Другая жизнь. Назад в СССР
Шрифт:
— Слова ты какие знаешь! — удивился я.
— Пошли уже, жених! — крикнул с первого этажа отец. — Квартиру студите!
— И почему сразу «жених»? — подумал я об отце, сморщившись.
— Всё, пока, — сказал я Светлане, стоявшей в открытом проёме двери.
— Пока.
Мне в ту ночь в голову лезло столько всего, что я проснулся разбитый и с головной болью, словно меня крутили в бетономешалке. И, как на зло, у нас первым уроком была история, учительницу которой я не любил категорически, и, вероятно, она меня тоже. Почему я её не любил? Да потому, что она «просто» читала урок по учебнику. Слово в слово и буква в букву. Мне хотелось чего-то большего от урока истории и я задавал ненужные вопросы.
Они хоть и были строго по
Так было в том году, когда я напросился на экзекуцию в самом начале учебного года, так происходило и теперь, когда надо было выставлять оценки за полугодие. Историчка спрашивала меня на каждом уроке по любому, даже пустяковому вопросу, и по результату моего ответа ставила мне отметку. Например, как в тот день.
Как только Ирина Гавриловна внесла свои телеса в класс, она спросила:
— Шелест, ответь нам, какие реформы и законы приняли в США во время кризиса тридцатых годов?
По классу пробежал ручеёк облегчённых смешков и покашливаний, словно горный поток прокатился по пересохшей речке.
— Тихо, класс! — придушила радостные и облегчённые выдохи историчка.
Я встал.
— Идти к доске? — спросил я.
— А как же? — усмехнулась классоненавистница.
Я вышел к доске, со стороны видя себя шутливым персонажем фильма «Доживём до понедельника», рассказывающим про восстание на броненосце «Потёмкин». Однако историю я знал лучше него, так как историю я учил всегда. Жизнь, как говорится, заставила.
— Кризис в США был вызван искусственно, — начал я очень издалека, планируя забрать как можно больше времени от урока. — Вообще, все кризисы в буржуазном мире, это — искусственные явления, организуемые крупными «игроками», в кавычках, буржуазного бизнес процесса. Цель кризисов — сделать богатых ещё богаче, а бедных — ещё беднее. Я имею ввиду не физических, а юридических лиц, то есть крупные и мелкие фирмы и организации.
— Я спросила про реформы и законы, — напомнила историчка. — А ты мне про кризисы. И что это за теория искусственности кризисов? Где ты это вычитал?
— В журнале «Коммунист», Ирина Гавриловна. У меня дядя парторг завода, — зачем-то соврал я.
— Ладно, продолжай, — махнула на меня рукой учительница.
— Банкиры сначала насыщают финансовые рынки «дешёвыми» деньгами, выдавая кредиты под нулевые проценты и способствуя развитию своих и чужих предприятий, а потом повышают процентные ставки и изымают деньги из оборота, заставляя малый и средний бизнес избавляться от своих активов и банкротить предприятия. А финансово промышленные группы скупают вдруг подешевевший в время кризиса бизнес. Это и произошло в Соединённых Штатах Америки. Но правительство США пошло ещё дальше в ограблении собственного народа. Оно объявило «новый курс» и издало закон «О восстановлении национальной промышленности». Целю программы правительства Рузвельта было укрепление монополий, то есть — усиление крупного капитала. Объясняя свои действия попыткой осуществить «плановое» сокращение производства, они своими действиями обеспечили корпорациям выход из кризиса с минимальными издержками, при этом «забывая, что в условиях 'конкурентной», снова в кавычках, борьбы плановое ведение хозяйство не возможно. В итоге эта реформа привела к усилению концентрации производства крупных монополий.
Таким же способом правительство США решало вопросы и в сельском хозяйстве, заставляя мелких сельхоз-производителей субсидиями сокращать посевы и погловье скота, этим поднимая цены и принося выгоду крупным производителям: компаниям и богатым фермерам. Все реформы правительства США, привели к обогащению богатых и банкротству бедных производителей это и была цель кризиса.
Я вроде бы говорил
всё по учебнику, но, в то же время чувствовал, как класс, вслед за учительницей, напрягся.— Кхм! — выдавила историчка. — Ты не сказал, что конгресс США учредил Администрацию регулирования сельского хозяйства. Именно она выдавала денежное вознаграждение тем фермерам, которые сокращали посевы и поголовье. Ну, что ж, молодец, Шелест. Видно, что тебе идет на пользу общение с твоим дядей и чтением умных журналов. Садись — отлично.
Глава 2
Удивлённо вскинув брови и выпучив глаза, что вызвало смех у учащихся, я прошёл к своему месту за предпоследней партой ряда у окна.
— Ну ты и выдал, — сказал Костя Швед, низко пригибаясь телом к парте.
Он терпеть не мог историю и редко когда её учил. Только более-менее лёгкие темы Швед зазубривал и просил историчку его спросить. Костик был очень умный, добрый и аккуратный мальчишка, и нравился буквально всем учителям. И грех было таким фактором не пользоваться. Вот он и пользовался. Как пользовались положительным имиджем все ученики-отличники. Как пользовался и я у учителей других предметов: математике, литературе, физкультуре, биологии, географии, черчения… По всем предметам, кроме английского и химии я был если не отличником, то твёрдым' хорошистом.
А вот по английскому я был почти двоечником весь восьмой класс. В девятом стал исправляться благодаря методике, прочитанной в семьдесят пятом году в журнале «Юность» в повести «Милый Эп». Но об этом потом…
— А про рабочее движение нам расскажет… Нам расскажет…
Историчка наконец остановила перо авторучки напротив фамилии в журнале.
— Оля Фролова… Иди к доске.
— Ты, Мишка, скоро отличником по истории станешь, — сказала Наташка Терновая, не оборачиваясь. Она сидела как раз впереди меня.
— Ты точно журнал «Коммунист» читал? У меня его отец выписывает. — Такая муть.
— Читал. И ничего не муть. Если знать, что читать.
Тогда я не понял, что учудил на уроке и мы со Шведом отлично провели время, играя в морской бой. Лишь на перемене мне стало понятно, что я, отвечая по теме, выдал то, что у меня появилось в голове вчера. Чужие мысли. Понял, остановился и пропустил удар от Балдина Сашки, с которым мы что-то зацепились языками и решили подраться.
Так-то я совсем не был драчуном. Побаивался я драк, хотя рос крепким и сильным. Да и самбо занимался с шестого класса. Уже второй взрослый разряд получил и имел неплохие, по словам тренера, перспективы. А драться не любил. Боли боялся, что ли. Зубных врачей в детстве боялся до дрожи и истерик. А тут что-то меня возмутило в Сашкиных словах и я решился вызвать его на бой. Сашка тоже не был драчуном, но что-то его в моих словах возмутило и он влепил мне кулаком в скулу.
Машинально я выбросил в его сторону классическую двойку и попал ему в горло. Он захрипел, схватился за шею, отшатнулся от меня, обозвал дураком, и отошёл. Добивать его я не стал, потому что смотрел на свои плотно сжатые кулаки с не выбитыми большими пальцами. Я чётко помнил, что после этой драки у меня всю жизнь болели большие пальцы, потому что я их тогда выбил. Или теперь? Теперь не выбил. Они торчали у меня во время ударов в стороны и я ими зацепился как раз за Сашкин подбородок, так как «тупо» промазал, не попав ему в челюсть. Сейчас не торчали. И потому были целы.
— Охренеть! — подумал я.
А ведь они, эти выбитые тогда — сейчас пальцы помешали мне выиграть первенство «Динамо» в городе Ташкенте, на которое я ещё поеду в этом году.
— О, как? — удивился я. — Откуда я это знаю? Тренер ещё не объявлял. В феврале это будет.
— От верблюда, — всплыла чужая мысль.
Я очень боялся шизофрении. У нас дома была, как я уже говорил, «Краткая медицинская энциклопедия» и мы с пацанами периодически изучали её, сбегая со школьных уроков. Так вот, как-то мы, в классе седьмом, пытались понять, что такое «шизик» и «шизоид». Так нас обзывали некоторые «продвинутые» девчонки. Термин сначала был найден в словаре русского языка Валеркой Лисицыным, а потом в моей энциклопедии. Тогда мы стали более осмысленно обзывать «обзывалок».