Дубль два. Книга вторая

Сергий обернулся. Глаза были сухими. Совсем сухими, даже бликов от светильников не было на них.

— Девчушке той, Стёпка, что нарисовала такое, надо сюда приехать. Коли позволишь — перемолвлюсь с Белым, пусть глянет на неё, как он умеет. Такая мастерица жить должна да людей радовать.

— Сам хотел предложить, Сергунь. Вместе сходим да попросим за неё. Глядишь, ещё кого из знакомцев нарисует нам, — кивнул подземный владыка.

— Тут уж без меня. Мне хватило. Раз пять я в тех краях бывал. Крайний-то раз вовсе мест не узнал. Чего ни попадя нагородили людишки на могиле Алёнушки моей, — слышать от него имя, произнесённое таким тоном, было горько.

— Как скажешь, старый друг, — согласился епископ.

— А ты, Аспид, помни слова мои. Хуже многих будет. Беспримерно, несоизмеримо хуже. Но ты не удивляйся. Ты переживи.

Проговорив это, Сергий чуть дёрнул подбородком и прошёл сквозь нас, как призрак, хотя свободного места, кажется, почти и не было. Прошагал по розовому мостику и скрылся в белых вратах.

Воспоминания эти молнией пролетели над глубоководными реликтовыми рыбами подсознания. И от Перводрева не укрылись:

— Я не неволю тебя, Странник.

— А я не спорю с тобой, Белый. Я сделаю, что должно. А о моих близких, которые так удачно оказались у тебя в гостях все вместе, ты обещал позаботиться. Если не тебе верить — то кому тогда? — ответил я.

— Быть посему, Яр-Аспид. Хранители помогут тебе собраться. Молодой Мастер отправится в помощь — ему тоже учиться и учиться ещё. Я благодарен тебе. Снова. И рад, что сила досталась честной душе. И верю в тебя, Странник. Мир по дороге!

И ослепительно-белый шквал снова подхватил меня, путая верх с низом, наполняя сердце какой-то небывалой благодатью. Ярой благодатью.

А в голове вспомнились сами собой чьи-то строки:

Ты провожал к закату солнце,

Не зная, встретишь ли опять.

Со дна холодного колодца

Хватит ли сил себя поднять?

Срывая ногти, вновь, отважно

Ты полз, чтоб не уйти ко дну,

Но вдруг Всё то, что было важно,

Исчезло. Кануло во Тьму.

Не думай лишнего о Боге.

Не злись. Не плачь. И не грусти.

Знай, что конец Любой дороги —

Начало нового Пути.

* Галина Невара — Осенний романс: https://music.yandex.ru/album/4644356/track/36811740

** Вересень, хмурень — древние названия сентября.

Эпилог

— Завтра снова в дорогу, / Путь нелёгкий с утра, / Хорошо хоть немного / Посидеть у костра*, — душевно выводили старики-разбойники, уже сидевшие в обнимку.

Саня держался до последнего. Но против епископа, матёрого мастера провокаций и диверсий, оказался предсказуемо слабоват. И на вызывающе-скандальное «да ты что, пацан, хозяина дома обидеть хочешь? Не уважаешь?!» принял кубок. Не знаю, чего туда налили два легендарных деда, но судя по иноку — убойная была вещь. Класса «воздух-земля». Точнее, «воздух-стол». Мастера пригвоздило с одного фужера. Ну, надо, правда, признать, ёмкости на столе на наших с ним проводах стояли воистину богатырские. Но чтоб не самого хилого в этом плане Сашку — да с первого стакана? Поэтому, когда Степан попробовал прокатить ту же самую «двоечку» со мной — я уже был готов. Сладко спать я планировал, но не на столе и не прямо сейчас, поэтому в ответ на «ты меня уважаешь?!» сперва влупил выбивающее из колеи «Я? Тебя? Да я тобой горжусь!». А уже на чуть подопешившего подгорного властелина, под хрюканье Сергия и хихиканье девчат, вывалил этюд под названием «блатная застольная истерика, версия 2.0», с размахиванием руками, выпучиванием глаз, гулким битьём себя в грудь и неуклонным ростом по децибелам. Вкратце смысл сводился к тому, что как он мог даже подумать о том, что Я! Его! не уважаю?! Но, в принципе, при должном навыке и артистизме можно было хоть Маршака читать, хуже бы не стало. Самуил Яковлевич тоже неплохо раскачал бы шаблон изумлённому деду.

Планы, схемы, чертежи со стрелочками и квадратиками, как и непременные «молнии» и «карасики», остались позади. Сегодня и подъёма не было в привычном виде: не долбил в половине шестого утра подкованным сапожищем в дверь один из старых инструкторов. И тренировок не было — просто все гуляли в своё удовольствие по тайге, на которую надвигалась осень. Ну, кроме Павлика — он в своё удовольствие скакал вокруг на Сажике, который слушался друга и хозяина поразительно. Устюжанин вывел на какую-то полянку, где мы точно до сих пор не бывали. Это раньше я мог путаться, принимая одно и то же дерево летом, осенью и зимой за разные. Теперь, кажется, только что не по именам их всех тут знал. А они — меня. В лицо.

Желтевшая трава была украшена солнечными и закатными листьями клёнов. Четыре великана-дерева росли друг напротив друга крест-накрест, как буквы на компасе, наводя на мысль, что не сами собой тут образовались. Как та удобная берёза на берегу, у которой мы с Линой в первый вечер знакомства сидели у костерка. А в самом центре лежала пара брёвнышек, чуть подтёсанных сверху, как скамейки. Деды уселись на них, благостно щурясь на высокое Солнышко, а мы гуляли, шурша яркой листвой. И это было, может, и чуть грустновато, но всё равно очень и очень хорошо. И только поднявшийся прохладный ветерок убедил нас, что пора уже обратно под землю. Хотя и показался мне каким-то неожиданным, сказочным, будто прилетевшим из раннего детства. Он намекал на дальние страны и долгие дороги, приключения, встречи и находки. Мысли о разлуках, потерях и вполне реальных шансах не вернуться обратно я из подсознания не выпускал, запинав там насильно в самый дальний угол самого глубокого подвала.

Намёрзшиеся, но довольные и румяные, уселись в большом зале бани. Тут было удобнее — и нам, и гномикам, что успевали освежить стол за то время, пока мы грелись по парилкам. И Степану не требовалось каждый раз топать и свистеть Соловьём-разбойником, чтоб повернуть эстраду и поднять мост — отсюда был ход прямо в коридор с «нумерами». После команды Белого он передал мне картинки помещений и проходов, так что я в подземном мире теперь ориентировался гораздо лучше. Хоть и чувствовал, что знаю здесь от силы треть.

Я был благодарен девчатам, что изо всех сил держались и не «мочили дорогу слезами», как строго-настрого запретил Сергий. И ему с епископом, что в этот раз обошлось без «Чёрного ворона» и пения шаляпинским басом заупокойных молитв. Видимо, первая проверка была пройдена мной успешно. Хотя вслух никто из стариков-разбойников этого не признал бы никогда.

Мы с Саней знали, что завтра рано утром сойдём на одной из самых дальних станций здешнего тайного метро. Выйдем из лесу грибниками возле рабочего посёлка Коноша. Сядем на электричку и доедем до Вельска. А оттуда автобусом — до Вологды. Дальше — Череповец, Питер, упорно, хоть и нелогично, называемый дедами Ленинградом. А за ними — Псков и Полоцк.

Сашке, как Мастеру, сопровождавшему Странника в первом походе, достался основной информационный удар. Видать, кубком с заземляющим напитком старцы так, вполне в своём духе, извинились за то, что всю крайнюю неделю выносили ему, бедному, последние мозги, которые не стряхнули на тренировках. Но шурин, отдать должное, держался молодцом и ни слова поперёк им не сказал.

Выходило, что мы с ним отправлялись чёрт знает куда слаженной двойкой из, по версии дедов, рахита и дебила, двух слабоумных пионеров-недоучек или растыки и неумехи. Мы с иноком ещё шутки ради спорили, кто заслужил быть недоучкой, а кто — рахитом. И мне в нашем тандеме отводилась роль Тома Круза. Пришёл, ослепительно улыбнулся, всех убил, одарил зрителей повторной улыбкой, засветив попутно им все плёнки в аппаратах — и пропал. Ну, может, по летящему самолёту ещё мухой полазил. Сашка же в одном своём располосованном лице совмещал группы обеспечения, разведки, прикрытия, сопровождения и эвакуации. Ему в этом выходе явно достались значительно тяжелее и задача, и рюкзак, и голова. Вон как по столу бумкнула.

Закрывая дверь за спиной, делал вид, что не слышал, как изменилось дыхание Лины, когда я проснулся и почти бесшумно оделся. Подъёмы в половине шестого стали для меня почти нормой, а она за всё время, что мы со старцами тренировались, просыпалась только от грохота в дверь, нещадно ругаясь и бросаясь подушками. Совушка-сова моя. Сейчас же совершенно точно проснулась. И грустила. И волновалась. Но притворилась спящей. Наверное, чтобы не плакать, как Сергий велел. И чтобы в памяти у меня остались другие моменты, не утренние рыдания. Она же не знала, что знаки на сферах я натаскался читать почти так же, как не скрываемые мысли. И что слух за это время тоже прокачался, как и прочие навыки. Поэтому всхлип её я услышал и за закрытой дверью, на расстоянии двух шагов.