Душевная травма(Рассказы о тех, кто рядом, и о себе самом)

Потом грузовик отъехал в сторону, и к делу приступил истомившийся в ожидании активных действий Гоги Бодридзе. Он осторожно подвел свой бульдозер к будке с фанерным приветом «героим Сыбира», ловко подцепил ее ножом, сказал, подмигнув толпе: «Прощай, дружок!» — и легонько подтолкнул. Будка накренилась, затрещала и рухнула в канаву.

И вот тогда «глухонемой» Арсений не выдержал. Он подскочил к Григорию и, ожесточенно тряся своего кузена за грудки, стал истерически выкрикивать:

— Ты говорил — я глупый. Ты сам, дурак, глупый! Инициатива, инициатива! Заехал в Сибирь со своей инициативой, что теперь будешь делать?!

УБИЙСТВЕННАЯ ВЕЖЛИВОСТЬ

Приезжий Смолкин Иннокентий Павлович, прибывший в центр из отдаленного степного городка, продутого насквозь буранными снеговеями, торопливо шел по одной из центральных улиц, и вдруг в глаза ему бросилась роскошная магазинная вывеска «Подарки любимым».

Смолкин остановился подле витрины, пригляделся. Выставленный в витрине плакатик — его держал в клюве симпатичный пингвин из белого с черным плюша — извещал прохожих, что в этом магазине мужчина может купить нечто приятное для своей любимой женщины, а женщина — нечто не менее приятное, а главное, полезное для своего любимого мужчины.

Приезжий Смолкин, внутренне усмехнувшись, подумал:

«Зайду-ка я сюда и куплю наконец себе новую электробритву, сделаю подарок любимому мужчине!»

Юное создание с челочкой на лбу, с невинными, как у известного олененка Бэмби, глазками и в такой короткой мини-юбчонке, что Смолкин, смущаясь и потея от смущения, объяснялся с нею, глядя не на ее стройные ножки, а на свои собственные ноги, выложила перед ним на прилавок целый ворох нарядных футляров.

Смолкин выбрал бритву с популярным названием — красавицу на белом шнуре со змеиными извивами.

Заплатив деньги в кассу, он получил из ручек Бэмби с челочкой на лбу свою покупку, аккуратно завернутую в фирменную бумагу, отечески улыбнулся прелестной продавщице и вышел из магазина «Подарки любимым», вполне довольный жизнью и самим собой.

Это чувство не покидало его весь день. В учреждении дела его решались одно за другим без всяких осложнений, в учрежденческой столовой его вполне сносно, а главное — недорого, накормили, ничто не предвещало Смолкину огорчений и неприятностей. Они начались лишь вечером, в гостинице. Да, я забыл сказать, что Смолкину вообще везло в этот приезд — он, например, с легкостью, поразившей его самого, получил одноместный номер в хорошей новой гостинице.

Вы уже, наверное, догадались, почему огорчился приезжий Смолкин? Бритва — подарок любимому мужчине — не работала.

В футляре для бритвы Смолкин обнаружил визитную карточку магазина «Подарки любимым» — из дорогого картона, с надписью, выполненной типографским способом затейливой вязью: «Поздравляем с покупкой!» Это его особенно рассердило и возмутило.

— На черта мне нужны ваши поздравления! — вслух подумал Смолкин. — Придется теперь с ходу сдавать новую бритву в ремонт. Но в магазин завтра все-таки зайду, прочту им нотацию.

Прочитать нотацию, однако, не удалось, потому что изысканно вежливый, идеально выбритый, благоухающий импортным одеколоном директор магазина «Подарки любимым» сам прочел нотацию Смолкину в своем уютном кабинете, куда проник настойчивый приезжий.

— Ваши претензии, дорогой товарищ, вы обращаете не по адресу, — внушал он Смолкину, которому, видимо, но забывчивости не предложил сесть. — Их надо адресовать заводу, а не нам, магазину.

— Но меня-то с покупкой поздравил не завод, а вы, магазин, — резонно возразил ему Смолкин и положил на директорский стол визитную поздравительную карточку. Директор снисходительно улыбнулся, — так улыбается многоопытный взрослый дядя, когда неразумное дитя докучает ему своими бессмысленными жалобами, и сказал вежливо, но твердо:

— Дорогой товарищ, не надо учить нас культуре торговли. Нехорошо! Нетактично!

Смолкин смутился и быстро покинул уютный директорский кабинет.

К себе в гостиницу он попал лишь к вечеру. Новую бритву — со знаком качества! — Смолкин сдал в гарантийный ремонт еще утром, и — ура! ура! — там ее починили. Ему очень хотелось отлежаться в постели у себя в номере, дать отдых гудящим ногам и ноющей спине, но предварительно надо было поесть.

Ресторанный зал был переполнен. Смолкин сунулся было к свободному столику, но пробегавший мимо официант бросил на бегу:

— Этот столик не занимайте! Заказной!

Смолкин успел, однако, мертвой хваткой вцепиться в рукав официантского пиджака.

— А где мне можно сесть?

— Где хотите!

— Я хочу здесь!

— Здесь нельзя!

— А там можно? — Смолкин заметил еще один свободный столик подле эстрады у стены и показал официанту на него.

— Там можно! — сказал официант с какими-то зловеще-загадочными нотками в голосе, вырвался из рук Смолкина и убежал.

Смолкин сел за указанный ему столик, посмотрел на стену — на ней висел плакат с броской надписью в красках: «Желаем Вам хорошо отдохнуть у нас», вздохнул с облегчением и погрузился в изучение длинного списка кушаний и напитков. Отдыхать так отдыхать! Но тут на эстраду вышли музыканты в белых пиджаках и оранжевых сорочках с зелеными галстуками-бабочками. Длинноволосый молодец с баками приложил к губам блистающую серебром трубу и задудел, как архангел, созывающий живых и мертвых на Страшный суд по случаю конца света. Другой длинноволосый молодец с баками чуть покороче замолотил в барабан; лысый, сухонький пианист застучал по клавишам рояля с неистовой силой — откуда она взялась у столь хилого на вид существа? — ночным филином заухал контрабас. Смолкин мгновенно оглох, уронив на пол меню. Так он просидел минут сорок. Никто не подходил к нему принять заказ. Наконец промелькнул мимо знакомый официант. Изловчившись, Смолкин ухватил его за фалды, пригнул к себе, прокричал сквозь рев и грохот оркестра:

— Друг! Товарищ! Брат! Пересади меня отсюда, Христом-богом прошу!

Официант вежливо, но непонимающе улыбнулся и прокричал в ответ явно не по существу:

— Мы не виноваты, нас кухня задерживает!

Что оставалось делать Смолкину? Он поднялся и, пошатываясь, с распухшей головой, побрел к себе в номер.

Утром предстоял отъезд домой. Захотелось позвонить по телефону жене, услышать ее голос, сказать, что вот, мол, даже не поел сегодня твой бедный Инокеша, — пусть пожалеет!

Смолкин набрал нужный ему номер междугородной телефонной станции. На двадцатом длинном гудке мелодичный женский голосок сказал: «Ждите!» — и наступило молчание. Через полчаса Смолкин не выдержал и положил трубку на рычаг. Снял — молчание! Еще через полчаса телефон ожил. Настойчивый Смолкин снова набрал номер междугородной станции. На двадцать пятом длинном гудке другой женский голосок, столь же мелодичный, опять сказал: «Ждите!» И снова наступило молчание. Смолкин устроился в кресле подле столика с телефоном поудобнее и решил про себя: «Хорошо! Буду ждать и дождусь соединения, черт вас возьми!»

Проснулся он от стука и, открыв глаза, увидел, что трубка, выпавшая из его ослабевших рук, лежит на полу расколотая. Она издавала короткие не то взвизги, не то стоны — что хотите, но только не гудки! Так и не удалось ему позвонить домой, так и не пожалел никто в тот вечер бедного Инокешу!

Утром Смолкин подошел к дежурному администратору на этаже, величественной даме в седом парике, и честно признался в том, что разбил телефонную трубку.

Величественная дама вежливо улыбнулась ему и сказала: