Друзья встречаются

Ситников бежал вместе с другими, чувствуя необыкновенную легкость. Слева загремело «ура». Батальонный, оставив позиции, повел своих в атаку. Двусторонний удар был молниеносен. Белые были смяты и растрепаны. Часть сдалась в плен, часть отошла на укрепленные позиции.

Двинцы бросились за ними следом, вцепились мертвой хваткой, не давая ни минуты передышки, вконец измотали и себя и противника; двадцать второго января снова обошли его и в ночь на Двадцать пятое, в полном соответствии с планом, загнали в Шенкурск.

Однако и этот успех не решал всей операции. Оставалась ещё западная железнодорожная колонна, подход которой должен был завершить окружение Шенкурска. Она уже вышла из непролазных лесов и двигалась по дороге от Верхне-Паденьги к Тарнянской волости, примыкавшей к самому Шенкурску. По мере приближения к городу бои становились всё более и более ожесточенными. Пластуны и добровольческие кулацкие части, выставленные против западной колонны наступающих, дрались с остервенением и ни одной деревни не отдали без боя. Но с боем всё же приходилось отдавать.

Неприятель отходил. Красные части вцепились ему в хвост, и он, уползая в нору, втягивал их туда за собой.

–  Вроде пастухов мы теперь, - пошучивал неугомонный Маенков.
– И пасти нам эту брыкливую скотину до самого Шенкурска, а уже там и подоим.

–  Молочка захотел, - усмехнулся Вася Бушуев.

–  Всего захотел, товарищ командир. Да ещё сверх всего кое-что. Я сызмальства жадный, а теперь мой аппетит на весь свет размахнулся. Дай только пластунов причесать.

Но пластунов причесать было не так просто. Они умели драться и дрались отчаянно. И всё же измученные непрерывными переходами и боями красноармейцы, из которых каждый второй был или ранен, или обморожен, неуклонно, шаг за шагом продвигались к Шенкурску.

Вечером двадцать четвертого января колонна с боем вышла к городу и последним ударом загнала неприятеля за линию укреплений. Третья и последняя колонна наступающих заняла исходные позиции для штурма города. Штурм был назначен на два часа ночи.

Но противник не принял боя и, под прикрытием темноты, оставил город. Боясь полного окружения и неминуемой сдачи в плен всего гарнизона, американцы, канадцы и белогвардейцы кинулись в узкий проход между несомкнувшимися западной и восточной колоннами.

Они уходили на север. Там они имели перед собой только орудовавший возле Шеговар партизанский отряд и рассчитывали, легко опрокинув его, вырваться из окружения.

Разведка вельцев нашла город опустевшим. На рассвете красные части вступили в Шенкурск.

Глава двенадцатая. ГОРОД ОЖИВАЕТ

Утром мертвый город ожил. Железнодорожники перемешались с вельцами и двинцами. Искали земляков, однополчан, допытывались о том, как шли, как бились, жевали на ходу английские галеты - трофей победителей. Над зданием бывших казарм бился на ветру красный флаг. Перед входом толкалось множество народа.

Какая-то молодайка висела на плече безусого красноармейца, и рука её, закинутая ему на шею, судорожно цеплялась за обтрепанный ворот шинели. Чистая тугая щека прижималась к свалявшемуся грязному сукну, губы вздрагивали, в глазах стоял безотчетный испуг, она улыбалась и плакала одновременно.

Красноармеец ошалело глядел на неё, часто моргал глазами, смущенно оглядывался на стоящих кругом товарищей и растерянно бормотал:

–  Чего же ты… Вот дура-баба… Мамка-то жива ли? Ах ты боже мой!…

Часовой у дверей казармы сочувственно и сокрушенно вздыхал. Он, как и этот безусый, был из шенкурят, но в суматохе, как на грех, его затолкали в караул, и он не успел сбегать домой.

Вереница саней везла к походному лазарету раненых. Молодуха испуганно уставилась на них, тихонько вскрикнула: «Ой, что же это, миленькие, как много» - и тесней припала к мужу.

Митя, держа на перевязи пробитую пулей руку, внимательно всматривался в обескровленные лица раненых, словно искал среди них кого-то.

Он в самом дел искал. Он бегло обмеривал взглядом каждого встречного и, обгоняя впереди идущих, заглядывал им в лица. Сейчас, в эти первые часы после занятия города, у него не было времени на розыски Ситникова через штаб двинцев, и он надеялся на случайную встречу.

Случай не выпадал, жданной встречи не было. Так и дошел Митя, напрасно разглядывая прохожих, до цели своего короткого путешествия - до типографии, в которой ему поручено было отпечатать обращение к населению Шенкурска.

Подойдя к типографии, Митя увидел, что на двери ее висит огромный замок, а выходящие на улицу окна плотно закрыты ставнями. Митя обошел типографию кругом. Типография была окружена со всех сторон высоким глухим забором, и никакого другого входа не оказалось, не считая ворот, которые, как и крылечко с закрытой дверью, выходили на улицу.

Митя атаковал ворота, но, как яростно ни стучался, ничего этим не достиг. Раздосадованный неудачей, он присел на крылечке типографии, вынул из кармана листок с обращением и пробежал глазами по его строчкам. В обращении объявлялось о занятии города регулярными частями Красной Армии, об очищении его от контрреволюционных банд и иностранных захватчиков и о восстановлении советской власти. Граждане Шенкурска призывались к спокойствию и к сохранению революционного порядка. Всем рабочим и служащим предлагалось вернуться на свои места, к своим занятиям, чтобы всеми мерами способствовать скорейшему налаживанию советского аппарата.

Прочитав ещё раз обращение, Митя пришел к невеселому выводу: для того чтобы отпечатать этот документ, надо было вернуть рабочих в типографию, а для того чтобы вернуть их, надо прежде отпечатать этот приказ к возвращению.

Сердито сплюнув, Митя сунул обращение в карман, надвинул папаху на уши и мрачно поглядел вдоль пустынной улицы. В конце её появились два пешехода. Митя подумал было, не из типографщиков ли кто-нибудь идет на работу, но, внимательно вглядевшись, убедился, что это не рабочие. На одном из пешеходов была долгополая шинель, на другом - матросский бушлат. В следующее мгновение Митя узнал в красноармейце Маенкова, сменившего изодранный бушлат на шинель. Маенков шел в обнимку со своим спутником, и у Мити мелькнула мысль, что Маенков пьян. Но тут он приметил, что из-под черной ушанки второго пешехода выглядывает белая повязка, и решил, что Маенков ведет в лазарет раненого.

Спустя минуту всё объяснилось. Перед Митей предстали Маенков и Ефим Черняк. Они стояли, обняв друг друга за плечи и держа на отлете дымившиеся американские сигареты. Лица их сияли довольством, оба улыбались во весь рот, и, глядя на них, Митя не мог не улыбнуться им в ответ. Он не удивился тому, как сумел Маенков разведать, что дружок его в Шенкурске, как смог разыскать его так скоро и простить прежние прегрешения. Он просто обрадовался, что перед ним прежние неразлучные друзья, и поднялся, чтобы обнять Черняка. Потом все трое уселись на крылечке, и Митя спросил: