Дубль два

— Тьфу ты, а так начинал хорошо, — сплюнул Алексеич, кажется, крошки табака.

— А чего не так-то? — насупился я.

— Башка у тебя не так работает. В остальном — уже лучше, конечно, — непонятно ответил тот.

— Вот смотри: родился ребёночек. Он у кого родился? — в его глазах был интерес, с которым учитель ждет правильного ответа от двоечника, такой, с лёгким недоверием.

— У мамы, — ну, биологию-то я учил.

— И-и-и?.., — выжидающе протянул дед.

— И папы, — я совсем растерялся. Причем тут «зачем я себе сам»?

— Не «и папы»! А у «мамы с папой»! В истории много было случаев, когда женщины были смелыми и отважными, когда подвиги совершали. Но это тогда, когда мужиков живых не оставалось больше, или при смерти лежали, или по порубам у врага сидели. Тогда и шли бабы в бой. Потом-то всякое случалось, конечно. Хорошего только мало, если посмотреть, — старик затянулся и замолчал, сбив мизинцем пепел на камешки, выложенные перед первой ступенькой.

— Ребёнок от любви рождаться должен. Так задумано, так заведено. Было, по крайней мере. А потом вон начали «для себя» рожать. Это к кому такая любовь, когда «для себя» рожают, скажи мне?

Видно, что тема для него была не новой и животрепещущей. У нас в старом дворе была одна тётя Нина, та тоже мимо одиноких мамаш и молодых раскрашенных девчонок молча ходить не умела.

— Ты — исконно-посконный шовинист, дядь Мить. Меня моя Катя, жена, называла, когда про детей речь заходила и место женщины, — кивнул я.

— Я — нормальный, Славка. Нор-маль-ный. Ну, в крайнем случае — анархист-индивидуалист, — козырнул он знанием кинематографа. — Хотя нет, анархисты — это те, кто любой блудняк учинить готов, лишь бы не работать. Не подходит тогда. А про эту говори лучше «бывшая».

— Почему?

— Потому что она жена бывшая. Побыла — и перестала. И твоя она тоже бывшая. Да и была ли твоей — вопрос. Своей-то точно была, судя по рассказам вчерашним, а вот твоей — вряд ли. Сдается мне, что и «Катя» она тоже бывшая, — непонятно закончил он.

— А почему? — других вопросов, видимо, от меня ждать не стоило сегодня.

— Потому что Екатерина — это на древнегреческом «вечно чистая» и «непорочная», — пояснил Алексеич, глянув на меня с сочувствием. И вниманием. Будто реакции ждал.

Я только кивнул и замолчал. Логика в словах старика была. Странная, возможно. Но точно была.

— Теперь всё больше вещи любят. Машины, — я вздрогнул на этом слове, — драгоценности, эти, мать их-то… гаджеты, во! А любить людей надо. Живых, — он снова сплюнул.

— Далай-Лама, вроде, так говорил: «людей надо любить, а вещами — пользоваться, и все беды мира из-за того, что всё наоборот», — сказал я, чтоб не сидеть молча.

— Все беды мира из-за того, что, вместо того, чтоб своим умом жить, все какую-то Багаму Маму слушают, — вскинулся дед. — И этого лысого из интернета. Нет, так-то он иногда умные вещи говорит, но в принципе это и так все знать должны.

— Интернет — вообще кошмар ужасный. Мне как Ванька эту шарманку привёз да обучил пользоваться, — Алексеич кивнул на дом, видимо, указывая на лежавший там планшет. — я сразу понял: ничего хорошего ждать нет смысла. Все знания мира в руках! Все библиотеки! Живопись, музыка, литература! А чего глядят?!

Я пожал плечами — никогда не задавался этим вопросом. Я в основном книжки читал. Ну, кино смотрел ещё.

— Срамоту всякую! Я нажал как-то на картинку одну, — дед стрельнул на меня глазом и покраснел, будто смутившись. — чуть не изломал хреноту эту. А ведь и детки смотрят! А им кажут, как коробки с новыми покупками надо открывать, да как в носу ковыряться. В лучшем случае. Нет, помяни моё слово, нету ничего путного в том, чтоб сперва ко всей информации мира доступ получить, а только потом пробовать научиться хорошее от плохого отличать!

Я только кивнул опять. Спорить с дедом не было ни желания, ни смысла. Потому что сам я думал точно так же. Ребёнок, воспитанный на рекламе, больше принадлежит телевизору, чем маме с папой.

— Ты прости, Славка, что я так разошёлся, — чуть виновато продолжал старик, — но это ж позор какой-то? Не должно так быть, не ладно это. Чтоб детей чужие люди воспитывали втайне от живых родителей. Чтоб люди кровь Земли пили, а не своей её поили. Или вон чтоб молодые здоровые парни по соснам лазили…

— А с кровью Земли что не так? — спросил я, пытаясь отодвинуть подальше картинку с гостеприимной сосновой веткой.

— А ты глянь на тех, кто недрами торгует! В них же людского-человеческого меньше, чем у комара писька! — буркнул лесник. И тоже не сказать, чтоб сильно против правды попёр.

— Есть, Славка, те, кто на людях деньги зарабатывает. Большие, страшно большие. Кто готов всю Землю наизнанку вывернуть, чтоб карман себе набить. Счастья то им не приносит, да оно и не нужно им. У них всё шиворот-навыворот, — и странный старик замолчал. Надолго.

— Когда-то давно… Очень давно, — начал он, когда я уж хотел пойти барахло проверить — высохло ли, — люди с природой и миром в ладу жили. Не могли иначе — перемёрли бы. Брали сколь надо, отдавали взятое, что при жизни, что после неё. А потом паскудство началось.

Непонятный дядя Митя прервался, чтобы свернуть ещё одну самокрутку. Он, может, и давно один тут жил. Может, и не вполне в себе был. Но что-то заставляло слушать его слова с очень пристальным вниманием. И спорить аргументированно пока было не с чем.

— Народу в мире много стало. Лишку даже, — он смотрел на Солнце, что почти полностью поднялось над соснами за забором. — И стали некоторые из них старые знания не во благо пользовать, а наоборот. И тоже сперва себя успокаивали, что раз оно конкретно им в пользу — стало быть, доброе дело делают. И пошла канитель с тем, чтоб как можно больше себе подобных себе же и подчинить. Начали новых Богов выдумывать, таких же подлых, чтоб себя оправдать. Начали детей воспитывать в страхе, а не в любви. Тех, что из зашуганных вырастают, проще же к чему надо принудить? Вот. Те — своих детей так же растить взялись. Давно, очень давно это было, — повторил он с невыразимой тоской в голосе.

— Привыкли все за тысячи лет, что по-другому и быть не может. Ну, раз-два в пару поколений новые какие-нибудь понятки вводят, чтоб не расслаблялся народишко. Ипотеки, вон, выдумали. Земли в мире — спиной ешь, но нет: надо именно вот тут купить себе скворечник, за который потом ещё детям твоим расплачиваться. Зато к Месту Силы, которое «никогда не спит», поближе. Никогда не спит, Славка, только Зло. Да дурь ещё, пожалуй.

— Натурфилософия, — с умным видом протянул я.

— Хоть горшком назови, — кивнул дядя Митя. А я вскинул на него глаза с удивлением.