Другая жизнь. Назад в СССР

Завуч потихоньку выскользнула из учительской.

— Сейчас прозвенит звонок, — сказала Светлана Яковлевна. — Пошли в директорскую. Там договорим.

Она решительно встала и вышла из кабинета, не взглянув на меня. Я тоже вышел. У окна напротив учительской стояла завуч и смотрела на улицу. Я шёл вслед за директрисой, словно, даже не в тумане, а в крахмальном киселе. И не видно ничего, и не слышно, ничего, и не идётся нихрена. В голове шумело.

— Они так тебя быстро снова в кому вгонят, — сказал внутренний голос. — Ты это… Давай прекращай так реагировать. Женщин, знаешь, почему мужчины ограничивали в правах?

— Почему, — продираясь сквозь тошноту, спросил я.

— Да потому, что они по своей натуре коварны и имеют более изворотливый и сложный ум. С ними нет возможности бороться «мирным путём». Мозг мужчины не может с ними тягаться. От них всегда надо ждать удара. Причём, именно в тот момент, когда ты расслаблен и чувствуешь себя героем. Ты же чувствовал себя героем? Как же, етить-колотить, спас учительницу! Герой! Так ведь было?!

— Так, — вздохнул я. — Кстати, ты мне напомнил.

— А вы знаете, Светлана Яковлевна, что во всех школах меня считают чуть ли не героем? — спросил я сразу, как вошёл в директорскую. Секретаря не было.

— С чего ты взял?

— А с того, что ко мне приходили ребята из секции, а они в других школах учатся, и говорили, что я молодец, что спас учительницу. Представляете? Все говорят одно, а вы говорите другое. Ни один следователь вам не поверит.

— Если ты скажешь, поверит, — прошептала директриса.

— Зря вы так, Светлана Яковлевна. Я был о вас лучшего мнения.

— Что ты себе позволяешь, Шелест?

— А вы что себе позволяете, Светлана Яковлевна? Вы ведь вовлекаете меня, вашего ученика в свой преступный сговор.

Директор поморщилась, словно съела что-то мерзкое.

— Я предлагаю забыть этот инцидент — предложил я. — А вам советую пересмотреть свои показания, чтобы не выглядеть, э-э-э, непригладно.

— Я могла ошибаться.

— Могла. И я обещаю, что ничего не скажу родителям, потому, что если они узнают, что вы меня совращали с пути истинного, тут такое начнётся… Я ведь ещё несовершеннолетний и моими представителями являются они. А они за честь своего сына пойдут до конца.

Светлана Яковлевна отмахнулась.

— Не надо меня пугать, Шелест.

— Да, Боже упаси. Только лишь констатация фактов.

Директор подняла на меня глаза.

— Ты точно в больнице лежал, а не на факультете юриспруденции повышал квалификацию?

— Пластину титановую показать? — спросил я.

Светлана Яковлевна вздохнула.

— Понимаешь, Миша, когда мы узнали о твоём состоянии, то сильно перепугались и за тебя, и за Людмилу Давыдовну, и за, чего скрывать, репутацию школы. Кому-то пришла такая мысль. Тебе уже, вроде как, всё равно, а Людмилу Давыдовну в тюрьму… Жалко её стало.

— Да, с чего вы взяли, что её нужно в тюрьму? В чём её вина?

— Она тебя потащила за собой, схватив левой рукой.

— Ничего подобного, — покрутил головой я. — Это я её схватил за левую руку сначала своей правой, а потом и левой рукой. Это я пытался её задержать и накрутил её на себя. Есть такой приём в борьбе, называется подножка с падением.

Директриса насторожилась от слова подножка, а я быстро поправил себя.

— Но это не та подножка, от которой она упала, а та, которая её спасла. Могу продемонстрировать на следственном эксперименте.

Светлана Яковлевна снова подозрительно посмотрела на меня.

— Ты, точно не готовился?

— Да, я вообще не думал, что такая коловерть тут закрутилась. Вот вы накрутили! Куда тут мне с моим самбо!

— У нас запрос из милиции обеспечить твой допрос, когда ты появишься в школе. Ты когда будешь готов?

— Прям таки допрос, а не опрос? — снова проявил я свою осведомлённость, основанную на знаниях «предка».

— Допрос-допрос, — покивала головой директриса. — Уголовное дело возбуждено по факту нанесения тяжких телесных повреждений с отягощающими последствиями.

— А кто виновный? В смысле — обвиняемый?

— Пока — неустановленное лицо. Ведь, теоретически, и я могла тебя толкнуть… Ты ведь не мог тогда своё веское слово сказать. Как сейчас. Там всего-то оставалось дело в суд отправить. Тебя-то и из комы вывели по просьбе следователя. А ты из комы вышел и волшебным образом ожил. Как принц из сказки. Врачи говорят, что только в сказках так и бывает. В жизни всё намного прозаичнее и грустнее с коматозниками.

— Я знаю. Извините, что не оправдал вашего доверия, Светлана Яковлевна.

Она вдруг заплакала. И плакала довольно долго. Практически — навзрыд. Но я не успокаивал её. У каждого своя чаша. Я не был жесток. Просто, с какого хера они меня записали в сукиного сына? И ещё сейчас устроили… Не-е-е… Сами кашу заварили, пусть сами и хлебают.

— Сообщите следователю, пусть приходят, но сначала пусть уведомляют родителей.

— Допрос возможен при представителях школы.

— Не-не-не…

Я покачал указательным пальцем.

— Сразу предупреждаю, что буду общаться со следователем только в присутствии отца или матери. Честно говоря, у меня есть основания не доверять следователю, который не удосужился опросить других свидетелей события — учеников.

Директор потупилась и промолвила:

— Да, ты в праве не доверять никому.

Потом она подняла подбородок от пола и сказала уверенным тоном:

— Всё! Договорились! Я тебя услышала и больше не задерживаю.

Ну, да… А мне показалось, что это я директор, ха-ха… Как она меня? «Фэйсом об тэйбл»… На некоторое время я забыл, что ученик — существо в школе бесправное.

И только выйдя из кабинета директора я вдруг понял, какую ошибку совершил, так общаясь с ней. Ведь если «кто-то» разговаривал с Громовым, расспрашивая обо мне, то этот «кто-то» наверняка разговаривал с директором. Или будет разговаривать. А она обязательно вспомнит про моё: «у меня есть основания не доверять следователю»… Кто из детей так разговаривает?

Как не странно, мой «внутренний голос» молчал и не подливал «масла в огонь» разгорающейся во мне тревоги. Наверное, тоже раздумывал над ситуацией.

Глава 18

Остальные предметы прошли без эксцессов и без особого ажиотажа. На переменах на меня приходили смотреть, как на слона в зоопарке, который время от времени посещал наш дальний город и привозил экзотических животных и зверей в клетках. Зрелище было убогое и жалостное, и я после одного посещения, в зоопарк не ходил, как родители меня не зазывали. Перед моими глазами сразу возникал слон с облупленной от мороза, видимо, кожей, грустные львы и львицы в клетках, и я начинал плакать. Это когда я был ещё маленький. Потом я просто категорически говорил «нет».