Дух уходящего лета

Девушки, впрочем, ценили Женьку за его ум и относительно добрый нрав (во время сессии они ценили его особенно).

Кирилл также не был тупицей, и злым его никак нельзя было назвать, но впридачу к этому он обладал и внешностью, которая девочкам (как и женщинам, впрочем) очень даже нравилась.

Но поскольку Кирилл не испытывал жгучей потребности одерживать одну за другой победы на любовном фронте и вообще вопреки словам Орлова считал, что ему фатально не везет в любви…

то он и не вытягивал шеи вслед любой особи с относительно стройными ножками… и прочим.

Молодые девушки, по его мнению, в подавляющем большинстве не выдерживали конкуренции с Ольгой, молодые женщины не были так же элеганты и изящны как Анна.

А раз так, то по мнению Кирилла, не следовало насчет них и особенно "париться".

А симпатичные особы, учащиеся с ним на одном курсе, от злости кусали локти, ибо восхитительные "бархатные" глаза смотрели на них одинаково приветливо… и равнодушно.

Что очень грело душу приятели Кирилла Женьки. Сам он не располагал роскошью смотреть абсолютно равнодушно на смазливые мордашки, но никто не мог ему помешать замечать мельчайшие недостатки особей противоположного пола и порой весьма ехидно и желчно их высмеивать.

Но на сей раз вместо того, чтобы посетовать, сколько потеряла кавалерия от того, что в ее рядах нет столь кривоногой девицы, Женька тоскливо изрек:

– Да, вот настоящая красотка… наверняка модель.

– Угу, – согласился Кирилл, листая глянцевый журнал и рассматривая новейшие модели спортивных авто.

– И на какой "тачке"… – добавил Женька еще более завистливо, и Кирилл немедленно вскинул голову (что лишний раз доказывает, что к "тачкам" он был более неравнодушен, нежели женщинам).

Он вскинул голову и на противоположной стороне дороги увидел… серебристый "Пежо".

Как две капли воды похожий на тот, за рулем которого Кирилл сидел год назад.

Да это и был тот "Пежо".

Что в свою очередь означало:

либо Анна вернулась из-за границы, как и обещала ему по телефону;

либо… "Пежо" был продан другому лицу.

Проводив машину горящим взглядом (и не имея, увы, никакой возможности броситься вдогонку), Кирилл схватил друга за предплечье.

– Опиши ее!

– Кого? – спросил Женька с легким недоумением.

– Женщину, которая села в машину. Она высокая?

Женька ухмыльнулся.

– Еще бы. И ноги – от ушей.

– Блондинка, брюнетка? Во что она была одета?

– Не блондинка, точно. А одета… – Женька пожал плечами, – Как может быть одета дамочка, разъезжающая на такой шикарной "тачке"? Уж ясно, что шмотки на ней были не с барахолки…

– Анна, – пробормотал Кирилл.

Женька от изумления даже приоткрыл рот.

– Ты ее знаешь?

Кирилл в свою очередь неопределенно пожал плечами и разговор свернул.

Чтобы на следующий день поехать в Луговку и убедиться хотя бы в одном – том, что Анна не продала отцовскую дачу.

А раз она ее не продала, значит, предполагает вернуться в Город.

…Логично, конечно, но тут же возникал следующий вопрос – если она вернулась и не поставила Кирилла в известность о своем приезде, значит…

Значит, ей это и ни к чему.

Подобную мысль он от себя отогнал, приближаясь к старенькому двухэтажному коттеджу в окружении яблоневых деревьев, только зацветающих.

Нагнувшись, Кирилл нашарил под третьей ступенькой крыльца ключ (без особой надежды его обнаружить… впрочем, замок был настолько прост, что его умеючи можно было вскрыть и шпилькой).

Уже открыв дверь, Кирилл услышал позади себя оклик:

– Эй, малой!

Он с замиранием сердца обернулся.

На него, чуть сощурившись, смотрел мужчина лет пятидесяти (или чуть больше), с брюшком, лысеющий, с лицом в красных прожилках и мясистым носом. Одет он был как типичный дачник и одновременно отставник – то бишь, в старые армейские штаны и армейскую вылинявшую рубаху.

– Ну че, – невозмутимо продолжал отставник, – Продала, значит, эта фифа банкирская халупу своего отца? Ну, ясно, – мужчина ухмыльнулся, продемонстрировав небезупречные зубы, – У ее муженька, небось, в Испании вилла, в Италии дворец… Умеют эти ворюги шиковать на народные денежки!

Кирилл мысленно перевел дыхание – значит, за вора его не приняли.

В свою очередь пожал плечами, решив идти "ва-банк".

– Да нет, – произнес он как можно небрежнее, – Как раз не продала. Меня просили сюда приехать, взглянуть, все ли в порядке…

Блекло-голубые глазенки дачника немедленно приобрели неприязненное выражение.

– А, так ты, значит, им прислуживаешь… Погоди, я ж тебя видел в прошлом году. Привозил ты сюда свою, – откровенно грязная ухмылка, – Хозяйку… Ну и как? Платят нормально? Цыганочку не заставляют плясать, а, цыганенок? – рожа отставника все больше краснела, – Как же, не помню, называют таких как ты, смазливеньких – жи… жо…

Кирилл сильнее стиснул челюсти. Он отнюдь не испытывал симпатии к таким, как г-н Зарецкий, но по его мнению, подобные "поборники социальной справедливости", реально способные лишь жрать водку да третировать домашних (и безусловно хаять родную державу), были не менее отвратительны. С каким удовольствием он впечатал бы свой кулак в широкую морду… однако, сдержался. И больше не обращая внимания на мужика (и так было ясно – после вчерашних возлияний он успел опохмелиться и теперь его тянуло "на подвиги"), вошел в дом.

…Там ничего не изменилось. Та же ветхая мебелишка (покрытая слоем пыли, конечно), тот же камин… и даже тот же запас поленьев рядом.

Кирилл поднялся по довольно скрипучей лестнице на второй этаж, отыскал там старую газету (зажигалка была у него с собой, хоть сам он не курил), опять спустился к камину и, положив туда дрова, подпалил газету и сунул ее сверху – помещение было достаточно сырым, его следовало протопить.

Одновременно Кирилл распахнул и форточку (из-за сырости в доме появился запашок плесени).

Он присел перед камином на корточки (тяга в дымоходе была хорошей, как ни странно, будто его недавно прочищали) и просто стал смотреть на огонь, помимо воли вспоминая все, что было связано с этим домиком… и его хозяйкой.

Шум мотора легкового автомобиля, заглохнувший напротив коттеджа, заставил его обернуться, а затем вскочить на ноги.

Но не успел Кирилл сделать по направлению к двери и пары шагов, как та распахнулась сама.

И элегантная высокая женщина замерла на пороге.