Душехранитель

— Пап, а что такое «Рок-опера»? — спросила Оксана, стараясь перекричать всех.

— Садись, — Андрей притянул ее за руку и усадил в кресло. — Это наш театр, Санкт-Петербургский. Название театра, понимаешь? Спектакли играют, где говорят и поют: рок-оперы, мюзиклы…

Боже мой! Девице семь лет! Андрей не переставал удивляться. Хорошо хоть читать умеет, и то заслуга молодчины-гувернантки…

— А мне скучно, когда поют.

— Тебе понравится. Тут красиво поют, — посулил Серапионов.

Оксана недоверчиво покривилась и во время спектакля извертелась так, что Андрей дал себе зарок: впредь покупать ей кассеты и диски с тупыми американскими мультиками — пока не поумнеет. Пусть смотрит всю эту белиберду дома и не ставит его в нелепое положение перед людьми…

А когда актеры исполняли самую известную сагу спектакля, ему пришлось даже шикнуть на дочь. После чего с трудом удалось настроиться на нужную волну. Он рассчитывал отвести здесь душу, а получилось то, что получилось… Хочешь испортить себе впечатление от чего-либо — возьми с собой ребенка.

Не мигают, слезятся от ветра Безнадежные карие вишни. Возвращаться — плохая примета, Я тебя никогда не увижу.

И вдруг Серапионову вспомнились те строфы стихотворения Андрея Вознесенского, которые традиционно пропускаются в «Юноне» и «Авось». И холодок побежал по его спине от какой-то смутной, неоформившейся догадки:

Даже если на землю вернемся Мы вторично, согласно Гафизу, Мы, конечно, с тобой разминемся, Я тебя никогда не увижу. И окажется так минимальным Наше непониманье с тобою Перед будущим непониманьем Двух живых с пустотой неживою…

Со сцены же звучало другое — последнее, повторяемое не один раз — четверостишие:

И качнется бессмысленной мыслью Пара фраз, долетевших оттуда: «Я тебя никогда не увижу, Я тебя никогда не забуду»…

Разочарованный, недовольный, привезя Оксану к матери, Андрей даже не стал (к Снежаниному удовольствию) больше придираться к мелочам.

— Когда ты в следующий раз приедешь, Андрей? — спросила осмелевшая женщина.

Серапионов не удостоил ее ответа и поехал к себе в офис. Было уже поздно, в здании не было никого, кроме расшаркавшейся перед ним охраны. Самое время спокойно поработать. Не ехать же домой дрыхнуть, в конце концов. В таком настроении Андрей приезжать домой не любил.

— У вас, Андрей Константиныч, в кабинете весь вечер телефон разрывается, — услужливо сообщил один из охранников. — Все давно ушли, а там трезвонит и трезвонит…

Серапионов поморщился и ушел к себе.

И, словно только того и дожидался, аппарат действительно грянул громкой, еще более громкой из-за тишины в здании, трелью. Ч-черт бы вас всех побрал…

— Да, слушаю, — Андрей со всего размаха упал в кресло и слегка отъехал в нем к стене.

— Андрей Константинович, поговорить надо, — произнес негромкий мужской и, что самое главное, абсолютно незнакомый голос. — Это очень важно.

Серапионов потер переносицу:

— Слушаю вас. С кем имею честь?..

— В Ростове-на-Дону очень плохая погода, — серьезно сказали на том конце провода.

Андрей напрягся, но все же решил проверить кое-какие соображения:

— Так что ж, мне выслать туда партию зонтов?

— Андрей, дело серьезное. Требуется ваша помощь.

— Кому?

— Тем, чьи имена вы не хотели слышать больше никогда…

И ровные короткие гудки в абсолютной пустоте. Андрей отключил трубку, подъехал к столу и медленно, как под водой, прихватил себя за волосы у виска.

Этого не может быть. Эту его фразу слышали только двое — и ни единой душой больше. Что происходит? Говорил явно не Николай. Но, быть может, говорили по его просьбе? Исключено. Гроссман вряд ли узнал бы этот номер. А даже если бы и узнал, то ни за что не стал бы звонить. Сдох бы, но не стал. От гордости своей. От гордыни… Ренатка-солнце? Та вообще не в себе, что бы она сказала? И кому? И как, кто, почему на них вышли? Случайность? Да в Ростове жителей — больше миллиона. Случайность… Кто-то из «крыши» Голубевой опознал? Нет, Андрей специально проверял: среди них — ни одного посвященного. Потому и решился вступить в контакт с Маргаритой. Иначе эти недотепы вообще с голода подохли бы там… Придется разбираться.

Серапионов поймал себя на том, что, раздумывая, напевает себе под нос мотив саги из спектакля.

— Да уж, черт возьми! — сказал он, вставая и подхватывая со стола ключи. — Вас-то забудешь…

* * *

Влад повесил трубку на рычаги и вышел из переговорного пункта. Осталось предпринять последний ход, потом — дождаться приезда Андрея, передать подопечных «из рук в руки» — и в Бахчисарай.

Родители Хусейна жили в большом частном доме в Советском районе. Влад подошел к высоким, выкрашенным зеленой краской металлическим воротам и позвонил. Во дворе гавкнула, но, принюхавшись, тут же смолкла большая собака.

Отец Хусейна, полный высокий чеченец, шаркая тапочками по дорожке, подошел к воротам.

— Кто?

— Я к Хусейну.

— А-а-а… Жди, позову.

Калитку он так и не открыл. Усманов-младший встретил Влада быстро, тут же пригласил в дом.

— Влад, друг мой, — объяснил он родителям.

Ромальцев и отец Хусейна обменялись рукопожатиями, Влад слегка поклонился неулыбчивой матери.

Во всех комнатах, которые миновали молодые люди, висело много ковров, столы и полки были заставлены серебряными и мельхиоровыми статуэтками, какие делают в Сирии и Иране. В зале на ковре красовалось два кинжала в ножнах. Здесь царила особая атмосфера и витал запах пряностей.

— Большая просьба будет у меня к тебе, Хусейн, — заговорил Ромальцев, присаживаясь в очень мягкое кресло.

Через столик от него, в таком же кресле, разместился и Горец, поджав под себя босую ногу. Тут же появилась мать, поставила перед сыном и гостем две пиалы с ароматным чаем, а также вазочку с чеченской халвой.

— Спасибо, нани, — улыбнулся Хусейн, но женщина молча повернулась и ушла. — Угу?

Влад заговорил:

— Горец, очень нужна твоя помощь. Моим близким грозит серьезная опасность… — (Хусейн нахмурился.). — Но пока нельзя пугать их, предупреждая об этом. Просто нужно за ними приглядеть. Женщина знает меня, и я не хочу больше светиться. Я должен взять на себя мужчину, а тебя очень прошу: посмотри за ней хотя бы денек, завтра.

Горец не стал расспрашивать, просто кивнул.

— Что я должен сделать, если замечу опасность?

— Подойди к ней и ребенку. Под любым предлогом подойди. Помоги с коляской — да что угодно… Пока опасность не исчезнет.

— Послушай, Ромаха… Если все так серьезно, я могу друзей подогнать, чтоб разобрались с вашими обидчиками.

— Все не так просто, Горец. Уж поверь мне.

— Хорошо, верю. Когда начать?

— Я заеду за тобой рано утром. Отвезу, покажу.

Влад из вежливости допил чай, поднялся, поблагодарил.