключением. Правилом становится избрание новгородцами собственных посадников на вече.

240

Эпизодические и в известной степени легендарные сведения о новгородских посадниках встречаются и в более ранних летописных записях. Например, под 1018 и 1019 гг. упоминается Костянтин Добрынин, «поточенный» князем Ярославом в Ростове и впоследствии убитый по его приказу «в Муроме, на реце на Оце».

Предвозвестием скорого падения владычества «матери городов русских» над Новгородской землей явились события 1125 г., когда новгородцы, воспользовавшись смертью Владимира Мономаха, «посадиша на столе Всеволода». Подобная фразеология летописца, применительно к князю, уже «посаженному» в городе восемью годами раньше его отцом, Мстиславом Владимировичем, может означать только то, что новгородцы коренным образом изменили социально-политическую природу княжеской власти в Новгороде, заменив назначение князей их избранием. Не подлежит сомнению, что избрание предполагало определенный ритуал, существенным элементом которого являлся договор, или «ряд», скрепляемый обоюдной клятвой на кресте ^{149} . Полное содержание договора Всеволода с новгородцами летописи не приводят, однако об одном обязательстве, взятом на себя князем, все-таки сообщают: это — обещание княжить в Новгороде пожизненно, не зарясь на другие княжьи столы («целовав крест к новгородцем, яко хоцю у вас умрети»). Невыполнение данного условия и сделало из Всеволода Мстиславича последнего новгородского князя, посредством которого Киев удерживал власть над Новгородом [241] .

241

Подчинение Всеволода киевскому князю и после событий 1125 г. явствует, например, из грамоты его отца, Мстислава (писана ок. 1130 г.), где великий князь выступает распорядителем новгородских земельных угодий: «Се аз Мьстислав Володимирь сын, дьржа Русьску землю, в свое княжение повелел есмь сыну своему Всеволоду отдати [село] Буице святому Георгиеви [монастырю святого Георгия] с данию, и с вирами, и с продажами…» Цит. по: Фроянов И.Я. Указ. соч. С. 841. См. также: Троцкий И.М. Возникновение Новгородской республики // Известия АН СССР. VII сер., отд. обществ, наук. 1932. № 5. С. 363; Янин В.Л. Нов городские посадники. М., 1962. С. 59.

Как мы уже знаем, в 1132 г. Всеволод нарушил свое обещание новгородцам, уйдя по приглашению великого князя Ярополка в Переяславль [242] . Это вызвало сильнейшее возмущение всей Новгородской земли. По возвращении в Новгород Всеволода ждала «встань велика в людех». Пошуметь против князя прибыли даже псковичи и ладожане. На общем вечевом собрании было положено изгнать Всеволода с новгородского стола. Ему сгоряча указали «путь чист» из города, однако быстро одумались и вернули «вскормленного» князя назад. Смута закончилась тем, что Псков и Ладога также добились для себя права управления через выборных посадников, посылаемых из Новгорода по решению веча.

242

В это время, как показывает духовное завещание Всеволода (так называемое «Рукописание»), он мнил себя наследником великого княжения: «владычествующе ми [мне] всею Русскою землею и всею областью Новгороцкою» (цит. по: Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания на Руси. XI—XIII вв. С. 170).

Выступление против Всеволода было, по существу, протестом самых широких слоев населения Новгородской земли против привычки киевских князей распоряжаться новгородским столом по своему усмотрению. Антикиевский характер волнений 1132 г. рельефно проступает из сообщения Татищева, согласно которому новгородцы воспротивились отправке в Киев ежегодной дани ^{150} . Косвенным образом это подтверждает и Лаврентьевская летопись, говоря под 1133 г. о том, что Ярополк должен был отрядить в Новгород своего «братанича» Изяслава Мстиславича (в то время минского князя) для сбора «печерской дани» [243] . Изяслав выполнил поручение великого князя и заново привел новгородцев к присяге на кресте. «И тако умиришася», — добавляет к этому эпизоду Никоновская летопись, удостоверяя тем самым предыдущее «размирье» новгородцев с Ярополком.

243

Ее платила Новгороду «печора» — ныне исчезнувшее финно-угорское племя (родственное пермякам, зырянам и удмуртам), обитавшее в бассейне р. Печоры.