Дураки

На фоне таких перемен Валентина Будаенко, проявив, как сказал бы Мальцев, профессиональную безоглядность,в три недели совершила то, что Виктору Евгеньевичу с его жизненной активностью и не снилось. И это при том, что Дубинки для нее были лишь одним из множества курируемыхобъектов, и никто ее от них не освобождал, как и от бесчисленной череды дел и забот, в том числе и домашних, которые она тянула из последних сил, — с больными родителями-стариками, с беременной дочерью и внуками, где все не устроено, все кувырком...

Два месяца ушло на то, чтобы под ее руководством и при постоянном вмешательстве (что доставляло Дудинскасу, всегда мечтавшему кому-нибудь подчиняться, прямо наслаждение) привести в порядок все документы и получить наконец некое подобие генплана развития Дубинок. Генплан, точнее, генеральная схема, без проволочек подписанная Супрунчуком, была тут же принята областным градостроительным советом и вынесена на облисполком — для окончательного утверждения.

Получалось, что и в новых условиях можно жить.

иные мерки

Увы, на заседании облисполкома, где решалась судьба Дубинок, сама Валентина Макаровна не присутствовала.

За две недели до того она помчалась на свой очередной объект, куда ей вообще-то не надо было ехать, о чем Виктор Евгеньевич накануне ей говорил, пытаясь внушить, что она не девчонка, чтобы сразу за все хвататься. Но понеслась, как всегда сломя голову, и угодила в неизбежную при такой жизни и такой езде автокатастрофу, врезавшись в какой-то грузовик, после чего умерла в больнице, так и не приходя в сознание.

Она долго лежала в реанимации, недели две. Однажды к Дудинскасу пришла ее дочь Оля, она была в положении и, плохо сдерживая слезы, сказала:

— Мне кажется, мама так измоталась, так измучена, так устала от жизни, что просто не хочетв нее возвращаться.

За эти месяцы Виктор Евгеньевич с Валентиной Макаровной не только познакомились и сдружились, сразу поняв друг друга, но успели ощутить трудно объяснимое в столь разных людях родство душ.

— Скажите, Виктор Евгеньевич, — робко спросила Оля, — Не можете ли вы попробовать... Мама вас так слушалась... Вывести ее из комы? Ну, как-то растормошить...

Дудинскас отшатнулся. Все, что он считал возможным — оставить б покоеэту красивую, энергичную и такую беспомощную женщину, не тормошить ее, вытягивая снова в ту дурацкую жизнь, где она так металась и мучилась — от постоянных столкновений с трусами, слабаками и дураками, где задыхалась от неустроенности и множества тупиков, от невозможности всюду успеть, чтобы хоть как-то свести концы с концами...

Единственное, что он смогдля нее сделать потом,так это поехать с Олей по окрестностям Дубинок, чтобы выбрать подходящиймогильный камень.

Когда на второе заседание облисполкома снова заявился руководитель той мерзостной комиссии — он был, как выяснилось, представителемСлужбы контроля — и снова попытался на всех давить, Василий Васильевич Васькин его вежливо выслушал, согласно кивая, дождался, пока за ним плотно закроется дверь, и тут же попросил собравшихся проголосовать за проект постановления, подготовленный Валентиной Макаровной Будаенко.

Так просят почтить память минутой молчания.

страх

Пока сражались, Виктор Евгеньевич как-то не ощущал особой боязни за судьбу своей деревни.

Впервые противную слабость в коленках пришлось ему испытать позднее, когда с Дубинками уже все утряслось.

В приемной председателя Госэкономплана Республики Степана Сергеевича Лонга, куда пришел он совсем по другим делам, Дудинскас встретил все того же дородного и до синевы выбритого руководителя комиссии, которая их гробила. С распростертыми объятиями он прямо бросился Дудинскасу навстречу, благоухая, как хорошийцековский туалет:

— Как же, как же, Виктор Евгеньевич, слышал и читал, радуюсь за вас! Хорошо, что такое святое, можно даже сказать великое дело нам с вами,можно сказать, удалось отстоять.

Это был тот самый негодяй, который изощрился по итогам проверки подготовить три письма Службы контроля, подписав их у начальства и отправив в один день — под одним номером, но по разным адресам и соответственно с разным содержанием.

В первом письме, адресованном Дудинскасу, его журилиза допущенные нарушения в оформлении документов, усыпляя тем самым его бдительность...

Во втором, направленном в облисполком, просилипредседателя Мышкевича навести с Дубинками порядок и восстановить законность...

В третьем, врученном Цитрусовому, прямо предписывализемлю у «Артефакта» изъять, все там созданное уничтожить, все построенное снести, а виновных привлечь к ответственности...

— Если честно, так скажу вам, что никому там буритьи не надо было. Любому дураку ведь понятно, что ничего с вас не возьмешь. Да и Пал Палыч, приехав, сразу сообразил, что, ковыряясь в земле да играясь с музейными побрякушками, разжиться можно только головной болью и заботами...

«Не помнит? — подумал Дудинскас. — Забыл?»

— Скажите, а вот кусочек земли над родником не вышло заполучить? Эту вашу любимую поляну, кажется, она в старину называлась «гербарий»?

«Нет, все помнит, собака. До подробностей. Впрочем, о том, что все три его письма в конце концов попали в одни руки, он может и не знать».

— Жаль, что не получилось! Так и стоит перед глазами, согревает душу. Вы бы ведь и там все обустроили...

Виктор Евгеньевич даже зажмурился, представив, какой восхитительный звук раздастся сейчас в приемной — оттого что он в эту приветливую физиономию хляснет...

Не хляснул. И даже ничего подходящего к случаю не сказал. Впервые в жизни понял вдруг, что несвободен. Потому что боится не милиции и не за себя. И совсем за другимсюда пришел.

где остальное?

На самом-то деле, и строя Дубинки, и отбиваясь от наезда на них, да и раньше, когда никакого музея еще и в планах не было, он ведь совсем другимзанимался. И наехали-то на него, как потом выяснилось,вовсе не за музей, и даже не за мельницу. Не за то, на что он деньги тратил, а за то, на чем он их зарабатывал. О чем Пал Палыч Титюня его за столом в деревне и спросил: