Древняя Русь. Город, замок, село

Что касается церковных печатей, то на последние годы XI в. приходится важное новшество. На них вместо патронального изображения владельцев появляется общецерковная эмблема — изображение Богоматери, которое в дальнейшем становится непременным атрибутом церковных булл.

Киевская инициатива по унификации печати не была принята и поддержана князьями, находившимися в фактической независимости от Святополка. Владимир Мономах уже в конце XI в. пользуется иным типом буллы — печатью с русской благопожелательной надписью. Этот тип широко распространяется с приходом на киевский стол Мономаха. Тогда же перестает употребляться и предшествующий тип «Дьнеслово». 1113 г. (год вокняжения Мономаха в Киеве) оказывается этапной датой в истории русских печатей.

До нее наиболее характерной особенностью было смешение и чересполосица типов. Княжеские печати архаической традиции сосуществовали с княжескими буллами, несущими греческие строчные надписи; княжеские печати с формулой «Дьнеслово» сосуществовали с буллами, несущими русские благопожелательные надписи, а на других территориях в это время князьями же употреблялся «греко-русский» тип. С другой стороны, типы церковной и светской буллы не включали в свое оформление каких-либо явных, бросающихся в глаза признаков, которые позволили бы элементарно распознать их. На первых порах и в той и в другой сфере одинаково употреблялся «греко-русский» тип, затем и там, и здесь употребляется тип «Дьнеслово».

После 1113 г. такого смешения нет. С этого момента сами типические особенности печати превращаются в руководящий признак определения принадлежности буллы к определенному политическому институту. В сфрагистике Мономаха и его ближайших преемников печать оформлена патрональным изображением князя и русской благопожелательной надписью. В церковной сфрагистике обязательным стало изображение Богоматери.

Однако за столь блестящим началом сразу же следует конец. Если буллы киевских митрополитов существуют в дальнейшем на всем протяжении домонгольского периода, то ни одной явной печати киевских князей моложе первой трети XII в. неизвестно. Эпизодически встречаются исключительно редкие буллы южных (главным образом волынских) князей середины и второй половины XII в., но в целом деградация княжеской печати на юге с 30-х годов XII в. не вызывает сомнений.

До 1117 г. преобладания новгородских печатей незаметно. Лишь в конце XI в. появляется и исчезает известная во многих (свыше 20 экз.) булла Евстафия. В остальном картина новгородской сфрагистики та же, что и в остальной Руси. Расцвет новгородской буллы начинается со времени князя Всеволода Мстиславича (1117–1136 гг.), от которого до нас дошло 17 посадничьих печатей, узурпировавших тип южной княжеской буллы с русской благопожелательной надписью (табл. 156, 3–4) и 42 княжеских печати нового типа с патрональным обозначением имени и отчества владельца (буллы с изображением двух святых). Чтобы дать истинное представление о характере этих цифр, отметим, что они только в два раза меньше общего количества печатей X — начала XII в., обнаруженных в южнорусских областях. Расцвет княжеской буллы в Новгороде во времена Всеволода Мстиславича не был простым эпизодом. К периоду с 1136 г. до конца первой четверти XIII в. относится свыше 450 новгородских печатей княжеского круга (табл. 156, 1, 2, 5–9).

Общий вывод, который может быть сделан из этого сопоставления, сводится к тому, что в Новгороде на протяжении XII — начала XIII в. существовала тенденция к поддержанию вислой печати, тогда как на юге Руси действовала, по всей вероятности, противоположная тенденция, ведшая к угасанию обычая княжеской вислой буллы.

Однако обнаружение этих двух противоположных тенденций приводит к открытию видимого парадокса. В Южной Руси, где княжеская власть в XII–XIII вв. сохраняла первоначальные общественные позиции, где государство имело ярко выраженные монархические черты, княжеская булла исчезает. В Новгороде же, где княжеская администрация в ходе борьбы с местным боярством утратила былую самостоятельность, печать князя, напротив, переживает свой расцвет. Это наблюдение ведет к постановке старого вопроса о сущности республиканских преобразований в Новгороде XII в.

В литературе по истории средневекового Новгорода широко бытовала концепция, согласно которой республиканские преобразования связаны главным образом с результатами антикняжеского восстания 1136 г. Однако, как показывает анализ источников, возникновение новых форм новгородской государственности было следствием длительного процесса общественного развития Новгорода. Первые результаты этого процесса явственно прослеживаются еще в конце XI в., тогда как окончательное формирование боярских органов власти принадлежало будущему, достаточно далеко отстоящему от 1136 г., который, однако, и в самом деле сыграл громадную роль в этом процессе (Янин В.Л., 1962). Имея дело исключительно со сфрагистическими материалами, мы вновь приходим к подтверждению правильности этой мысли.

С точки зрения изложенной выше и ныне критикуемой концепции, новгородский князь после восстания 1136 г. был превращен в почти фиктивную фигуру, во второстепенное или даже третьестепенное лицо государственной администрации, назначением которого было то ли руководство войском, то ли олицетворение политического и военного союза с наиболее могущественными русскими княжествами. Между тем материалы сфрагистики дают основу для иного вывода.

Прежде всего они подтверждают правомерность вывода о раннем начале формирования боярских республиканских органов в княжеском Новгороде. Первым этапом республиканских преобразований, зафиксированным буллами, является вокняжение в Новгороде в 1088 г. Мстислава Владимировича, когда (в малолетство этого князя) возникает булла протопроедра Евстафия, отождествляемого с первым посадником Завидом. Первый посадник на печати титулует себя поветником князя и действует также от его имени. Затем власть князя вновь окрепла и, хотя самый институт посадничества остается, право скрепления актов возвращается к князю.

С уходом Мстислава из Новгорода и принятием на стол его сына Всеволода в 1117 г. происходит новый подъем боярского органа государственности — посадничества. На протяжении всего княжения Всеволода Мстиславича рядом с княжеской буллой существует печать новгородских посадников. Казалось бы, успешное восстание 1136 г., приведшее к торжеству антикняжеской коалиции, должно было отменить княжескую печать и привести к максимальному развитию буллы республиканской власти. Но в действительности наблюдается как раз противоположное явление. Княжеская булла с этого момента получает широчайшее развитие, оттесняя на задний план другие категории печатей. С 1136 г. до конца первой четверти XIII в. в Новгороде 450 печатям княжеского круга противостоит 13 епископских булл и около десятка проблематических посадничьих печатей.

Изложенное сопоставление различных сфрагистических разрядов Новгорода XII — начала XIII в. позволяет формулировать только один вывод. В результате восстания 1136 г. было достигнуто определенное размежевание государственных функций между республиканскими и княжескими органами власти. Однако князь отнюдь не превратился во второстепенную фигуру. В его руках была сосредоточена та часть государственной деятельности, которую мы сейчас назвали бы исполнительной властью. Князь руководит судом и, следовательно, законодательным оформлением всех официальных документов, фиксирующих в Новгороде движение частной собственности. Однако сам расцвет буллы, равно как и организация на Городище архива, хронологически совпадающая с первыми успехами боярских органов, говорит о том, что деятельность князя была подконтрольной, что она регламентировалась вечевыми органами. И печать в Новгороде, бывшая прежде одной из почетных регалий высшей власти, превратилась в средство контроля, в средство ограничения княжеского самовластья республиканскими органами.

Смыкая эти наблюдения с наблюдениями над более поздними сфрагистическими материалами, мы получаем возможность конкретизировать этот вывод. В новгородской сфрагистике XIII в. вплоть до конца указанного столетия нет каких-либо кардинальных перемен сравнительно с XII в. По-прежнему в этот период господствует княжеская булла, причем господствует безраздельно (табл. 157, 1–4). От второй четверти — конца XIII в. сохранилось больше сотни княжеских печатей и буквально десяток булл других новгородских сановников, главным образом владычных (табл. 157, 5-10). Между тем до окончания XIII в. достаточно четко обозначают степень участия князя в новгородском суде: «А без посадника ти, княже, суда не судити, ни волостии раздавати, ни грамот ти даяти». Поскольку буллы новгородских посадников возникают снова только в XIV в., очевидно, что княжеская печать является главным атрибутом смесного суда князя и посадника, и эта характеристика может быть к ней приложена на всем протяжении ее существования со времени возникновения посадничества нового типа и конструирования княжеской буллы как безраздельно господствующего в Новгороде сфрагистического явления, т. е. со времени Всеволода Мстиславича. Таким образом, материалы сфрагистики дают возможность относить к числу мероприятий 1136 г. установление одной из конституционных основ боярской республики — организацию смесного суда князя и посадника, подконтрольного республиканской власти.

Существует одно немаловажное обстоятельство, которое служит подкреплению такой характеристики. Уже давно замечено, что самым поздним новгородским документам свойственно существенное видоизменение приведенной выше конституционной формулы. Если первоначально эта формула гласила: «А без посадника ти, княже, суда не судити», то в Новгородской судной грамоте XV в. она как бы вывернута наизнанку: «А без намесников великого князя посаднику суда не кончати». Надо полагать, именно это изменение, свидетельствующее о переходе приоритета в смесном суде от наместника к посаднику, лучше всего согласуется с московскими требованиями, сформулированными в Яжелбицкой грамоте 1456 г. и в Коростынской грамоте 1471 г.: «А печати быти князеи великих» (Грамоты Великого Новгорода и Пскова, 1049).