Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие
Шрифт:
«12 марта 1905 г. Днем повез Татьяну на историческую выставку порт ретов… Нас водил Дягилев. Мне неприятно с ним встречаться, хотя он этого не подозревает, а неприятно потому, что я знаю кое-что об нем от Яцко».
Так что с Чайковским он был близок не благодаря общим вкусам, а, возможно, вопреки этой общности. Близок духовно, поскольку об этой тайной общности оба умалчивали, деликатно обходили этот вопрос. А между тем у них было что обсудить. Чайковский во второй половине жизни после своего катастрофического бракосочетания понял тщетность борьбы со своей природой и прекратил ее. Адаптировался к своему образу жизни, принял свою судьбу со всем ее несоответствием общественным нормам, со всей трагичностью и всем блаженством.
В конце-концов и у великого князя стали появляться догадки о причинах
28 декабря 1904 г. «Боюсь греха, боюсь разлада с совестью, и тем не менее хочу грешить. Мучительна эта борьба».
30 декабря. «Это что-то физиологическое, а не одна распущенность и недостаток воли».
31 декабря. «Хочется повидать Сергея Сыроежкина, которого и не приходится вводить в искушение, так как он первый готов на это» (это всё цитаты по статье Бычкова).
В конце 1905 года, как и многие гомосексуалы, великий князь подвергся шантажу. Он получил письмо от одного офицера, который растратил казенные деньги и был уволен без права на пенсию. Растратчик намекал своему высшему начальнику Константину Константиновичу: «С кем не случается греха, хотя бы с вами». Далее он писал, что видел великого князя в Красносельской бане, и банщик ему порассказывал, что там у великого князя с ним было. Назван был и точный день. Письмо заканчивалось угрозой: пишущий «держит все пока в секрете» и просит его принять «для личного разговора».
Невозможно описать волнение великого князя. Но вспомнив, что хотя в тот день он действительно мылся в Красносельской бане, греха в тот день не было! Проведя ночь без сна, великий князь решил не поддаваться шантажу и мерзавца не принимать. Если же огласки избежать не удастся, то так тому и быть. Ходили же такие слухи о его кузене Сергее Александровиче. «Разве я не стою наказания?» (Боханов 2000: 187–188).
Офицер-растратчик мог привести и гораздо более яркие примеры грешников — среди ближайших родственников Константина Константиновича. Его старший брат Николай, храбрый боевой офицер, влюбился в американскую девицу легкого поведения и ради нее воровал бриллианты во дворце. Когда это обнаружилось, он был навсегда сослан в Среднюю Азию. Отец при живой жене завел вторую семью, сойдясь с балериной и прижив с ней детей. Но всё это заурядный офицеришка, конечно, не мог знать. А Константин Константинович знал. Не совсем ясно, подозревал ли он своего младшего брата Дмитрия, страстного кавалериста и женоненавистника, в том же грехе, который был присущ ему самому Но, гордый и совестливый, он писал в дневнике только о своем грехе, провинностями своих родных себя не оправдывал. Правда, и не отказывался от попечительства всеми военно-учебными заведениями России. Каялся лишь втайне и — продолжал грешить, пока мог
Таким Константин Константинович, поэт К. Р., дядя царя и президент Академии наук, встретил 1905 год, год первой русской революции.
5. Между Достоевским и Апухтиным
В этом году был убит его двоюродный брат той же сексуальной ориентации — великий князь Сергей Александрович, с которым К. Р. был очень дружен. Он обращался к нему со стихами:
«Я бы нигде не нашел облегчения, Лишь бы осталась мне дружба твоя! В ней моя сила, мое утешение, И на нее вся надежда моя!»Рифмы простенькие (твоя — моя, облегчения — утешения). Стихи слабые, но чувство сильное.
Из современных историков А. Н. Боханов (2000: 343–359) начисто отвергает упорно бродившие в свете слухи о гомосексуальности Сергея Александровича; И. Л. Волгин (1998: 246–249, 291–297), по крайней мере сомневается в их справедливости — не отнести ли их к «клевете и злословию».
Сергей Александрович был на год старше К. Р. Он был пятым (предпоследним) сыном Александра II, братом Александра III.
В детстве царевич рос не совсем обычным ребенком и всю жизнь был чрезвычайно, необыкновенно привязан к матери (Волгин, 1998: 345, 378–379, 388–390),
а это у психоаналитиков — один из факторов формирования гомосексуальности. Когда ребенком Сергей направлялся в Крым, его видел начальник железнодорожного движения, а этим начальником был будущий министр финансов С. Ю. Витте. Витте запомнил свои впечатления: «… тогда я обратил внимание на то, что у Сергея Александровича манеры были женственные…» (Витте 1994, 1: 201).Великий князь Сергей Александрович и Константин Константинович.
Фото С. Левицкого. СПб, 1880-е гг.
В юности об их обоюдной склонности к мужчинам писал ближайший друг Сергея кузен Константин — его письмо от 6 января 1877 г. уже при ведено. Вскоре Сергей был заподозрен отцом, царем Александром II, в гомо сексуальных наклонностях. В дневнике Сергея, который велся аккуратно, без перерывов, есть запись (цит. по: Волгин 1998: 302), датированная 25 декабря 1877 г. (т. е. через несколько месяцев после бордельного грехопадения и гомосексуальной связи Константина): «На днях была для меня очень не приятная история: Папа меня обвинил в разврате и что Саша В. мне в этом способствовал, такая клевета, и меня горько обидело». За этими строками следует концовка:
«Господи помоги!
Amen!
«.
Засим следуют чистые страницы, дневник прерывается на полгода. Возможно, царь в запале преувеличил размах события, и дело тогда еще не так далеко зашло, а это дало возможность царевичу сетовать в дневнике на клевету. Но что-то же было замечено! Вполне основательно предположение Волгина, что об опасных увлечениях пятого сына информировал царя воспитатель царевичей адмирал Д. С. Арсеньев. Через несколько лет, когда слухи о гомосексуальности Сергея широко распространились, тот прямо обвинит в злословии своего бывшего воспитателя: «… вы говорили, что я валяюсь в грязи!» (Волгин 1998: 303).
С точки зрения Волгина, скандальное объяснение сына с отцом — не обязательно указание на гомосексуальную связь с Сашей В.: мог быть и обычный «романчик», которому некий Саша способствовал. Но обычно приключения молодых царевичей с девицами не беспокоили родителей. Тем менее они должны были беспокоить царя Александра II, имевшего к этому времени уже давно детей и от любовницы (княжны Екатерины Долгорукой) и навещавшего, не скрываясь, свою вторую семью.
Через короткое время, в начале 1878 г., во дворец был призван писатель Достоевский — видимо, для оздоровления моральной обстановки в семье, для морального влияния на царевичей (Волгин 1998), и перед первым визитом адмирал Арсеньев просил его встретиться сначала с ним. «…Если вас не стеснит приехать в 51/2, вы меня очень одолжите, ибо желал бы поговорить с вами наедине до великих князей» (Волгин 1998: 310).
Первые приемы Достоевскому (в Зимнем дворце, где жили неженатые сыновья царя) давал именно Сергей, и на них бывал также Константин. А уж затем вечера с Достоевским переместились в Мраморный дворец к Константину Писатель произвел на Сергея очень сильное впечатление. Но от гомосексуальности это великого князя Сергея не избавило.
Достоевский, конечно, далек от гомосексуальности, но его произведения не столь однозначны. Уже в июле 1881 г. Константин Константинович пишет кузену Сергею: «Было несколько жарких схваток с Ниловым из-за братьев Карамазовых, il n’est pas a la hauteur [он не на высоте], осмелился даже подметить на первых страницах нечто предосудительное в отношениях старца Зосимы к Алеше» (Волгин 1998: 430). Адмирал К. Д. Нилов славился, как это деликатно формулирует Волгин, «теми же известного рода наклонностями, которыми людская молва наградила адресата этого письма», и «взглядом истинного знатока» подмечал он в отношениях старца Зосимы к своему духовному ученику «нечто предосудительное». Волгин не скрывает своей иронии по поводу «постижения гомосексуальных мотивов русской классической прозы». Но в тех же «Братьях Карамазовых» есть и более недвузначная мысль — в высказывании Мити: «В содоме ли красота? Верь, что в содоме-то она и сидит для огромного большинства людей…». Судя по тому, что на вечерах присутствовали некоторые придворные и даже дамы, думается, что в личных беседах с Достоевским эта тема вообще не фигурировала, там шла речь о духовных сюжетах.