Душа в тротиловом эквиваленте

– Это называется выбраковкой!
– неожиданно жестко прокомментировал Валерий Сергеевич.

– Ошибаетесь. Селекция тут ни при чем. Сами, ребята, все - сами. Не по чьей-нибудь злой воле, а лично и самостоятельно. Кто-то начнет с развития памяти - это фундамент личности, а кто-то рванет пивка у желтой бочки на перекрестке, потом добавит с друзьями. А утром, возможно, обнаружит себя у незнакомой шалавы. И так оно будет идти. Неделями, годами, пока жизнь не уйдет.

– Да, вы правы, - констатировал Валерий Сергеевич.
– Есть у нас ... люди, которым вечно что-то мешает работать, учиться, заниматься утренней зарядкой, ходить на курсы.

– Ну вот, вы сами все поняли. Не выбраковка. Каждый - себя сам причислит, куда ему ближе.

– Выходит, мало мне было трех революций и пары Мировых войн - мелочь можно не считать. Теперь придется увидеть как сам собой появляется Homo novus, раса сверхлюдей...

– Да нет, вряд ли это будет что-то страшное. Обычные, нормальные люди рядом. Почти как все. Так же учатся, работают, растят деток. Разве что, могут больше.

– Эх, молодой человек, все немного не так. Новые будут в меньшинстве, а основная часть населения - там, где она и сейчас. Сейчас и всегда для людей тот, кто живет чуть лучше - вор и сволочь, а уж если рядом будут жить полубоги, то ненависть вскипит так, что накал классовой борьбы покажется милой тихой детской игрой. Как вам такое: всеобщий крестовый поход против возомнивших о себе выродков?

– Пусть не надеются, Валерий Сергеевич. Не будет ни крестовых походов, ни джихада. Один человек с расширенным сознанием способен остановить любое количество дикарей с дубинами в волосатых лапах. А я уже не один, не один...

.

.

.

.

19 декабря 1952 года.

Воронеж. Следственный изолятор на Заставе.

– Что это было?!
– недоуменно спросил у полковника Кораблинова первый секретарь Воронежского обкома КПСС товарищ Жуков, наблюдая, как хмурые солдаты внутренних войск выносят из корпуса тела.

– То самое, Константин Павлович. Судья приходил, - ответил полковник, закрывая ладонями от ветра слабый огонек спички

– Да какое он право имеет!
– дрожащим от скрытого страха голосом произнес партийный деятель.
– В Борисоглебске - погром, в Липецке и Владимире - просто ужас. Там никого из руководящих товарищей вообще не осталось. Теперь, получается, и к нам пришло.

– Пришло, - выдохнув табачный дым, безразлично ответил полковник. И, помолчав, добавил:

– А права у нас никто никому такие дать не может. Они либо есть, либо - извини. Вы бы съездили на площадь Ленина, посмотрели, что там и как, Константин Павлович. А то думаю я, что и там не все гладко.

– Я буду ставить вопрос перед инстанциями, - неразборчиво пробормотал товарищ Жуков, захлопывая дверцу автомобиля.

– Лучше помолись, да о прегрешениях вспомни, - обронил ему вслед полковник.
– Да только в Бога ты не веришь, а душа давно сгнила. Но что да, то да, везучий. Это ж надо, от дорогого гостя увернуться умудрился...

Сам полковник визит Судьи пережил вполне нормально. А то, что душу наизнанку вывернули - пережить вполне можно.

– Да, дело того стоило, - задумчиво произнес Кораблинов, затягиваясь 'Беломором'.

Забросив очередное тело в грузовик, пара солдатиков остановилась перевести дух.

– Не страшно, Коля?
– спросил один солдатик другого.

– Да что ты, - натужно рассмеявшись ответил ему напарник.
– Я, вроде, всегда по совести жил, как папа с мамой учили.

– Вроде, это в роте? Ты говори прямо, уверен ли.

– По честному, страшновато. Но, думаю, так и надо. По совести.

– Эй, вы двое!
– раздался рык старшины.
– Хорош философствовать. Тут работы невпроворот.

Кабинет заместителя Предсовмина.

– Иван!
– услышал генерал Серов.
– Увольняются, и бог с ними. Уходят, значит, знают почему. И чувствуют, у кого рыло в пуху. Новых наберем. А не справляешься, так и тебя заменить недолго.

– Не наберем, Лаврентий Павлович. Не идет народ. Говорят, и раньше-то вертухаем жить противно было, а теперь так еще и смертельно опасно. Статистику по тюрьмам, удостоившихся появления Судьи, Вам я уже докладывал.

– Да, помню. Выжил, в среднем, один из пятнадцати.

– Шесть и две десятых процента, если точно. Знать бы, кто этот чертов Судья, так я бы ему!

– Сам-то понимаешь, что говоришь? Да и потом, по какому кодексу судить будешь? Пришел человек, постоял рядом и ушел. Ни с кем не разговаривал, никого не касался. Где состав преступления, а Иван?

– Да нету, формально, никакого состава преступления, - помрачнев, ответил Серов.

– И потом, с чего бы это нам препятствовать хорошим начинаниям? Хозяин так вовсе распорядился не препятствовать, а так, приглядывать издали. Чтобы, значит, помочь при необходимости. Уж больно все хорошо складывается.

– Что хорошего?! Все на нервах, в кадрах - пачки рапортов. Дырки затыкать скоро некем будет. Если так дело пойдет, одни срочники останутся, да и те - под строгим приказом.

– А скоро и они не нужны будут. Такие дела, Иван. Расследование по Крестам и Бутырке закончилось. По Владимирской пересыльной и Лефортово еще идет, но выводы, думаю, будут те же. Желаешь ознакомиться?

– Да.

На стол плюхнулась увесистая растрепанная серая папка с небольшим угловым штампом, посмотрев на который, большинство сразу расстается с желанием просмотреть документы. Но бывший взводный 66-го артполка давно уже не обращал внимания на такие мелочи. Хмыкнув, Иван Александрович развязал на папке серые, захватанные тесемки, и приступил к чтению.

В кабинете воцарилась тишина, лишь подчеркиваемая звяканьем ложечке в стакане черного как деготь чая с лимоном, принесенного из буфета.

– Так что это получается?!
– удивленно спросил Серов, ознакомившись с выводами, напечатанными на паре страниц, вложенных в специальный карман с внутренней стороны папки.
– Тех, кто остался жив, можно просто отпускать?

– Что по результатам расследования и было сделано, - сухо констатировал хозяин кабинета.
– Более того, не дожидаясь результатов по Владимиру, Воронежу, Липецку, я приказал после визита Судьи, выживших немедленно отпускать. Ты же все бумаги на меня в госконтроль пишешь... А там - Всеволод...

Да и не один он, Судья. Несколько их, Иван.

– Да как так?!

– А вот так. Был - один. Теперь - пятеро. Сколько будет через полгода - затрудняюсь сказать. Зато экономисты испытывают чистый, можно даже сказать, детский восторг.

– Было бы чему радоваться, - буркнул Иван Александрович.

– Так есть!
– радостно ответил Лаврентий Павлович.
– Ты же знаешь, сколько по самым осторожным оценкам, в Москве и Петербурге уголовников.

– Приблизительно сто двадцать - сто тридцать тысяч.