Дура LEX

Я высадил Дику в Манхэттене у ресторана «Русский самовар», показал Беслику на часы, когда он сказал, что тоже хотел бы посидеть в ресторане, и по 51-й стрит поехал в сторону Вестсайдского шоссе, чтобы взять курс на север, в сторону Вашингтонского моста. По мобильнику я позвонил Айлин и предупредил, что скоро приеду вместе с циркачом.

— С кем базарил? — спросил Беслик, когда я отключился.

— С женой.

— Что, недовольна, что я у вас жить буду?

— Беслик, моя жена американка, и многие вещи ей непонятны.

— А что, американцы не люди? Если бы ты попал в такое же говно, как я, ты бы жил у меня без вопросов.

— Беслик, и ты будешь у меня жить, но это не значит, что моя жена будет чувствовать себя хорошо. Она не говорит по-русски, ты не говоришь по-английски.

— Сколько у тебя детей?

— Один ребенок, сын. Его зовут Крис. Он понимает по-русски хорошо, так что, пожалуйста, не матерись при нем.

— Ты за кого меня, блядь, принимаешь? Ты знаешь, где мой сын учится? Он в Швейцарии учится, в лучшей частной школе. Ты знаешь, какие бабули мне эта учеба стоит? У меня жена пединститут закончила. Ты сам знаешь, кто мои друзья.

— Я не хотел тебя обидеть.

— Лучше вези в магазин цветы купить для жены.

— Не сейчас, Беслик. Потом мы ей цветы купим. Да, и вот еще что — я представлю тебя как артиста цирка. Звать тебя будут… Как ты хочешь, чтобы тебя звали?

— А на хера мне это все?

— Беслик, я сказал уже, что моя жена американка, многого не понимает. Я тебя вытащил из тюрьмы, а ты уж, будь добр, помоги мне. Как ты хочешь, чтобы я тебя представил?

— Ладно, хер с тобой. Представь меня Арнольд. Я помню, в цирке был такой силач, Арнольдом его звали. Мудила, правда, был редкий, но очень сильный. Однажды он на спор выпил три бутылки водки и забросил трехпудовую гирю на крышу сарая. Это на «Динамо» было.

— А что из этих двух упражнений было на спор?

— А хер его знает. Оба, наверное. Он плохо кончил.

— Как?

— Трахнул пятнадцатилетнюю дочку какого-то спортивного комментатора, его посадили. В лагере он думал, что раз сильный, то все под него лягут. А его взяли и доской ночью прибили насмерть. В лагере надо законы уважать.

Я подивился тому, что Беслик захотел назвать себя в честь такого неудачника, но, видно, преклонение его перед силой Арнольда было велико.

Я подрулил к дому. Огни везде потушены, тишина. Я открыл дверь, и мы с Бесликом вошли. На цыпочках я проводил Беслика в отведенную для него комнату на первом этаже, показал, где ванная, спросил, голоден ли он. Беслик сказал, что перекусил бы чего-нибудь.

В картине «Люди в черном» пришелец из космоса, напялив на себя обличье убитого им фермера, просит у фермерской жены сахару и подставляет кружку с водой. Жена высыпает в кружку чайную ложку, но чудище просит: «Еще сахару». Жена добавляет ложечку. «Еще сахару!» Жена добавляет еще одну. Наконец лжефермер выхватывает у нее из рук сахарницу, вываливает все ее содержимое в кружку с водой и залпом выпивает. Громко отрыгивает. Когда смотришь этот эпизод, наступает рвотный рефлекс — так и представляешь, как эта патока перетекает из кружки тебе в глотку. Отрыжкой пришельца, однако, муки зрителя завершаются. С Бесликом судьба меня столкнула раньше, чем вышел на экран фильм Зонненфельда «Люди в черном», что дает мне основание полагать, что Зонненфельд списал чудище-пришельца с Беслика. Оба любили сахарком побаловаться, и манеры у обоих были примерно одинаковые.

Выпив пару чашечек чаю с десятью ложечками сахара, Беслик принялся звонить в Москву. Говорил Беслик часа два. Один из разговоров был с неофициальной женой Люсей, выпускницей пединститута. С ней он говорил не лучше, чем с младшими по чину братками. Мат-перемат, но все же спросил об успехах сына в швейцарской школе. Выслушав отчет, выматюкал Люсю еще раз.

Учеба сына в Швейцарии означала, что в Бесликовой шкале ценностей высокое место занимают такие понятия, как образование, уют, комфорт, тишина, безопасность — все, чем славится Швейцария. Но ни одной секундой своей жизни Беслик не подтверждал приверженность этим ценностям. Наверняка он послал сына в частную школу в Швейцарию только потому, что это было модно среди олигархов и богатых новых русских.

Русские нувориши совершают большую ошибку, посылая детей учиться в элитарные заведения за границей. Чем образованнее и тоньше будет ребенок, тем быстрее он поймет интеллектуальное и духовное ничтожество своего родителя. Я видел детей олигархов, говорящих на трех языках, читавших Шекспира по-английски, а Монтескье по-французски. Их папы говорили на русском новоязе — смеси блатной фени, партийного жаргона и русифицированных английских слов. Но деньги — великая сила, и дети это знают не хуже взрослых. Тоже подлизываются, признаются в любви, произносят гнусные, фальшивые тосты на юбилеях родителей. При этом в лучшем случае стесняются, а в худшем презирают своих предков. Беслик вряд ли задумывался над тем, какую мину замедленного действия он закладывает в свои отношения с сыном, послав того учиться в Швейцарию.

Беслик говорил так громко, что Айлин спустилась со второго этажа, чтобы попросить нас говорить потише. Я перевел ее просьбу Беслику, который даже не оторвался от телефонной трубки, чтобы поздороваться с Айлин. Он просто вышел с трубкой из кухни и пошел в свою комнату.

Айлин налила себе чая и стала невозмутимо пить маленькими глотками. Я наклонился, чтобы поцеловать ее, но она уклонилась.

Закончив говорить по телефону, в кухню вошел Беслик. Никогда еще наша кухня не вмещала человека таких размеров. Все вдруг в ней стало маленьким: и холодильник, и плита, и кухонные шкафчики, и рукомойник, и стол со стульями. Я сказал:

— Айлин, это Арнольд, Арнольд, это Айлин.

Беслик взял руку Айлин и поцеловал. Айлин не успела отдернуть руку, да у нее и сил бы не хватило на этот жест. Она испуганно смотрела на щербатое, нечистое лицо Беслика-Арнольда, на его непонятные глаза и перекошенный нос. Но через несколько секунд она пришла в себя и представилась.

— You must be a professional wrestler, — сказала Айлин, надеясь, очевидно, сделать комплимент гостю.

Я перевел фразу Айлин и повторил Беслику инструкции по поводу его нового амплуа.

— Слушай, скажи ей, что я в цирке медведей трахаю. Или что я директор цирка. Нет, вспомнил, скажи ей, что я наездник. Я ведь на самом деле клево на лошади езжу, лучше, чем в любом цирке.

Я перевел для Айлин, что наш гость чемпион по конной выездке.

Айлин пошла наверх и через минуту спустилась с альбомом фотографий. Она села рядом с Бесликом и развернула альбом. Айлин сама была великолепной наездницей и даже была тренером по выездке, когда училась в колледже. В Буффало у Айлин остались две лошади и пони, по которым она очень скучала. Айлин раскрыла альбом и начала показывать Беслику свои фотографии — Айлин на лошади, на пьедестале почета, когда ей вручают кубок за первое место на чемпионате графства Эри, Айлин получает кубок за третье место на чемпионате Вест-Нью-Йорка, снова на лошади, но уже берущей барьер. Беслик с восторгом смотрел на фотографии. Он не спешил, любовался каждой фотографией, рассматривал детали, цокал языком от удовольствия. Никогда я так внимательно не рассматривал лошадиные фотографии Айлин, как их рассматривал Беслик, а одна из ее лошадей меня вообще чуть не убила, когда галопом понесла в конюшню и я еле успел пригнуть голову, а иначе быть мне тем самым майнридовским всадником. Беслик задавал Айлин вопросы про лошадей, а я переводил. Сколько какой лошади лет? Как часто Айлин тренировалась? У многих ли в Америке свои лошади? Сколько стоит хорошая лошадь? Затем Беслик предложил Айлин вступить с ним в бизнес — он будет присылать ей ахалтекинцев, а она их будет в Америке продавать.

— О, ахалтекин! — воскликнула радостно Айлин. — Судовольствием! Вот таким бизнесом я занималась бы! А вы можете доставать ахалтекинцев?

— Я, девочка, все могу, — гордо сказал Беслик. — Переведи, что она клевая баба и мы еще вернемся к этому разговору.

Я начал переводить и осекся. Левая штанина Беслика задралась и из-под нее выглядывал электронный браслет. Я начал отвлекать внимание Айлин от юго-восточного направления — того, где поблескивал браслет. Глазами я показал Беслику на левую штанину, и он ее послушно одернул вниз.