Дроздово поле, или Ваня Житный на войне

— Ох, ох, ох, что ж я маленький не сдох! — проговорил домовик, с прищуром глядя на женщину, и моргнул помощнику, чтобы опустил ножик.

Госсекретарь тотчас восприняла это как сдачу позиций и затарахтела: дескать, несмотря ни на что США и НАТО будут силой защищать по всему миру западные ценности. И никто, де, нас не остановит!

Тут Росица Брегович вмешалась: а кто же вашим ценностям угрожает, де?

Мадлен Олбрайт, покосившись на мальчишка-с-локоток, который соскочив с ее плеча на стол, бродил со своим ножиком среди столовых приборов, заглядывая в тарелки и рюмки, сказала: я вижу, вы сильно голодны, не стесняйтесь, де, угощайтесь… Никто не среагировал, ожидая ответа на вопрос девочки. Тогда Олбрайт пустилась в путаные объяснения: говорила про арабских террористов, которые угрожают либеральным ценностям, про злобных сербов с авторитарным Милошевичем во главе, которые не дают свободы другим народам бывшей Югославии, о русских, которые хоть и проиграли холодную войну и уверяют, что друзья, но камень-то за пазухой держат, потому как орел на их гербе одной головой повернут на Запад, а другой — на Восток… Русские, де, всегда были и будут главной угрозой торжества либерализма и универсальных прав человека!

Домовик, выслушав, устало сказал:

— Всегда знал, что у американцев за культом грубой силы таится пошлый страх. Отмечаете раз в году День благодарения и ежедневно празднуете труса. Свобода, свобода, свобода — адобовс, адобовс, адобовс! Что значит ваша свобода? Свободное общество — самая дешевая и практичная ширма власти. Некоторые Мюнхгаузены вытаскивают себя за волосы из болота вместе с лошадьми, но их свобода все же исключение, а не правило. Ну а мир не может быть не биполярным. Место холодной войны Советов и Штатов заступит арабо-американский террор. Борьба нелегального международного терроризма с легальным.

Шишок поднес к носу хрустальный бокал с минералкой и, щелкнув по нему, продолжил: дескать, сколько же преступлений зиждется на молчаливой уверенности в своей обделенности материальными благами! Обнесли на пиру жизни!.. Но пир жизни без чумы — это фарс. Трусливая подозрительность, что в будущем обнесут — тоже движитель преступлений. Ох, зенки-то завидущие! Не достанется, мол, на нашу долю ресурсов: электроэнергии, нефти, газа, воды… И загодя готовятся к расчистке чужого пространства, где что-то очень уж много этих ресурсов, де! Свои же ресурсы экономят, складывая в несгораемые шкафы. За долгую историю своего развития человечество прошло путь от Неопалимой купины к несгораемому шкафу. Вот она — история вашей цивилизации!

Но речь сейчас не об этом… Вот, дескать, тебе, Баба-бомба, сербы дали приют, когда ты совсем крохой была, и как, де, ты их за это отблагодарила! Надо было шейку-то тебе, четырехлеточке, свернуть — дак, кто ж знал, де, тогда… Но — ничего, дескать: еще не вечер! Жила, мол, ты во Врнячке-Бане — а это неподалеку от Крушевца, откуда шестьсот лет назад сербы во главе с Лазаром Хребеляновичем выступили, чтобы преградить путь туркам, готовым обрушиться на Европу и…

Но госсекретарь плечами стала жать: это же еще до открытия Америки было!

Шишок тут с мысли сбился, голову опустил, а после кивнул, хорошо, де, поговорим тогда о вещах близких и простых… И, сдвинув приборы на столе, поставил посередке свой грязный вещмешок, тесемки развязал и принялся выкладывать на гладкую белую столешницу — кусок ветрового стекла, оставшийся от грузовика «Застава», оплавленный камень с моста Северины, обрывок голубой, в бурых пятнах, шали Горданы… Росица Брегович сняла с головы обгоревшую шляпку тетушки Майдаленки и молча положила рядом с другими памятными вещами. Златыгорка с Березаем вытянули шеи от двери — хотели взглянуть, что там домовик складывает на стол.

А Шишок, криво ухмыляясь, сказал: хоть, де, у нас тут и не Гаагский трибунал, а улики тоже имеются… И обвиняемая есть. Встаньте, дескать, обвиняемая!

Мадлен Олбрайт засмеялась, что за ерунда! И смахнула улики на пол… Дескать, что это за утиль, выкинуть, де, на помойку! Но некому было исполнить ее приказание. Росица Брегович бросилась водворять улики на место, а Шишок тихо повторил:

— Обвиняемая, встаньте!

Женщина, пожимая плечами и бормоча о принуждении, встала, одернула пиджак, домовик тоже поднялся и проговорил:

— Мы, представители двух стран: России и Сербии — люди, домовой, самовила и леший, обвиняем вас, госпожа Баба-бомба, в гибели людей, животных, птиц, уничтожении домов, мостов, лесов, заражении воздуха и земли! И приговариваем вас к смертной казни через расстрел. Кто «за» прошу поднять руки, — и домовик, первым подняв свою десницу, поглядел на остальных… Все, следом за ним, потянули руки кверху, — а Березай свою растопырку выше всех, — и Шишок сказал:

— Единогласно!

— Последнее слово! — закричала подсудимая. — Требую слова!

Домовик кивнул, говори, де, а сам осторожно поглядел в иллюминатор. Ваня Житный — следом за ним — и тоже увидел: «боинг» оцепили спецназовцы, вдалеке разворачиваются пожарные машины. Знать, готовится спецоперация… Но мальчик подумал, что не жаль и погибнуть ведь — ежели свершится правосудие.

Подсудимая в это время говорила: дескать, сербы живут не на своих землях, всем известно, что они сюда только в седьмом веке пожаловали, во время великого переселения народов! А до тех пор тут жили иллирийцы, фракийцы, пеласги, — и, де, албанцы-то и есть потомки этих народов! Их язык, мол, — совсем особый, к группе индоевропейских языков не относится, и родственных ему языков в мире нет! Атилла, де, и другие завоеватели вытеснили те народы в труднодоступные горные районы — а теперь их далекие потомки албанцы хотят вернуться на свои исконные земли, а сербы им мешают!

Шишок засмеялся и сказал: но ведь все, о чем вы нам рассказываете, происходило до OAK.

— Что? — не поняла Олбрайт. — До освободительной армии Косово?

— До открытия Америки Колумбом! Вы ведь, как я понимаю, летоисчисление ведете с открытия Нового Света… — Тут домовик глянул на Ваню Житного. — И потом, я так думаю, хозяин, раз уж наводить порядок на земле, так во всех местах: надо тогда провести ревизию и в самих США…

Тут у подсудимой зазвонил телефон, который домовик живо отобрал и поднес к уху бормоча: мобильные телефоны, де, и другие плебейские забавы, «хлеба, зрелищ и связей!»

И гаркнул:

— Шишок на связи! Чего надо?

В трубке, видать, интересовались, с кем имеют дело, а также выдвигаемыми требованиями, потому что постень ответил: дескать, русский домовой с тобой, курва, разговаривает, а никакая не Аль-Каида! А требую, де, я одного: выпустить индейцев из резерваций и немедленно вернуть краснокожим их земли от Атлантики до Тихого океана! — и Шишок подморгнул своим.

Вдруг в салон влетели соловей с жаворлёночком, где-то пропадавшие, и заорали: ой, чего мы там увидали — ужас ведь один — в багажном-то отделении! Думали, де, сначала, что это аквариумы с рыбками, а там… И спиртягой, мол, несет от липовых аквариумов! Ох, пошлите-ка с нами, дак и сами увидите!

Шишок велел и подсудимой — плечи которой, как Эльбрус, вновь покорил мальчишок со своим ножиком-ледорубом — вместе с ними шагать в багажное отделение.

Под черным брезентом обнаружились запаянные толстостенные стеклянные кубы, шириной в ладонь, внутри которых плавали… Глаза! Ваня Житный, как и пернатые, вначале не понял, что это такое… Взял один кубик в руки — глаза, вырванные из лиц, казались особенно страшными сквозь толстые стекла: это были серые глаза. Росица подняла другой куб: голубая радужка. Шишок поднял куб с карими очами, которые уставились на него… Под брезентом оказались тысячи стеклянных кубиков с заспиртованными глазами разных цветов…