Дряхлость

Новая волна дрожи от холода, охватившая Амалию, напомнила Эмилио, что он должен заставить её лечь в постель. Его передёрнуло от мысли о том, что, возможно, ему придётся применить силу. Но, напротив, ему удалось уложить Амалию очень легко, потому что она повиновалась первому же повелительному движению руки Эмилио, положила, не стесняясь, одну за другой ноги на кровать и позволила себя накрыть. Но из-за необъяснимого колебания она опёрлась одной рукой о постель, не расслабившись полностью. Впрочем, очень скоро Амалия уже не могла сопротивляться и оставаться в таком положении, и она легла на подушку, сказав при этом в первый раз разумные слова горя:

— О! Боже мой! Боже мой!

— Но что с тобой случилось? — спросил Эмилио, который, услышав эти разумные слова, подумал, что может теперь разговаривать с ней, как с человеком, возвратившим себе рассудок.

Амалия не ответила, снова занятая изучением того, что беспокоило её даже под покрывалом. Она свернулась вся калачиком, протянула руки к ногам, и казалось, что Амалия делает это для того, чтобы ей удалось создать ловушку для вещей или животных, которые её мучили. Амалии даже удалось сделать своё дыхание менее сиплым. Затем она притянула к себе руки и снова удивилась и не поверила тому, что они вновь оказались пустыми. На какое-то время под одеялом Амалию одолела одышка, которая заставила её забыть более сильные проявления астмы.

— Тебе лучше? — спросил её Эмилио умоляя.

Он хотел успокоиться звуком собственного голоса, который изменил на нежный, стараясь забыть угрозу применения силы, которая нависла над ним. Эмилио согнулся над Амалией, чтобы она его лучше слышала.

Амалия посмотрела на него долгим взглядом, дыша ему в лицо своим частым и слабым дыханием. Она его узнала. Должно быть, тепло постели вернуло ей чувства. Сколько Амалия потом не бредила, Эмилио навсегда запомнил то, как она его узнала. Очевидно, ей стало лучше.

— Давай уйдём из этого дома, — сказала Амалия, стараясь говорить разборчиво.

Она даже протянула ногу для того, чтобы встать с постели, но, встретив сопротивление со стороны Эмилио, сразу же смирилась и забыла своё намерение.

Вскоре Амалия вновь повторила свои слова, но уже гораздо менее убедительно, и казалось, что она помнит о том, что ей сказано оставаться в постели и запрещено вставать. Тогда она стала говорить. Ей казалось, что они переехали в другой дом и что здесь надо ещё так много сделать, чтобы привести всё в порядок.

— Боже мой! Здесь всё такое грязное. Я знала об этом, но ты захотел сюда переехать. А теперь? Разве мы останемся?

Эмилио постарался её успокоить и не отрицать её слов. Он сказал ей, что здесь совсем не так грязно и что теперь, когда они оказались здесь, было бы лучше остаться.

Амалия слышала его слова, но слышала также и слова, которые он не говорил. Затем она сказала:

— Если ты так хочешь, я должна послушаться. Останемся, но… столько грязи…

На глаза Амалии навернулись две слезы и покатились по сё щекам, как две жемчужины.

Вскоре она перестала страдать, но помешательство от этого только усилилось. Теперь Амалия была на рыбном рынке и не находила там рыбы.

— Не понимаю! Зачем этот рыбный рынок, если здесь нет рыбы? Приходится столько ходить по такому морозу.

Вся рыба куда-то делась, и для них уже больше ничего не осталось. Должно быть, всё её горе, а вместе с ним и астма являлись следствием этого факта. Едва слышимые слова Амалии и периодические приступы астмы сопровождались проявлениями одышки.

Эмилио больше не слушал её. Надо было каким-то образом выходить из этого положения, требовалось придумать, как позвать врача. Нее идеи, подсказываемые ему его отчаянием, тщательно обдумывались им, как будто их можно было осуществить. Эмилио огляделся в поисках верёвки для того, чтобы привязать больную к постели и оставить её на какое-то время одну; он подошёл к окну, чтобы позвать на помощь, и, наконец, забыв, что невозможно заставить Амалию понять его, принялся разговаривать с ней, чтобы добиться обещания остаться здесь во время его отсутствия. Накрыв нежно одеялом её плечи, чтобы дать ей понять, что она должна оставаться в постели, Эмилио сказал ей:

— Полежишь так, Амалия? Обещаешь?

Теперь она говорила об одежде. Они имели, что одеть на целый год вперёд, и поэтому не следовало ничего тратить.

— Мы не богаты, но у нас есть всё, всё.

Синьора Бирлини могла смотреть на них сверху вниз, так как имела больше. Но Амалия была рада этому, потому что она очень любила эту синьору. Бормотание Амалии всё больше походило на детский лепет, и было мучительно слушать её весёлую болтовню посреди таких страданий.

Срочно требовалось принять решение. Помешательство Амалии не было буйным, и, выйдя из оцепенения, в которое Эмилио впал с того момента, как застал её в таком состоянии, он вышел из комнаты и побежал к двери. Он мог бы позвать портье, а затем побежать к врачу или к Балли за советом. Эмилио ещё не знал, что сделает, но надо было бежать, чтобы спасти эту несчастную. О, какую боль причиняло ему воспоминание о её достойной сострадания наготе!

На лестничной площадке Эмилио остановился в нерешительности. Вму захотелось вернуться к Амалии, чтобы убедиться, что она не воспользовалась его отсутствием и не совершила какой-нибудь безумный поступок. Эмилио опёрся грудью о перила, чтобы посмотреть, не вышел ли кто-нибудь. Он изогнулся, чтобы видеть как можно дальше, и на мгновение его сознание извратилось: он забыл о сестре, которая, возможно, сейчас агонизировала, и вспомнил, что именно в этом положении обычно ждал Анджолину. Эта мысль в это короткое мгновение была такой сильной, что он, стараясь видеть дальше, стал искать взглядом не требуемую помощь, а колоритную фигуру любовницы. Эмилио выпрямился опустошённый.

Дверь этажом выше открылась и закрылась. Кто-то, являясь долгожданной помощью, спускался к Эмилио. Он одним рывком поднялся выше и оказался лицом к лицу с высокой женщиной. Это была высокая и стройная брюнетка, другого Эмилио не видел, но сразу нашёл, что сказать:

— О, синьора! Помогите мне! — умолял Эмилио. — Я бы с радостью сделал для вас то, что прошу у вас.

— Вы — синьор Брентани? — спросила женщина нежным голосом.

Она, действительно, хотела пройти мимо, но остановилась. Эмилио рассказал ей, что, недавно вернувшись домой, Обнаружил, что его сестра стала жертвой помешательства, и теперь он не может оставить её одну, тогда как ему надо позвать врача. Синьора сказала:

— Синьорина Амалия? Бедняжка! Конечно, я охотно помогу вам.

Она была одета в траурную одежду. Эмилио подумал, что она верующая, и после короткого колебания добавил:

— Бог вам за это воздаст.

Синьора прошла за ним в комнату Амалии. Эмилио сделал эти несколько шагов с невыразимой тревогой. Кто знает, что теперь ждёт его. В соседней комнате не было слышно никакого шума, в то время как Эмилио казалось, что дыхание Амалии слышит весь дом.

Оказалось, что Амалия повернулась к стене. Теперь она говорила про пожар. Амалия видела пламя, которое не могло сделать ей никакого другого вреда, кроме как бросить её в сильный жар. Эмилио склонился над Амалией и, чтобы привлечь к себе внимание, поцеловал её в пылающие жаром щёки. Когда она повернулась к нему, Эмилио захотел поприсутствовать, прежде чем уйти, и узнать реакцию Амалии на компанию, в которой он её оставлял. Амалия посмотрела на пришедшую лишь на мгновение с полным безразличием.