Другая жизнь. Назад в СССР
Шрифт:
— Ну вот. Зато девочка одна ещё в третьем классе, назвала меня «Мазандаранский тигр». Фильм такой был индийский про воина. Его так называли, потому что он тигра задушил.
— Я помню. Мы ходили с мамой. Так давно это было…
— А чего мы стоим в прихожей? Снимай пальто и сапоги.
Сапоги у неё были настоящие, женские сапоги-чулки, на небольшом каблучке и блестящие, как кожа негра. Я вспомнил, что её отец работал «помощником капитана по политической части, а проще — 'помполитом», на каком-то рыбацком судне типа плавзавод.
— Может себе позволить купить единственной
— Хе-хе… Царевна лягушка, — хихикнул мысленно я.
Никаких прежних чувств у меня к этой девочке не вспыхнуло. И я был несказанно этому рад. Почему-то. Странно. Ведь девочка и сейчас в дневном свете была очень хороша собой. На ней была красная вязаная кофта с угловым вырезом. Под кофтой виднелась белая блуза с ажурным воротником. Из-под кофты шла шерстяная гофрированная юбка чёрного цвета. На ногах имелись чёрные рейтузы. Под рейтузами, скорее всего, — нейлоновые колготки. Ну, не носки же нейлоновые торчали из под рейтуз? Я представил её в одних колготках. Ох!
— У нас жарко, кхэ-кхэ, — на всякий случай предупредил я, переведя взгляд на её кофту.
— Я не надолго, — сказала Светлана.
— Комсомольское поручение? — спросил и хохотнул я.
— Нет. Самой стало интересно познакомиться ближе. Ты же обещал прийти, и не пришёл. А девчонки про тебя только и талдычат: «Шелест то, Шелест сё». Говорили, ты самбо занимаешься?
— Да, какое мне теперь самбо? — усмехнулся я. — Чуть инвалидом не сделался. Сейчас освобождение от физкультуры обеспечено.
— Ну, да-а-а… У нас соседка медик в детской поликлинике работает. Сказала, что после двух месяцев комы дураками люди становятся. А ты, вроде, нормальный. Или не очень?
— Да, фиг знает, — пожал плечами я.
Мы прошли в зал, куда меня «пересели» родители, так как они взяли на прокат массажную кровать, на которой мне делали массаж, приходящие вечером врачи. Это договорился профессор, в рамках разработанной им программы реабилитации, в которой было место и Любочкиной методе.
— Ух ты! Это тебе массаж делают? — спросила девушка, показывая на лежащую на полу сложенную кровать, которую я использовал как тренажёр для пресса.
— Профессор прописал. Так я быстрее реабилитируюсь по его мнению.
— Ух ты, какой у тебя проигрыватель! А пластинки какие есть? Ух ты! Это пласты, да? Настоящие? Американские?
— Не совсем. В основном — английские. В США рок-музыки пока нет.
— А можно посмотреть?
— Да, смотри, пожалуйста.
Я достал пластинки с полки «стенки» и положил их на журнальный столик.
— Чай с мёдом будешь?
— Посмотрю сначала.
— Давай, я на диван их положу. Ты сиди, смотри, а я пока чай приготовлю.
Светлана посмотрела на меня с интересом и пожала плечами.
— Может поставить пока что-нибудь? У меня на плёнках ещё есть.
— Поставь…
Я включил то, что стояло у меня на «Ноте», — запись с новогоднего вечера семьдесят третьего года. То, что исполнял Женькин вокально-инструментальный ансамбль с Женькой во главе.
— А! Эти песни я знаю! У нас их на этом новогоднем вечере играли мальчишки.
Говорят, и в том году играли, но я тогда не ходила.— Поменять?
— Не-не… Пусть играют. Хорошие песни. И исполнены лучше. Это, что за ансамбль? Не знаешь?
— Это наши ребята из школы играли три года назад. Мой друг эти песни сочинил.
— Ничего себе у тебя друг! Ух ты! Как нарисовано!
— Ты только сами пластинки не доставай.
— Ага…
Пока Светлана рассматривала конверты пластинок, я прошёл на кухню, включил чайник и, ожидая, уткнулся лбом в стекло. Что-то меня вдруг ударило в жар после видения гостьи в одних тонких колготках. Уткнулся в холодное стекло, посмотрел на хоккейную коробку, где гоняли шайбу наши пацаны, и увидел на площадке у верхнего дома Любу. Она смотрела на меня, а я смотрел на неё. Некоторое время мы не шевелились, а потом я, отлипнув от окна, позвал её рукой. Но она, словно испуганная лань, шагнула в сторону, почти побежала по лесенке наверх и исчезла за углом дома номер одиннадцать.
— Вот это номер! — сказал я сам себе. — А если бы она пришла? Интересная была бы сцена. Хе-хе…
— Вот тебе и хе-хе, любвеобильный ты наш, — сказал внутренний голос. — Тут бы такое было!
— Ой, да что там было бы? — скривился я. — Подумаешь, зашла девочка к мальчику в гости. Проведать.
— Из соседней школы, проведать? К мальчику? Ты себя давно в зеркале видел?
— Да по двадцать раз на дню смотрюсь, когда занимаюсь медитацией.
— А ты посмотри внимательнее.
— Что там смотреть-то? Кожа да кости?
— Да? А пощупай свой живот.
Я пощупал. Ну да… Кожа, под ней зачатки мышц. Как бы я ходил и двигался без них?
— Ты иди на себя посмотри в зеркало.
— Да ну тебя!
Я взял чайник с чашками и пошёл в зал. По пути мне попалось зеркало, висевшее в прихожей прямо напротив кухонной двери.
— Что тут смотреть? Кожа да кости!
— Ты привык это видеть и не видишь, что под кожей не кости, а мышцы без грамма жира. И ты теперь строен не как сухой кипарис, а как вполне себе… Привлекательный. Ты обратил внимание на оценивающий взгляд Светланы.
— Хм! Вполне естественный интерес к бывшему коматознику. Всё! Отстань!
Я сервировал стол, накрыв его салфетками, сделанных из тонких бамбуковых палочек, связанных нитью, установив на них: чайник, чашки, заварник и розетки с домашним мёдом, которым нас снабжала сестра отца тётя Маруся, и чайные ложечки.
Сервируя столик, обратил внимание на взгляды, бросаемые на меня Светланой, а у меня не выходила из головы Люба.
— Ну, ты, точно, — дамский угодник, — хмыкнул внутренний голос.
— Сам такой был, — отрубил я. — Это простое гостеприимство.
— Эту можно поставить? — спросила гостья. — Песни хорошие, но я их уже слушала. И идут они одна за другой, как на новогоднем вечере. Наши, точно свой репертуар отсюда слямзили. Снежинки, белые розы…
Она держала пластинку Пола Маккартни и группы Вингс «Бэнд он зэ ран».
— Это они сбегают из тюрьмы?
— Наверное.
Достал из конверта диск, установил в проигрыватель, нажатием кнопки переключил усилитель на другой вход.