Думают…

— Откуда?

— Инстинктивно. Например, когда он требует секса сразу же после очередной поездки. Он пытается показать, что соскучился по мне. Это самый верный знак.

Хелен улыбается.

— Нужны более веские доказательства.

— И они есть. Иногда его сотрудники, с которыми он ездит на конференции, рассказывают о его похождениях своим коллегам или их женам. Потом это доходит до меня. Иногда я получаю анонимные письма. Возможно, их пишут сотрудники, которые ненавидят его, или женщины, которые ненавидят меня, или же те, кто ненавидит нас обоих. На самом деле, на кампусе слишком много зависти и злости. Когда недавно в «Частной жизни» намекнули, что Ральф — бабник, анонимные доброжелатели прислали мне несколько вырезок. А вдруг я ее не читала? Я даже обнаружила одну вырезку в моей кулинарной книге, куда ее, по-видимому, вложил какой-то добрый друг на одной из наших вечеринок.

— Какой ужас! — бормочет Хелен.

— Главное — никому не показывать вида, что ты расстроена или получила письмо. Не надо обращать на него внимания. Зачем доставлять им удовольствие?

— Порой это бывает сложно, — говорит Хелен.

— Однажды мне прислала письмо женщина, с которой он переспал в Австралии. Написала сама и даже назвала свое имя. Женщина утверждала, что ее использовали, и жаждала отмщения.

— Что же ты сделала?

— Порвала письмо.

— И не поссорилась с Ральфом?

— Какой смысл? Он не собирается меняться, а я не собираюсь с ним разводиться. Мы — хорошая команда. Он — прекрасный отец, и дети будут очень страдать, если мы разведемся.

— Не думаю, что смогла бы все это терпеть. Я уверена в этом, — говорит Хелен.

— Я сразу дала понять Ральфу, что не потерплю ничего подобного в собственном доме, включая университет, да и весь Челтнем. Я не говорила об этом напрямик, но он все понял. Потом мне показалось, что наше соглашение носит односторонний характер: почему у меня самой не могло быть никаких приключений? Все дело в том, что я не разъезжаю по заграницам, не встречаюсь с издателями и не мотаюсь в Лондон на съемки телепередач. Но вот на горизонте появился Ник. У нас оказалось много общего: история живописи, антиквариат, дизайн. Мне с ним хорошо. Он очень добрый и внимательный. Всегда предугадывает мои желания и исполняет их. Когда Ник захотел пойти дальше дружеских отношений, я спросила себя: «А почему бы и нет?» Мы встречаемся уже больше года, и ты первая нас застукала. И слава богу. Мы потеряли бдительность.

— А ты в курсе, что его называют «голубым»?

Кэрри смеется.

— Да, мы с Ником не раз смеялись над этим. Всё гадали, кто же начал распускать сплетни — сам он, разумеется, этим не занимался. Хотя и не собирается опровергать все эти бредни, Ральф в них верит, а нам это на руку… Нет, Ник не гей, хоть в молодости и не мог определиться с ориентацией. Знаешь, эти английские школы для мальчиков… Он любит, когда его шлепают. А в остальном — совершенно нормальный мужчина.

— Любит, когда шлепают? — У Хелен округляются глаза.

— Да, и знаешь, меня это тоже немного возбуждает. Приятно иногда занимать активную позицию, для разнообразия.

— Понятно, — говорит Хелен.

Кэрри смеется:

— Ты в шоке? Это же просто игра.

— Да нет, я не в шоке, просто… удивлена.

— А как же та сцена в «Глазе бури», с веревкой и масками?

— Ну, это же литература.

— Ты что, сама ни разу не пробовала?

Хелен качает головой.

— Попробуй как-нибудь. А вот и Мессенджер. Давай сменим тему.

Хелен озирается по сторонам, словно подыскивая подходящую тему. Замечает что-то желтое.

— Ой, смотрите, последняя утка!

Ральф подходит и раздает мороженое.

— Беру свои слова обратно. Нашел тут классное местечко, где продают домашнее.

— Как вкусно! — восхищается Кэрри, попробовав.

— Ты что-то сейчас сказала? — спрашивает Ральф.

— Одна утка отстала от всех.

Ральф оглядывается, замечает валяющуюся на земле ветку и, наклонившись над водой (Хелен держит его за пояс), подгоняет утку к берегу и вытаскивает ее из воды.

— Какой номер? — спрашивает Кэрри.

— Сорок восьмой, — отвечает Ральф.

— Мой, — говорит Хелен.

Когда Мессенджеры возвращаются к себе в Питтсвилл, их автоответчик высвечивает несколько полученных сообщений. Ральф нажимает кнопку воспроизведения, а Кэрри идет ставить чайник.

— Кэрри, это мама, — слышится голос матери Кэрри. Голос звучит так чисто и отчетливо, словно она звонит не из Калифорнии, а с другого конца Челтнема. — Плохие новости, отец болен. Говорят, сердечный приступ.

— О господи! — Кэрри с грохотом роняет чайник на стол. Подходит к Ральфу, чтобы прослушать все сообщения за день — от матери, сестры и зятя. В комнату вбегают дети с какими-то вопросами, но на них шикают, и они ждут в тишине, пока не закончатся сообщения. Дети мрачнеют, услышав, что дедушка в реанимации после серьезного сердечного приступа.

— Завтра же вылетаю, — говорит Кэрри, набирая номер сестры. Сестра и мать в больнице, и Кэрри разговаривает с зятем Гэри; тот сообщает, что после второго сердечного приступа отец в критическом состоянии. — Я постараюсь приехать как можно скорее, — говорит Кэрри и кладет трубку. Поворачивается к Ральфу: — Ты не мог бы заказать билеты на воскресенье, на вечер?

— Конечно, если ты собираешься ехать прямо в аэропорт. А нельзя ли подождать до завтрашнего утра? Может, все утрясется?

— Сделай это, хорошо?

— Я не смогу поехать с тобой. Мы всю эту неделю проводим собеседования с кандидатами на новую должность.

— Знаю. В любом случае тебе придется присматривать за детьми.

Ральф звонит в «Британские авиалинии» и заказывает для Кэрри билет бизнес-класса на самолет, вылетающий завтра из Хитроу в Лос-Анджелес.

Кэрри и Эмили на скорую руку готовят омлет с беконом.

Обед за кухонным столом. Хоуп первая нарушает молчание:

— Дедушка умрет?

— Нет, золотце, ешь, — говорит Кэрри.

— Может быть, — одновременно с Кэрри говорит Ральф.

Кэрри с негодованием смотрит на Ральфа.

— Какой смысл притворяться? — оправдывается он.

— А зачем кликать беду?

— Я не кличу беду. Но к такому исходу тоже надо быть готовыми.

— А что происходит с людьми, когда они умирают? — спрашивает Хоуп.

— Их хоронят, — говорит Саймон, — или сжигают.

— Саймон! — резко обрывает его Кэрри.

— Не будь придурком, Саймон, — говорит Эмили.

— Не смей так выражаться, — говорит Кэрри.

— Наш Сок совершенно прав, — замечает Ральф.

— Не во всем, — говорит Марк. — В Индии трупы кладут на крыши зданий, чтобы грифы обгладывали их кости.

— Круто! — восклицает Эмили.

— Это правда, папа? — спрашивает Хоуп.

— Нельзя ли сменить тему? — говорит Кэрри.

— Полагаю, что да, — отвечает Ральф своей дочери, — но это допускает только одна конкретная религия, а здесь или в Калифорнии это не разрешено, так что не беспокойся, котенок.