Древняя Русь. Город, замок, село

Таблица А. Сокращенные надписи на мечах из собраний СССР.

В скобках указана датировка по надписи.

Примечания: 1) буквами «а», «b» («а», «б») отмечаются надписи на разных сторонах меча; 2) тире в схеме надписи заменяет разделители в письме (вертикали, орнамент); 3) в колонке «группа» после номера группы указан номер вида в том порядке, какой установлен в полном собрании сокращенных надписей; 4) форма «H» в схеме надписи не раскрывается.

* * *

Клейма, выявленные на средневековых мечах, подтвердив общеевропейское единство в развитии средневекового рубящего оружия, свидетельствуют о существовании крупных клинковых «фабрик» и налаженной торговле мечами, они же устанавливают деятельность местных мастеров, оформлявших привозные лезвия своими рукоятями и ковавших собственные клинки.

Несколько слов о выполнении самих клейм. На изделиях X в. надписи и знаки инкрустировались в верхней трети клинка дамаскированной или железной проволокой. Для этого в разогретой полосе штамповались канавки, в них укладывалась кусочками проволока (длиной в среднем до 25 мм), которая затем проковывалась и сваривалась с железной или стальной основой при температуре приблизительно 1300° С. При последующей полировке и протравке начертания выделялись на зеркале металла. Около середины XII в. имена мастеров на клинках начинают исчезать и появляются религиозные надписи и изображения, наведенные не железом, а цветными и благородными металлами. Но второй половине XIII в. величина клейма уменьшилась, оно часто наносилось уже не на дол, а на грань колющего лезвия. Поэтому с середины XIII в. кузнецы, отказавшись от изречений, стали проставлять марку в виде изображений волка, единорога, быка. К таковым относится, например, нассауский «волчок», выполненный, как это видно по мечу князя Довмонта, точечной инкрустацией желтым металлом.

Сабля. Широкое внедрение сабли, в первую очередь в лесостепной полосе, стало возможным в связи с выдвижением конницы как главного рода войска. Отметим здесь особые боевые свойства этого оружия. Благодаря изгибу полосы и наклону рукояти в сторону лезвия, сабля обладает рубяще-режущим действием. Удар имеет круговой характер, он получается скользящим и захватывает значительную поверхность тела. Применение сабли предоставляет воину-коннику большую маневренность в движениях, позволявшую дальше и вернее достать противника. В регионах с сильной пехотой и малоподвижными строями применение сабли было ограничено. Для пехотинца более удобным был меч. Он лучше, чем сабля, был приспособлен для целей тяжеловооруженной борьбы. Длительное соседство меча и сабли отражало не только тактические и технические различия военного дела Запада и Востока, но и необходимость успешного противоборства русских со степным противником его же оружием. Если в XI — первой половине XIII в. сабля использовалась в основном в южнорусских районах, то в XIV в. под военным давлением Золотой Орды зона ее применения отодвинулась значительно севернее, включив Псков и Новгород. Южнее Москвы боец того времени явно предпочитал саблю прямому клинку. В конце XV столетия сабли вытеснили мечи почти повсеместно.

Первые дошедшие до нас русские сабли (17 из 150 относящихся к X–XIII вв.) датируются X — первой половиной XI столетия. Их преимущественно находят в курганах князей, бояр и дружинников в южных районах Руси, вблизи границы со степью. Начиная со второй половины XI в. искривленные клинки встречаются не только на юге страны, но и в Минске, Новгороде, Суздальском ополье. Почти половина всех находок того времени происходит из курганов Киевского Поросья, т. е. с территории, где обитали федераты киевских князей — черные клобуки.

Типология сабель, как и мечей, основана на изменении нескольких взаимосвязанных частей оружия. Клинок X — первой половины XI в., достигающий 1 м, к XII–XIII вв. удлиняется на 10–17 см. Одновременно увеличивается кривизна полосы (измеряемая в наивысшей точке изгиба) с 3–4,5 см (X — первая половина XI в.) до 4,5–5,5 см и даже 7 см (вторая половина XI–XIII в.). Ширина клинка, первоначально равная 3–3,7 см, достигает в XII–XIII вв. 4,4 см (в среднем 3,5–3,8 см). Таким образом, трехвековая эволюция сабельной полосы происходила в сторону удлинения, большего изгиба и некоторою увеличения веса (табл. 123). Что касается сабель XIV в., то они отличались равномерной плавной кривизной, что больше сближало их с формами XIII, чем XVI в. При длине 110–119 см и ширине лезвия 3,5 см выгиб их полосы составлял 6,5–9 см. Все отмеченные изменения с наибольшей полнотой прослеживаются на русском материале, однако свойственны они и саблям печенегов, половцев и венгров. Можно, таким образом, говорить об определенном единстве развития данного оружия в Восточной и отчасти Центральной Европе в период средневековья.

Навершия сабельных рукоятей уплощенно-цилиндрической формы очень утилитарны (тип I, X–XIII вв., табл. 121, 5-11). Более характерны увенчания грушевидной формы. Обнаруженные в аланских и венгерских древностях, они в отечественных находках не встречаются позже первой половины XI в. (тип II, табл. 124).

Самым подвижным, типологически и хронологически изменчивым элементом сабли была гарда (табл. 124). Таковы древнейшие из них прямые или слегка изогнутые, с шарообразными увенчаниями на концах (типы I, IА, IБ, X–XI вв.). Некоторые (тип IБ) отливались из бронзы, несомненно, в Среднем Поднепровье. В XI–XIII вв. наиболее популярными были прямые перекрестья с ромбическим расширением в средней части (тип II). Благодаря щиткообразным расширениям гарда приобретала большую прочность на излом при повреждении, а также более надежно соединялась с рукоятью и плотнее удерживала надетые ножны. В XII — первой половине XIII в. возникают перекрестья, концы которых или несколько опущены, или, расширяясь, переходят в дисковидные или овальные увенчания (тип IIА, IIБ). При таком устройстве гарды вражеский удар, с какого бы направления он не приходился, не мог соскользнуть на рукоять и таким образом оказывался как бы «запертым» со всех сторон. Несколько иначе предохраняла руку гарда с боковым защитным мысиком и круглым стержневидным, как у романского меча, перекрестием (тип III). Можно усмотреть здесь влияние меча на саблю. Хронологически это явление можно приурочить к XIII в., когда замечается утяжеление сабли и развивается массивность ее отдельных частей.

В XIV–XV вв. форма гард все более унифицируется, эволюционно они восходят к наиболее распространенному перекрестью (типа II) домонгольской эпохи. Именно в тот период, т. е. в XII — первой половине XIII в., в первую очередь в южнорусских городах, происходило усовершенствование сабельного эфеса, отражавшее общевосточноевропейские поиски, что, возможно, способствовало проникновению подобных новинок даже к таким разборчивым ценителям искривленного холодного оружия, как степняки. Во всяком случае сабли, найденные в черноклобуцких курганах 1150–1240 гг., совершенно не отличаются от обнаруженных в русских городах (табл. 123). В отличие от мечей сабли редко украшались, что затрудняет определение их этнической принадлежности. Основания для этого дают лишь отдельные орнаментированные растительным орнаментом образцы. Судя по этим клинкам собственное их производство началось не позже первой половины XI в. Корни этой самостоятельности уходят еще в X в., в эпоху великого подъема Руси, когда ковались собственные мечи. Отечественные ремесленники наряду с венграми приняли, очевидно, участие в изготовлении шедевра оружейного ремесла так называемой сабли Карла Великого, ставшей позднее церемониальной инсигнией Священной Римской империи (табл. 117, 3–4; Кирпичников А.Н., 1965, с. 268–276). Изукрашенные «золоченые» сабли продолжали ковать на Руси и в XII–XIII вв. Об этом свидетельствует полоса первой половины XIII в., обнаруженная при раскопках древнего Изяславля. На ней расчищены орнаментальные клейма, удостоверяющие ее местную южнорусскую выделку (табл. 123, 5).

Копье. Главнейшим оружием ближнего боя было копье. С выдвижением конницы в качестве основного рода раннефеодального войска оно стало важнейшим наступательным средством. Кавалерийские копья вплоть до середины XV в. использовались при конных атаках и сшибках всадников в качество оружии первого натиска. В отличие от мечей и сабель копья (равно как к боевые топоры) принадлежали к несравненно более распространенному оружию. Они встречаются повсеместно, особенно много их в погребениях на территории северной Руси, относящихся к X–XIII вв. Длина древка копья приближалась к росту человека, но кавалерийские могли достигать 3 м.

Наконечники копий, как правило, лишены индивидуальных украшений. Их сопоставление осуществлялось на основании формы пера. Однотипные предметы объединены в группу «сквозного» хронологического развития в рамках IX–XIV вв. Перечислим эти классифицированные изделия с указанием их главных особенностей (табл. 125–126).

Копья с пером ланцетовидной формы (тип I, 900-1050 гг.). Около 1000 г. эти наконечники, достигавшие в длину 40 см, уменьшаются, а их втулка расширяется с 2,5 до 3 см и удлиняется. Распространены у многих народов Европы времен викингов. Наконечники с пером ромбической формы (тип II, IX — начала XI в.) длиной до 30 см, шириной лезвия около 3 см для русского орудия X в. нехарактерны, так как их основное развитие относится к VI–VIII вв.

Наконечники копий с относительно широким пером удлиненно-треугольной формы (тип III, IX–XIV вв.). Плечики (могут быть несколько подняты или опущены) всегда ясно выражены. Обычная длина 20–40 см, ширина 3–5 см, диаметр втулки около 3 см. Подобные наконечники восходят к общеславянским прототипам, а в рассматриваемый период встречаются в курганах дружинников, но почти нигде не преобладают среди других форм. Зато эти образцы типичны для многочисленных деревенских курганов центральной и северной Руси XI в. Объясняется это тем, что данное оружие, по-видимому, служило не только как боевое, но и как охотничье. Копья описанного типа имеют разновидности. У одной из них (типа IIIА, табл. 125) скошены плечики, что позволило удлинить лезвие до 38–45 см почти без увеличения его веса. Другая (типа IIIБ) отличается узким (1,5–3 см) длинным пером (до 50–60 см). Наконечники типа IIIБ, судя по находкам, относятся скорее к боевому, чем к охотничьему оружию. Эволюция листовидного копья ко все более узкому и длинному в период широкого распространения кольчатой и пластинчатой брони вполне закономерна.

Копья с пером продолговато-яйцевидной формы (тип IV, XI–XII вв.). Большая часть этих образцов уверенно относится к XI в. и выявлена в северной Руси. Появление подобных наконечников в Новгородской земле, по-видимому, как-то связано с влиянием эстонских, латвийских и других прибалтийских образцов. В XII в. распространяются наконечники лавролистной формы (тип IVА, XII–XIII вв.). Криволинейный изгиб края их лезвия отличается большой плавностью и симметрией. Возникновение этих массивных наконечников с плавно заостренным пером свидетельствует об увеличении прочности и ударной мощи орудия, в данном случае имеющего собственное наименование — рогатина. Среди древнерусских копий, даже достигающих длины 40–50 см и ширины лезвия 5–6 см, нет более тяжелых (вес около 700-1000 г, вес обычного копья 200–240 г.) мощных и широких наконечников, чем рогатины. Форма и размеры домонгольских рогатин удивительным образом совпали с одноименными образцами XV–XVII вв., что позволило опознать и выделить их среди археологического материала. При ударе такое копье могло выдержать без поломки большое напряжение. Рогатиной, конечно, можно было пробить самый мощный доспех, но пользоваться в бою, особенно в конной схватке, вследствие ее тяжести, вероятно, было неудобно. Судя по украшениям, рогатина иногда использовалась для парадных церемоний, что не мешает определить ее как преимущественно пехотное, а иногда и охотничье оружие.