Душа в тротиловом эквиваленте

Историки тщатся доказать, что причины - не в Боге, а в быту и политике.

– И как, удачно, или все бредят?

– Больше похоже на второе. Берут, понимаете ли, древних греков, объявляют их первыми философами и объясняют возникновение философии распадом родоплеменных связей.

– Между тем, семьи у людей есть, да и родня - у каждого. Родоплеменные связи - вечны.

– Именно, молодой человек. Ой, вы не обижаетесь, что я вас так?

– Да нет, наоборот - внимаю.

– Так вот, как Вы правильно заметили, родоплеменные связи - вечны, потому если бы мы дожидались их распада...

– То философии и по сей день бы не было.

– Это я и хотел сказать. Заметьте, что Заратустра жил задолго до древних греков, и в Иране тогда ничего не распадалось.

– Да и после - тоже.

– И в силу того, что сам факт его существования опровергает существующие теории...

– Его проще не замечать. Но все-таки, что же было?!

– А Бог в очередной раз и с неизвестной нам целью сменил людям сознание.

– Тогда Ваш тезис должна подтверждать ВСЯ история философии.

– А она именно это и подтверждает. Первое, что бросается в глаза - неравномерность всплесков мыслительной активности человечества во времени. Но сначала все-таки закончим про Заратустру.

По данным раскопок в Аркаиме, Заратустра жил раньше, чем прозвучало откровение Моисея, из-за чего становится ложью утверждения, что еврейский народ первым пришел к идее Единого Бога..

Но самое страшное для философов и теологов кроется в другом - сей философ, коего по их разумению, быть не могло, и камня на камне не оставляет от мнения, что придти к Богу - удел избранных. Или, на худой конец, результат экзальтированных видений, в крайнем случае - пророческого дара.

Заратустра ведет своих читателей к Богу дорогой разума. Он спокойно и обстоятельно доказывает, что к Нему приходят не по недостатку знаний и косности сознания, а совсем наоборот - по зрелому размышлению.

– Да, такого никто не простит.

– Надеюсь, теперь понятно, почему философы постоянно делают вид, что Заратустры как бы и нет?

– Более чем.

– Тогда выслушайте еще одно соображение. Во времена своей жизни Заратустра был на Земле единственным и непревзойденным философом. Причем там и тогда, когда по господствующим ныне воззрениям, философов быть просто не могло.

– То есть вы хотите сказать, что не наука породила философию, а наоборот? Что же породило философию и сменило образ мыслей целых народов?

– Промысел Божий, молодой человек, иным такого не объяснить. И не тщитесь.

– Хорошо. Принимаем как рабочую гипотезу. Так что там с неравномерностью?

– Дошли и до нее. После Заратустры философов не было полторы тысячи лет. Вдумайтесь, ни одного!

6 век. Анаксимандр повторяет мысли Заратустры. Анаксимен делает первую попытку научного осмысления мира.

5 век. Неожиданно, практически на ровном месте, появляются 15 больших философов. Последний - Платон.

И снова - тишина. За тысячу шестьсот лет после Платона - никого с новыми идеями. Так, человек 15-16 эпигонов.

18 век. Сразу 25 крупных философов.

19 век - еще 29. И разумеется, вредоносные, как моровое поветрие, фашисты, марксисты и националисты всех мастей.

20 век - философия вновь умирает. Вокруг вновь лишь неимоверно расплодившиеся эпигоны, эзотерики, и откровенные шарлатаны, методы у которых вовсе не философские.

– Они и не претендуют. Да, цикличность, описанная вами действительно неоспорима. Хоть графики рисуй.

– Можно и начертить. Прямо здесь и сейчас, на любом обрывке бумаги!

– Стоит ли? Все и так понятно. Уровень понимания мира первыми философами настолько высок, что просто отменяет философию как таковую. Только вот затем начинается что-то странное.

– Да, воцаряется схоластика и теоцентризм. Отвлеченные рассуждения на тему о количестве ангелов на кончике иглы, наличия глаз у крота или количества ног у мухи.

– Да, умствования без малейших попыток убедиться в правильности своих умозаключений практически. Но это еще ладно, потом все стало намного хуже. Иначе как помрачением умов такое не назовешь.

– Да что ж вы узрели?

– Сначала Помпонацци заявил, что душа смертна и погибает вместе с телом. Джордано Бруно заговорил о Мировой Душе, и это было совсем гнусно. Затем Бэкон ни с того ни с сего решил, что человек должен стремиться властвовать над Природой.

– Власть части над целым? Забавно.
– Почему?

– Да потому, что Бог в его изложении - не Личность, а всего лишь субстанция, присутствующая в каждой вещи.

– Ага, это просто деградация. Гелозоизм.

– Так оно и было.

– Но дальше - хуже. Монтень сказал, что сознание - всего лишь форма материи, Шаррон провозгласил, что Бог не нужен, поскольку нравственность и так заложена в человеке. Да Коста провозгласил, что нравственность заложена просто в законах природы.

– Кем и зачем?!

– Об этом - потом. Пока - о падении. Гоббс счел, что развитие имеет исключительно механистическую природу, Толанд объявил мышление функцией мозгового вещества, Шефтсберри с пеной у рта доказывал, что нравственное начало свойственно человеку просто по его природе.

– Чьей природе? Шефтсберри лично или человеков вообще?

– Человеческой, разумеется.

– Ну, прямого отрицания Бога тут нет, что беспокоитесь, отец Гервасий?

– Да, прямого отрицания нет, но есть намерение - убрать идею Бога из концепции развития Мира.

– Тогда я понял. Нарыв прорвался у Вольтера, который объявил, что Бог - источник движения, но есть еще и Мировая Душа, 'архитектор Вселенной'. И тут же проговорился, что все-таки мир меняется лишь тогда, когда меняются идеи, движущие людьми.

– А я что говорю, коснувшись Истины, не проговориться нельзя! Но заметьте, Вольтер считал, что за идеями стоит человек. И начался мрак эпохи 'Просвещения'. Дальше - больше. Вниз катиться проще, чем карабкаться к высям горним. Аничков заявляет о том, что присущее каждому религиозное чувство - результат фантазий. Джанбатиста определил, что все идет по кругу-спирали, и от вам пожалуйста: механистическая модель истории, поддержанная Винкельманом. Тот вообще был забавник из редких: заявил что развитие государств определяется лишь климатом и формой государственного устройства.