Душехранитель

— Мы можем просто расстаться. Без жертв.

Ормона взглянула на мужа, словно подозревала его в неладах с собственным разумом.

— Знаешь, хоть я и ненормальный, хоть меня и можно за деньги показывать на главной городской площади, но неволить тебя я не хочу.

— Супруги-ори не расстаются, — вымолвила Ормона, разжав наконец губы.

— Супруги-ори не изменяют. А если изменяют — они не Попутчики. Это истина.

— Я тоже не слепая, Сетен!

Он усмехнулся и посмотрел на свою изувеченную, обмотанную бинтами ногу.

— Как хочешь. Я предложил.

— Мы еще нужны друг другу.

— Да. Во мне еще есть несколько не отравленных местечек, родная. Наведайся туда. Исправь упущение.

Ормона поднялась:

— Если ты думаешь, что она ждала твоего пробуждения, то ты ошибаешься…

— Тогда ты разучилась мыслить со мной в унисон, Ормона… — с горечью улыбнулся Тессетен.

* * *

Танрэй проснулась с первыми лучами солнца. Мужа дома уже не было.

Что-то изменилось сегодня. Танрэй не могла понять — что. Этому не было названия. Это и радовало, и пугало.

Она подошла к зеркалу. Все, что произошло вчера в павильоне Теснауто, было кошмаром. Она не помнила почти ничего. Вернее, помнила, но урывками. Разрозненные кусочки никак не хотели собираться в общую картину.

Кажется, она проводила машину до кулаптория, потом Паском попросил оставить их наедине с раненым, потом Ал увел ее оттуда… Потом…

О, да! Танрэй поняла, что изменилось, что это за новые ощущения…

А когда поняла, то испугалась. В ней вспыхнула новая жизнь. Она еще никак не проявила себя, ей еще нет и дня. Но…

Танрэй не знала, как отреагирует Ал. И еще — этого не должно было быть! И еще…

В спальню, прихрамывая, вошел Нат. Ночью они, как могли, залечили с Алом его израненное плечо. Какой же негодяй так обошелся с несчастным животным, которое никому в своей жизни — кроме, быть может, нескольких лесных косуль, да и то когда было свободным — не принесло вреда?! Волк стар, за что над ним поиздевались? Это не когти или клыки зверя! Это след от выстрела…

— Нат… Иди ко мне, Натаути…

Волк взобрался на кровать. Танрэй подхватила подол сорочки и прилегла рядом с ним, поглаживая мягкие уши волка:

— Я не знаю, как сказать Алу… Ты узнаешь первым, Нат… Ты будешь рад появлению маленького хозяина?

Нат, не раздумывая, лизнул ее руку и вильнул седым хвостом. Танрэй не была уверена, что это ответ на ее вопрос, но засмеялась:

— Ты умеешь поддержать, мой милый волк!

Нат с юмором посмотрел на нее. Женщина поцеловала его в сухой и шершавый черный нос.

— Если бы ты знал, Натаути, что было этой ночью… — она вспомнила о трагедии в павильоне Теснауто и о Сетене, не обратив никакого внимания на то, как при этих словах внимательно взглянул на нее зверь. — Кажется, я знаю, кто может мне сказать верное слово!

Нат вывесил язык и отвернулся в окно. Танрэй оделась за несколько мгновений.

— Он не испугается меня?

Волк вытянул морду, двинул бровями и встряхнулся.

— Отдыхай, мой хороший! Пусть твоя рана заживет поскорее! — Танрэй погладила повязку на его плече.

При входе в кулапторий она столкнулась с женой Тессетена. И какая-то завеса тут же сплотилась меж ними. Танрэй не поняла, откуда это взялось, но на сей раз присутствие Ормоны нисколько не обеспокоило ее.

— О! Сестричка! — весело воскликнул Сетен, приподнимаясь на подголовнике.

Даже, пожалуй, чересчур весело. А глаза прятал.

— Как ты? — Танрэй присела возле него.

Сетен как-то неприязненно поглядел на стул, который избрала она, чтобы сесть. Но других в комнате не было.

— Если тебе не трудно, Возрожденная, то перейди оттуда… хотя бы сюда… — он подвинулся, указывая посетительнице на край постели.

Танрэй повиновалась. Он был бледен, но в его серо-голубых глазах, прячущихся под космами, появился былой блеск.

— Сетен, если тебе что-то нужно, то скажи, и я…

— Да брось ты эту чепуху, сестренка! И перестань переживать. Женщинам в священном состоянии это крайне нежелательно.

— Ты знаешь?!

— Да.

— Но откуда?!

— Пф-ф-ф! — Сетен отвернулся.

Танрэй опустила голову.

— Я думаю, Ал не обрадуется. Сейчас и без того тяжко… — пробормотала она, вспоминая о родителях, с которыми у Ала не сложились отношения.

— Чушь. Сестренка — чушь! Не желай того обоюдно ваши души и сердца — ничего бы не было! Вы ведь ори! Здравствуй, Коорэ! — Тессетен шутливо обратился к ее животу. — Ты уже давно звал меня поиграть, мой мальчик!

Танрэй нахмурилась, хотя ей сложно было удержать серьезность рядом с дурачившимся Тессетеном.

— Какой еще Коорэ! Сетен, я ведь пришла к тебе за советом…

— Думаешь, если один раз запрягла, то теперь впору погонять всегда? — вдруг едко спросил он, и во взгляде его мелькнул холод. — Не приходи сюда больше!

— Почему? — она отстранилась.

— Совет! В чем ты сомневаешься?! Ты — которая должна помнить и хранить все! Ты сомневаешься? Несчастный разум, логика, здравый рассудок, зима его поймет что еще — способны вызвать у тебя сомнения?! После этого я не желаю и знать тебя!

Но Танрэй вовремя поняла, что так он шутит, и на ее душе полегчало.

— О, Природа! Сетен! Ты напугал меня!

— А-а-а! Вот то-то! — он ухватил ее за шею и притянул к себе.

Танрэй услышала, как колотится его сердце.

— Громко? А иначе нельзя, сестренка! Иди и скажи своему Алу, что сердце и душа сильнее его ничтожной логики! Иди и скажи! Твой мальчик, твой Коорэ — он поможет тебе вспомнить и возродиться. Только с ним ты оправдаешь свое имя, только с его рождением ты возродишь и имя свое. Иди и скажи, сестренка!

— Да будет твой «куарт» един, Сетен!