Дряхлость

— У меня нет никого дома, кто бы удивился моему отсутствию. Представляете, служанка заступила на работу в мой дом только сегодня.

Вскоре Амалия опустила голову на подушку и рука синьоры освободилась. Тогда, наконец, она смогла снять с себя траурную шляпку, и Эмилио вновь поблагодарил её, так как ему показалось, что это действие подтверждало её решение остаться рядом с этой постелью. Синьора Кьеричи посмотрела на Эмилио удивлённо, не понимая его. Она и не могла поступить иначе.

Амалия снова начала говорить, не обращаясь к кому-то конкретно, как будто она всегда рассказывала громким голосом весь свой сон. В некоторых фразах она возвращалась к началу, в некоторых к концу. Какие-то слова понять было нельзя, другие она произносила отчётливо. Амалия восклицала и спрашивала. Спрашивала она жадно и никогда не удовлетворялась ответом, который, видимо, не совсем понимала. Однажды, когда синьора Елена склонилась над Амалией, чтобы лучше понять, что она просит, та спросила:

— А ты не Виктория?

— Нет, — ответила удивлённая синьора.

Амалия поняла этот ответ, и его хватило на какое-то время для того, чтобы успокоить больную.

Вскоре Амалия закашляла. Она старалась не кашлять, и её лицо принимало болезненный вид. Должно быть, она чувствовала сильную боль. Синьора Елена рассказала Эмилио, что это выражение уже было на лице Амалии во время его отсутствия.

— Надо поговорить об этом с врачом. Этот кашель показывает, что у синьорины, наверное, болит грудь.

Амалию вновь начали мучить приступы удушающего кашля.

— Не могу больше, — простонала она и заплакала.

От этого плача намокли щёки Амалии, и она вскоре забыла про свою боль. Задыхаясь, Амалия вновь стала говорить о своём доме. Появилось новое изобретение, которое делало цену кофе доступной.

— Сейчас всё делают. Скоро можно будет жить без денег. Дайте мне немного этого кофе, чтобы попробовать. Я его вам возвращу. Люблю справедливость. Я даже говорила об этом Эмилио…

— Да, я помню, — сказал Эмилио, чтобы дать Амалии отдохнуть. — Ты всегда любила справедливость.

И Эмилио наклонился над сестрой, чтобы поцеловать её в лоб.

Один из моментов этого бреда Амалии больше никогда не будет забыт Эмилио.

— Да, мы вдвоём, — посмотрев на него, сказала Амалия так, как это обычно делают помешанные, когда нельзя понять, восклицают ли они или спрашивают. — Мы вдвоём, здесь, всё спокойно, мы вместе, одни.

Тревожная серьёзность её голоса сопровождалась серьёзностью этих слов, а астма придавала им выражение жгучей боли. Однако вскоре Амалия уже говорила о них двоих вместе в дешёвом доме.

Позвонили. Это были Балли и доктор Карини. Эмилио уже знал последнего, мужчину, приближающегося к сорока годам, высокого худого брюнета. Говорили, что его годы учёбы в университете больше были насыщены развлечениями, а не учёбой. Тогда как теперь, будучи состоятельным, он не искал клиентов, а довольствовался подчинённым положением в больнице, чтобы продолжать обучение, не законченное прежде. Он любил медицину с рвением дилетанта, но перемежал учёбу с времяпрепровождением разного рода. Так же являлось правдой и то, что у него было больше друзей в кругу художников, а не медиков.

Доктор Карини остался в обеденной и, заявив, что, судя по словам Балли, у больной не что иное, как сильный приступ лихорадки, попросил Эмилио рассказать ему больше.

Эмилио принялся описывать состояние, в котором обнаружил сестру пару часов назад одну в пустой квартире, где она, должно быть, вела себя странно с самого утра. Эмилио подробно описал особенности помешательства Амалии, проявляющимся сначала в беспокойстве, которое заставляло её искать насекомых на ногах, а затем в непрекраща-ющейся болтовне.

Взволнованный собственным рассказом, Эмилио, рыдая, упомянул астму, затем кашель, слабый голос Амалии, что напоминал хруст треснувшей вазы, и не забыл о сильной боли, которая сопровождала каждый приступ кашля больной.

Врач постарался приободрить Эмилио несколькими дружескими словами, но затем, вернувшись к обсуждению, задал вопрос, который вогнал Эмилио в ещё большую тоску:

— А были ли у неё какие-либо проявления болезни до этого утра?

— Моя сестра всегда была слабой, но никогда не теряла рассудок.

Эмилио скомпрометировал себя этой фразой, и только после того, как он её сказал, его охватили сомнения. Разве не являлись симптомами болезни те сны, что Амалия видела и комментировала громким голосом? Разве Эмилио не должен рассказать об этом? Но как это сделать в присутствии Балли?

— Синьорина раньше всегда чувствовала себя хорошо? — спросил Карини недоверчиво. — Даже вчера?

Эмилио сконфузился и не нашёл, что ответить. Он даже не мог вспомнить, видел ли он сестру в последние дни. На самом деле, когда он видел её в последний раз? Может быть, несколько месяцев назад в тот день, когда встретил её на улице в том странном наряде.

— Не думаю, что она была больна прежде. Я бы сказал об этом.

Доктор Карини и Эмилио вошли в комнату больной, в то время как Балли после короткого замешательства остался на кухне.

Синьора Кьеричи сидела у изголовья кровати. Увидев вошедших, она встала и отошла от постели Амалии. Казалось, больная дремлет, но, как и раньше, она продолжала говорить:

— Через полчаса. Да, но не раньше.

Амалия открыла глаза и узнала Карини. Затем она сказала что-то, что, наверное, было приветствием.

— Здравствуйте, синьорина, — ответил Карини громко, явно стараясь приспособиться к её бреду. — Я хотел прийти к вам и раньше, но не мог.

Карини был в доме семьи Брентани только один раз, и Эмилио был рад тому, что она его узнала. Должно быть, Амалии стало намного лучше за эти несколько часов, так как в полдень она не узнавала даже брата. Эмилио тихо рассказал об этом наблюдении врачу.

Карини был весь поглощён изучением пульса больной. Затем он обнажил её грудь и прислонился к ней ухом в нескольких точках. Амалия молчала, глядя в потолок. Далее Карини попросил синьору Кьеричи помочь ему поднять Амалию и обследовал таким же образом и её спину. Амалия на мгновение попыталась оказать сопротивление, но когда поняла, что от неё требуется, даже попыталась держаться на ногах сама.

Теперь Амалия смотрела в окно, за которым быстро темнело. Дверь была открыта, и больная увидела приостановившегося на пороге Балли.

— Синьор Стефано, — сказала она безо всякого удивления и не двигаясь, так как помнила, что ей надо оставаться неподвижной.

Эмилио, испугавшись этой сцены, сделал Балли знак уйти. Однако тот уже не мог выполнить это повеление и, наоборот, вошёл, потому что Амалия попросила его об этом ободряющими знаками головы.

— Столько времени, — пробормотала она, и это явно означало, что прошло слишком много времени с тех пор, как они виделись.