Дроу в 1941 г. Я выпотрошу ваши тела во имя Темной госпожи

Прильнула к нему, жадно целуя в губы. Белоснежные волосы опутали две фигуры, постепенно растворяющиеся в темноте.

Темная богиня до самого конца старалась спасти своего хранителя, но даже ее сил было мало. Слишком велика была объединенная мощь врагов — великих магов трех рас — людей, дварфов и эльфов. Единственное, что она смогла сделать, отправить его за Край — место, которого не было на карте, которого боялись даже они, Боги.

Глава 2 Не твой мир, не твое тело, но твой разум

* * *

СССР

Мордовская АССР

с. Сургодь

25 июня 1941 г.

Над петляющей проселочной дорогой раздавались веселые голоса. Мальчишки босыми ногами топтали пыль, громко обсуждая новость о войне с немцами. Старшие мечтали о блестящих медалях, и даже чем черт не шутит, об орденах, невольно выпячивая грудь, словно их вот-вот наградят. Младшие с завистью в глазах об этом слушали, остро сожалея о своем возрасте. Подтягивая то и дело спадавшие штаны, они были уверены, что война скоро закончится победой Красной Армии и им так и не удастся попасть на фронт.

— Абзи! [1] — мелкий пацан с оттопыренными ушами и стриженной наголо головой дернул за рукав соседа, крупного брюнета с наглой улыбкой на лице. Сразу было видно, что тот верховодит в их компании. Держался уверенно, да и одет был лучше других. Крепкие ботинки, а не босые ноги, как у остальных, уже о многом говорили. Айтуган, сын самого председателя, и этим все сказано. — А нам с тобой, правда, никак? Я бы твой вещмешок носил, костер на привале разжигал. Могу даже салму сготовить…

Хохотнув, брюнет тут же отвесил мелкому подзатыльник, отчего тот чуть не растянулся в пыли. Но пацан и не думал обижаться, похоже, так получая уже не в первый раз. Быстро вскочил на ноги, звучно высморкался на землю и снова влез в самую гурьбу.

— Куда тебе?! Винтовку-то не поднимешь! — презрительно харкнул Айтуган, расправив плечи. Всем своим видом показывал, что ни чета остальным. Он-то точно справится и на войне все сделает, как надо. Обязательно с медалью или орденом назад вернется, по всему селу будет гулять, чтобы все видели. — Иди лучше быкам хвосты крутит!

В ответ мелкий опять шмыгнул носом. Не помогло, зеленая сопля все равно упорна выползала из носа. Пришлось ее рукавом вытереть.

— Хвосты лучше пусть наш дурень крутит, а я все равно на войну сбегу! Вот увидите, — он упрямо насупился, вдобавок топнув босой ногой. — До станции с кем-нибудь доеду, а там на таворняк ночью залезу… Еще завидовать будете.

Упоминание железнодорожной станции еще больше оживило разговор. Мальчишки тут же заспорили, какой паровоз мощнее. Они, правда, в устройстве локомотивов и их видах не разбирались, но это не только не помещало спору, а, наоборот, сделало его еще более жарким. Одни с жаром упирали на высоту трубы, называя ее главной причиной паровозной тяги. Мол, как в домашней печи, при плохой тяге нет и огня. Другие с не меньшим упорством доказывали, что все от котла зависит. Чем больше котел, тем быстрее машина.

За разговорами не заметили, как оказались у подножия холма, где паслось деревенское стадо. В паре верст отсюда как раз виднелись лениво бродящие буренки и сбившееся в кучу овцы.

— Эй, народ, айда лучше над дурнем поржем! — вдруг предложил кто-то из компании. — Напугаем, дурака. Поди, дрыхнет сейчас где-нибудь.

Мальчишки быстро переглянулись и тут же довольно загалдели. Занятие что надо! Глуповатого паренька, что за еду пас сельское стадо, они часто шпыняли, всякий раз изобретая все новые и новые шутки. Один раз всего в грязи вываляли, с ног и до головы. Вылитый черт оказался. Смеху-то потом было, когда тетки у околиц дурным матом визжать начали. В другой раз овцу спрятали в кустах, а ему сказали, что ее течением унесло вниз по реке. Дурень тут же бросился бежать вдоль речного русла, чтобы пропажу отыскать. Словом, им точно не скучно будет. А дурню так и надо — он ведь дурак.

У сельского дурачка, правда, имя имелось. Равилем мама при рождении назвала. Но редкий человек его так звал. Все больше Равой называли или просто дурнеем.

— Пошли… А что сделаем?

— Может сонного в реку кинем? Он же жутко воды боится. Так визжать начнет, что обхохочешься. Поди в штаны от страха наделает…

— Лучше навоза ему в котомку с едой накидаем. Представляете, соберется перекусить, сунет в мешок руку, а нам коровьи лепехи! Ха-ха-ха-ха!

— Нет, зачем еду портить?! Лучше я ее съем, — скривился один из них, полный мальчишка в засаленной рубашке и мятых штанах. Сам он из большой семьи, где кроме него еще семь ртов, оттого ходил вечно голодным и все время искал, чтобы съесть. Вот и сейчас даже покраснел от того, что еду могут испортить. Облизнулся, глаза заблестели, похоже, уже представлял, как съест какую-нибудь вкуснятину. — А лепехи в него кинем. Слышите?

— Чего раскудахтались? — лениво бросил Айтуган, молчавший до этого. Он всегда так делал: сначала все скажут, а потом он закончит. Так его еще отец, председатель колхоза, учил. Мол, за тобой, сынок, если хочешь стать важным человеком, в любом споре должно быть последнее слово. Вон парень так и старался делать. — Мы у него портки и рубашку на ленточки порежем. Пусть стадо в село голым гонит. Дурак же прикрываться даже не будет. Так и будет сверкать задницей и яйцами. Настоящая умора будет…

И вот всей гурьбой они уже бросились по дороге. Двое, самый шустрые, впереди бежали, чтобы первыми жертву увидеть. В середке быстро шагал Айтуган с братом, таким же крепышом с черной шевелюрой. Позади пылили еще двое. Толстяк, обливаясь потом, ковылял последним.

— Нашли! Точно дрыхнет! — убежавшие вперед пацаны остановились у раскидистой ивы, став размахивать руками. К себе остальных звали. — Сюда! Только тише, а то разбудим.

Вскоре вся компания оказалась на месте. Тот, кого они искали, и правда, обнаружился в теньке в куче травы. Видно было, что здесь он не первый раз обретается. Худенький парнишка свернулся в клубочек и негромко посапывал. Охапка подсохшей травы укрывала его с головой, словно одеяло. Правда, ноги не помещались, грязные пятки из травы торчали.

— А дурень, хорошее место нашел, — присвистнул Айтуган, удивленный таких убежищем. Больно уж хорошо все было устроено. Можно даже сказать, что устроено с умом, да как-то язык не поворачивался. Ведь, это все слабоумный сделал. — Здесь не дует, от дождя ветки дерева закроют. Травы даже нарвал, чтобы мягче было.

Толстяк, прибежав после всех, сразу же сунулся к мешку с припасами. Сопя от жадности, развязал узел и чуть не с ушами влез внутрь.

— Смотри-ка, бялеш с картошкой положили! — найденный кусок картофельного пирога, он тут же запихал в рот. Давясь, роняя крошки, стал вытаскивать остальное. — Яйца… Лук… О, казы![2]

Хотел было спрятать за пазуху, но получил пинка от кого-то из товарищей. Пришлось поделиться.

— Хватит жрать! Держите его! С рубахи начнем.

И на спящего тут же всей гурьбой набросились. Шипели, кричали, с азартом хватая жертву за руки и ноги. Тот, конечно, отчаянно брыкался, царапался и даже кусался, но все без толку. Слишком уж неравными были силы.

— Сука, укусил! — возмущённо вскрикнул толстяк, сразу же засунувший окровавленный палец в рот. — Больно-то как! Урод, до крови прямо…