Друзья встречаются

Алексей Алексеевич задохнулся и умолк. Опять он не мог подыскать нужного слова. Он весь дрожал от возбуждения. Черный галстук сбился на сторону. Лицо судорожно подергивалось. Сердце работало с перебоями… Он приложил к нему руку и сбивающейся, шаткой поступью пошел из комнаты. На пороге он покачнулся и, ища опоры, поднял руку, в ней была фотография. Взгляд Алексея Алексеевича упал на лицо сына. Фотография качалась в дрожащей старческой руке. Митя ободряюще кивал отцу. Он был похож на отца.

–  Он придет!
– вскричал Алексей Алексеевич, оборачиваясь к Боровскому и потрясая фотографией.
– Он придет!…

Алексей Алексеевич выпрямился и сильно хлопнул дверью. За порогом силы оставили его. Он едва добрался до своей каморки, и острая, раздирающая всю грудь боль опрокинула его на диван. Он только успел почувствовать, что сердце вдруг стало огромным и уже не вмещается в груди. Он успел прижать к груди портрет сына, и ему показалось на мгновение, что сын и сейчас тут, с ним рядом.

Вернувшись с толкучки, Марья Андреевна нашла своего мужа мертвым. Она села возле него на диван и так просидела до вечера.

Вечером пришли какие-то люди и объявили, что двадцать четыре часа, назначенные для выселения, истекли. Она молча поднялась и прошла мимо них к двери. Она не помнила, как шла из улицы в улицу, как попала к Левиным, - она очнулась только тогда, когда почувствовала на своих щеках слезы Софьи Моисеевны. Сама она не плакала - ни сейчас, ни позже, на похоронах.

Софья Моисеевна старалась ни на минуту не оставлять её одну. Она уходила только тогда, когда могла оставить возле Марьи Андреевны Илюшу.

Илюше эта повинность была невыносимо тяжела. Марья Андреевна переживала своё горе молча, и ничем нельзя было отвлечь её от молчаливого созерцания своего несчастья. Она почти не двигалась, сидела как каменная, уставясь глазами в одну точку. Она как бы ушла из жизни, и окружающее, по-видимому, вовсе для неё не существовало. Илюша придумывал всяческие способы, чтобы хоть чем-нибудь развлечь её, но все усилия его ни к чему не приводили. В конце концов ему пришла счастливая мысль заговорить о Мите. Марья Андреевна не должна забывать, что у неё есть сын, что все эти неурядицы должны скоро кончиться и он вернется к ней. Она должна позаботиться о себе, беречь себя, чтобы он нашел ее здоровой и бодрой…

Всё это Илюша говорил бессвязно и путано, стыдясь банальности своих утешений, но они оказали неожиданно благотворное действие.

Марья Андреевна вышла из своей каменной неподвижности. Может быть, она вспомнила, что в мертвых руках Алексея Алексеевича был портрет сына, судьбу которого он передавал ей; она подняла на Илюшу неподвижный, печальный взгляд. Илюше было страшно смотреть в эти глаза, но он не отвел взгляда и, поняв, что действует именно так, как нужно, продолжал на разные лады говорить одно и то же - всё только о Мите.

Он разыскал последнее письмо своего друга, полученное в канун прихода интервентов. В этом письме Митя сообщал, что скоро приедет в Архангельск. Это казалось Илюше важным для того, чтобы утвердить в Марье Андреевне веру в скорое возвращение сына.

Он принес письмо Марье Андреевне. Она прочла его, Илюша подумал даже, что она, возможно, не разобрала даты и, наверное, поняла так, что Митя обещает приехать сейчас…

Но Илюша знал, что Митя может прийти одним-единственным путем, что для этого нужно опрокинуть фронт, взять с боем Архангельск. И, глядя на Марью Андреевну, он страстно желал, чтобы это произошло как можно скорей…

Глава четвертая. ОПАСНАЯ ССОРА

Боровский не был поклонником литературы или музыки, и второй визит его к Левиным не был продиктован пристрастием к искусству. Просто выпал свободный вечер, пить надоело, Боровский поссорился с двумя заявившимися на огонек офицерами и сидел в одиночестве, не зная, за что бы приняться и что с собой делать. Тут на пути к Левиным и зашла к нему «на минуточку» Оленька.

Боровский, не выносивший одиночества, обрадовался ей и объявил, что никого сегодня не пустит к себе, и они проведут вечер вдвоем. Но Оленька заупрямилась… Нет, нет, она сегодня должна, обязательно должна быть у Левиных. Но это вовсе не мешает им провести вечер вместе. Как? Очень просто! Он пойдет вместе с нею, вот и всё! В качестве её друга он будет принят как почетный гость. Его, кстати, знают. Он однажды уже был, значит, может прийти и второй раз.

Всё же Боровский пробовал было оставить гостью у себя. Но, обычно податливая, Оленька проявила на этот раз крайнюю строптивость и настойчивость и увела его с собой. Они явились с большим опозданием. Вечер давно начался. Илюша читал свои стихи. Увидя входящих, он прекратил чтение. Боровский, нимало не смущаясь, улыбнулся и поклонился Илюше, но Оленька почувствовала себя неловко. Она всем своим видом показывала, что винится перед чтецом, что она вся - внимание и просит продолжать чтение. Но Илюша не возобновлял своей декламации и молча уставился на Боровского.

–  Это мой гость. Вы разрешите ему присутствовать?
– сказала Оленька.

–  Нет!
– произнес Илюша негромко, но твердо.

Это было совершенно неожиданным не только для Оленьки, но и для всех остальных. Гости в Илюшиной кружке всегда принимались радушно. Но Боровский был неприятен Илюше, даже противен. Известно было, какую роль он сыграл в истории с Марьей Андреевной. Исхудавшая, понурая, она сидела тут же, у окна.

Софья Моисеевна приютила у себя вдову. Её судьба трогала Илюшу: за нею стояли мертвый Алексей Алексеевич и живой Митя Рыбаков. Он был заодно с ними, следовательно, против Боровского. И он повторил:

–  Нет, не разрешаю!

–  Что, что?
– переспросил Боровский, переставая улыбаться.

–  Уходите!
– резко бросил Илюша и повернулся к Даньке: - Даня, проводи!

Данька поднялся из-за стола и храбро подступил к Боровскому. Боровский коротким движением отмахнулся от него. Ему было не до Даньки. Он оказался в весьма неловком положении и не знал, как выпутаться из него. Он хотел было обратить всё в шутку, назвать Илюшу господином поэтом и затем непринужденно отступить, не роняя своего достоинства. Но взгляд его упал на сидящую у окна старуху. Он прикусил губу, надел перчатки, бросил Оленьке отрывисто: «Идём! Мы, очевидно, не туда попали!» - и, не дожидаясь её, пошел к двери. Оленька в смятении смотрела то на Боровского, то на Илюшу, не зная, как поступить.

–  Ну!
– позвал Боровский с порога.

Оленька вздрогнула, словно её ударили хлыстом, сделала шаг к двери, просительно сказала Илюше: «Я только провожу» - и исчезла вслед за Боровским. Некоторое время все молчали. Первым заговорил Илюша.

–  Ну что ж! Будем продолжать, - сказал он, обводя взглядом присутствующих.

Марья Андреевна поднялась со стула и, подойдя к Илюше, молча поцеловала его в голову.

В то же мгновение чьи-то губы коснулись его щеки. Он повернул голову и увидел Варю.