Другая жизнь. Назад в СССР

— Света-Света-Света, скушай два билета, — глупо срифмовал я. — Красивая девочка Света на стрит Сахалинской жила. У мамы взяла два билета, ко мне с предложеньем пришла. Пошли ка в кино мальчик Мишка, на семь сорок восемь вчера. Тебе там и будет и крышка, и пышка, и тратарара…

Я спал и всю ночь сочинял стихи про девочку Свету, но проснувшись помнил только эти первые строчки. И то… скорее всего, неверные.

Английский язык был первым уроком и я его вроде как не завалил, получив твёрдую четвёрку, как сказала Людмила Фёдоровна. И даже похвалила… А я был собой недоволен. Я-то был уверен, что английский я знаю, а тут даже некоторые слова, что вчера учил — забыл. Но читал я неплохо и даже смог кое-как пересказать. За что англичанка сказала, что поставила карандашом пятёрку на следующей клетке журнала. То есть, если я не завалю следующий урок, пятёрка у меня в кармане.

Просто она после того, как мы разобрали текст спросила, кто способен пересказать это, довольно таки большой текст. Подняла руку Новикова Ирина и я. Англичанка сильно удивилась и позволила мне пофантазировать на тему Ленинского комсомола. Получилось у меня не очень, мне не понравилось, но кое-кто из учеников был в восторге. Как и англичанка, которая лишь пару раз поменяла форму глагола в моём повествовании.

На других уроках меня не спрашивали, а вот Людмила Давыдовна Пляс, учитель математики, вызвала меня к доске и мучила по этим, чёртовым производным битых пол урока. Я едва не рыдал у доски, зато класс веселился. Пока Людмила Давыдовна не метнула в Лисицына мелом и не попала ему прямо в лоб.

— Ха-ха… Меткая тётка была, — подумал я. — Э-э-э… Почему была-то? Вот она передо мной. Да-а-а… Крындец! А ведь я её, помнится, хоронил. В смысле присутствовал на её похоронах. Торжественные были похороны… Столько людей приехало и пришло. И Лисицын, к стати тоже был и другие бандиты и хулиганы. Да-а-а… Столько цветов навезли, что капец. Хотя… Какой Лисицын хулиган? Лисицын — просто балбес. А вот другие, которые хулиганы и даже бандиты, они и несли её гроб… Уважали силу и волю!

Это промелькнуло у меня в голове. Я вылупился на живую ещё учительницу. И ведь проживёт она дольше всех других наших учителей, хотя уже и сейчас ей лет сорок.

— Ты что это, Шелест, побелел весь? — спросила она немного хрипловатым, но вто же время высоким голосом. — Иди-иди, присядь. Хорошо ответил. Видно, что учил и пытался разобраться.

— Ты, Мишка, прямо зелёный, — сказал Костик. — Разрешите я Шелеста умыться выведу, Людмила Фёдоровна?

— Сходи-сходи, Костя…

— Пошли, давай, сказал Костик и первым выбежал из класса.

— Вот жучара, — подумал я.

— Та-а-а-к! А отвечать пойдёт. А где Швед? Ах он паршивец! Заболтал бабушку.

Послышался каркающий смех Людмилы Давыдовны. Да и я от смеха чуть не подавился, видя, как Костины пятки скрываются в туалете. Математичка на том уроке обещала нас обоих спросить, так как мы снова играли в морской бой и она нас застукала конкретно. Вот он и сбежал. Ха-ха!

* * *

[1] «Красное знамя» — региональная газета Приморского краевого комитета КПСС при СССР.

Глава 5

— Тётя Маша, тетя Маша, мне в одну тарелку шесть блинов и три котлеты, — попросил я и, протянув руку через головы передних в очереди, взял тарелку с блинами и котлетами. Без денег и мимо кассы. Тётя Маша была соседка с нижнего первого этажа и шилась у мамы. Э-э-э… То есть, моя мама шила ей платья и иногда отоваривалась через столовую.

— Вот Шелест, везде у него блат, — услышал я недовольный голос Людки Фроловой.

— Сестрёнке бы блинчиков взял по блату, — ехидно проговорила Ирка, двоюродная сестра, с которой мы, почему-то, как она выросла, перестали ладить.

Она была красивой и за ней уже «ходили» пацаны-старшеклассники. А может это я её «ревновал по-братски», ведь всё детство проводили каникулы вместе у одной бабушки и я для неё был самым-самым крутым пацаном. А тут вдруг она заважничала? Не знаю, не задумывался никогда ни до, ни после. Однако сейчас имеем факт если не вражды, то конфронтации. Ладно.

— Ага… Ты мене много чего будешь по блату доставать, товаровед магазина электротоваров, — проговорил я.

— Чего-о-о… Какой я тебе товаровед? — возмутилась Ирка.

— Ладно, потом разберёмся, — подумал я, одновременно удивляясь тому, как много у меня уже сейчас проблем и тому, как легко я себе наживаю врагов. А Карнеги учил… А ведь они все когда-нибудь станут кем-то.

— Так я вам и взял, видите — три котлеты и шесть блинов. Идите из очереди.

Иркины Глаза округлились.

— Что, не ожидала, да? — подумал я. — Да пусть едят, мне не жалко.

Округлились и глаза Людки Фроловой, хотя и так были круглыми и сильно накрашенными. У нас в школе почему-то учителя макияж у девчонок не смывали и юбки на форме не заставляли «отворачивать». Не знаю почему. Девчонки светили голыми бёдрами, аж до самых ягодиц. То ещё аниме, как я понимал сейчас путём сравнения. Что-то похожее и даже круче — с прозрачными кофточками — началось в восемьдесят восьмом и далее. Во Владивостоке девушки наряжались, как проститутки известной амстердамской улицы и, наверное, даже голее. И я говорю о школьницах-старшеклассницах. Это был полный сюр, когда вечером на центральной площади ты видел дефилирующих полуобнажённых девчонок. Страшное дело!

— Мне котлета и пара блинчиков, и вам.

— Что это ты сегодня такой добрый. Из-за того, что вчера напортачил? — спросила Ирка. — Балдина чуть не убил, потом Ерисова отправил в полёт девчонкам под юбки, Давлячину руку сломал.

Я посмотрел укоризненно на сестру.

— Повторяю в последний раз. Первое — Балдин меня ударил первый, вот синяк, и получил. В горло я попал случайно. Второе — Давлячин тоже ударил меня сам, хотя я и сказал не то, что надо было. Или, вернее, не надо было говорить.

— А что ты такое про них с Танькой знаешь? — спросила, хитро щурясь и улыбаясь, Людка Фролова.

— Да, ничего не знаю. Поговорка есть такая: «Всё будет хорошо и вы поженитесь». Глупая, понимаю, но какая уж есть.

— У-у-у… А я-то уж думала, — скривилась Людка, — что наша Таня, наконец-то, нашла себе жениха.

— Наша Таня громко плачет. Уронила в речку мячик, — проговорила Ирка. — В школу из-за тебя не пришла, между прочим.

— Это её проблема, — отмахнулся я, запивая блин чаем. — А вот за Ерисова,примите извинения. Хоть и не нарочно, но стал виновником вашего позора.

Людка выпучилась на меня.

— Какого позора? Ты про наши жопы в трусах? Да хоть два раза. Что вы жоп в трусах женских летом на пляже не видели? Трусики у меня фирменные. Такие и показать не стыдно. Вот если бы без трусов… А, Шелест? Хочется голую жопу женскую без трусов посмотреть?

Людка явно издевалась. Бесстыдница она была, как и Мокина.

— Что я жоп женских не видел? — спросил вдруг я и Людка опять вылупилась на меня, снова превращаясь в симпатичную лягуху, лупающую накрашенным ресницами.