Другая жизнь

Алексис смотрит на компаньона, увлеченного поглощением пасты, на свой бокал красного вина, на солнечную комнату, на чертежи свернутые рулоном и стоящие у стены. Он знает, что там, у пирса, есть несколько парусных яхт, спроектированных им. Они стоят на привязи, покачиваясь мачтами, как будто приветственно машут ему руками.

Это и есть его мир, то самый, который дает душевное спокойствие, заряжает его как аккумуляторную батарейку. Мир, который ему не хочется покидать.

— Надолго уезжаешь? — прерывает размышления Алексиса Никколо.

— Боишься, что не справишься один?

— Всякое может быть! — пожимает толстыми плечами компаньон.

— Знаешь, я познакомился с девушкой, работающей на нашего заказчика. Её зовут Вера, и она живет в Ницце. Я тебе оставлю её телефон. Возникнут трудности — звони ей, она поможет!

Никколо молча наклоняет голову вниз, в знак согласия, и Алексису кажется, что своими манерами он напоминает Горбоносого распорядителя в зале отеля ресторана «Негреско». Такая же загадочная немногословность, приветливая учтивость в которой сквозит воспитание старой школы.

— Я думаю, что долго не задержусь, — добавляет Алексис, чтобы окончательно успокоить Никколо, — сделаю одно дело и назад! У меня еще не окончено свидание с Верой.

— Это хорошо! — бурчит Никколо, как бы успокаиваясь. Он берет бокал вина, отпивает рубиновую влагу, но не глотает, а смакует вкус.

— Сколько тебе стукнуло? Я забыл.

— Пятьдесят пять, — отвечает Никколо, не выпуская бокал из рук. Лицо его приобретает глуповатый вид, пухлые губы ползут в одну сторону, нос, похожий на зрелую грушу тянется в другую.

«Сейчас будет философствовать», — думает Алексис.

И точно!

— Скоро шестьдесят! — говорит Никколо. Слова вылетают из его губастого рта, как мячики в сквоше отлетают от стенки — стукаются, бьются друг о друга округло и ритмично. — Солидный возраст! Вообще, жизнь похожа на летящий поезд, он нигде не останавливается, несется и несется, молотит на всех парах, пока не привезёт тебя к конечной станции. Самое печальное, Алексис, что нет возможности выйти на середине пути, на какой-нибудь промежуточной станции, постоять, отдохнуть, осмотреться. Сделать перерыв в дороге — вот чего нельзя, если поезд запущен!

Большие глаза Никколо вдруг наполняются слезами. Еще минута и они потекут, но мужчина сдерживает себя.

— К старости становлюсь сентиментальным! — говорит он в свое оправдание.

— Ничего! Это ничего! — отвечает растроганный Алексис. — Но знаешь, в этой жизни можно не торопиться, тем она и хороша. Живи в своё удовольствие! Делай остановки, где тебе нужно, выходи, дыши воздухом, наслаждайся.

— Да, другая жизнь! — кивает большой головой компаньон, — я не хотел бы назад, в Москву и поэтому у меня нет желания тебя отпускать. Здесь хорошо, а там страшно! — Никколо продолжает философствовать. — Заметь, все хотят изменить свою жизнь: бандиты, проститутки, коррумпированные чиновники. Но они хотят поменять одну реальность на другую. Жили, допустим, в помоечном районе столицы и раз — на Багамах или в Доминикане. Своя вилла, яхта, красавица-жена…

— А ведь всё это у тебя может быть, — вскользь бросает Алексис, которому хочется сделать что-то хорошее для сентиментального приятеля, — ты только скажи!

— Нет! Я знаю твои возможности, но мне так не хочется. Мне не хочется жить жизнью, слепленной по желанию кого-то, по его представлениям. Пусть моя жизнь будет здесь обычной, такой как у всех, течет своим чередом. Мне не надо замков и красавиц. Ты же себе не построил апартаменты?

— Ну, я! Я скромный человек, у меня нет завышенных потребностей.

— У меня тоже. Душа у меня осталась такой же, как и там, в столице. Знаешь, я за эти пятьдесят пять пришел к одному выводу — душа человека фактически не меняется с момента рождения. Слышал выражение «молодой старик»?

— Да!

— Это потому что некоторые рождаются со старой душой, а некоторые живут и умирают с молодой.

— Это ты к чему? — не понял Алексис. — Мы вроде толковали о бандосах и шалавах, о чиновных людях, о том, что они хотят перебраться в другую реальность, соответствующую их представлениям о халяве.

— Вот я и говорю — душа у них старая, а с такой душой бесполезно фантазировать, искать что-то новое. Если внутри пусто, один старый хлам, ничего путного не получится. Их позолоченный мир, всегда будет являться, в сущности, железной клеткой или камерой карцера.

Закончив есть пасту, Никколо допивает и вино.

— Нет, не хочется, чтобы ты уезжал, — продолжает он, по-видимому, больную для него тему. — Подумай, кому ты там поможешь?

— Девушке. Её зовут Ира.

— Точно? Когда хотят кому-то помочь, прежде всего, помогают самому себе.

— Не понял, чем я помогу себе в Москве? Ты Никколо занялся демагогией или софистикой — выбирай, что больше нравится! В любом случае наш разговор становится бестолковым и мне пора собираться. Подарок за мной!

Налив себе еще вина из бутылки, Никколо откидывается назад, закрывает глаза, как будто находясь в предвкушении новой дегустации. Кажется, что разговор с Алексисом его уже не интересует и не интересовал. Да и был ли сам разговор? Поезд его жизни мчится дальше, и этот разговор остается позади, на одной из станций, где жизнь не делает остановок.

Алексис встает из-за стола, идет к себе в квартиру, чтобы переодеться. Слова Никколо о бесполезности его помощи Ирине, как гвоздь застревают в мозгу. Слишком запутанны и туманы эти рассуждения. Получается, он, Алексис, хочет помочь ей, чтобы кто-то помог ему? В чём помочь себе? Зачем? У него и так все в порядке!

И всё же сомнения остаются. Иногда ему не хватает Насти рядом, она бы, наверное, смогла объяснить особенности ирреальной жизни, логику здешних поступков. Но она осталась в «Негреско» вместе со своим отцом.

Войдя в квартиру, Алексис переодевается в джинсы и черную футболку. В руках у него кожаная сумка-планшет, он вешает её через плечо. В одном из кармашков прощупывается флэшка, за которой охотится столько людей. Она на месте, можно отправляться.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Кома

Глава 1

Как ни странно, обмен между Алексеем и сотрудниками агентства «Улисс» был спланирован всё на той же Триумфальной площади, в половину двенадцатого. Бывают такие места, вокруг которых вертятся события, вращается мир, обладающие мистической тайной, как Бермудский треугольник. Почему и как — никто не скажет. Алексей никогда бы не подумал, что эта маленькая площадь с пролетарским поэтом в центре, станет играть такую важную роль во всей этой истории.