Два часа в благородном семействе, или о чем скрипела дверь

ДЯДЯ. Конечно, и ея обольстителя?

МАТЬ. М-м-м… нтъ… Для едора, я думаю, достаточно будетъ строгаго выговора.

ДЯДЯ. Вотъ и опять я не понимаю. Двое равно виноватыхъ. Одну гонятъ вонъ съ волчьимъ паспортомъ, а другому только читаютъ нотацію: впередъ не грши!

МАТЬ. А очень просто. Зачмъ же я буду держать развратную горничную, когда, за т же двнадцать рублей, найду на ея мсто сколько угодно честныхъ?

ДЯДЯ. Но подобный критерій нравственности, мн кажется, приложимъ и къ этому… какъ его?.. долговязому ловеласу?

МАТЬ. А, нтъ! Не скажи! Совсмъ не легко найти лакея такъ хорошо знающаго свое дло и такой приличной наружности.

БАБУШКА. Ты, Поль, не знаешь, какъ мы съ Лилечкою страдали отъ мужской прислуги, покуда Богъ не послалъ намъ едора.

МАТЬ. Именно самъ Богъ послалъ! Мамаша, помните Антона?

БАБУШКА. Вотъ. Осрамилъ на первомъ же нашемъ журъ-фикс.

МАТЬ. Представь, Поль: этотъ идіотъ, подавая дессертъ, осмлился чихнуть.

ДЯДЯ. Можетъ быть, у него былъ насморкъ?

БАБУШКА. Негодяй тмъ и оправдывался.

МАТЬ. Но я ему сказала: мой милый! насморкъ слишкомъ большая роскошь для услужающаго человка. Предоставьте ее господамъ.

ДДУШКА. Въ наше время насморковъ не было… у насъ, бывало, за насморкъ-то — чикъ, чикъ… на конюшню!

ДЯДЯ. Я, право, не знаю, что хуже для слуги: чихать при гостяхъ или ночью блуждать по квартир, разыскивая свою любовницу.

МАТЬ. Это не повторится. И, во всякомъ случа, это — въ ндрахъ семьи. Антонъ же компрометировалъ насъ при гостяхъ.

БАБУШКА. При баронесс фонъ-Клюгъ и граф Боркъ!

МАТЬ. Я просто сгорла отъ стыда.

ДЯДЯ. Припомни, однако, что отъ ночной ходьбы босикомъ тоже легко бываетъ насморкъ.

МАТЬ. Ты ршительно будто что-то личное имешь противъ этого бднаго едора.

ДЯДЯ. Нтъ, я только требую логики. Уволивъ обольщенную двушку, какъ можно оставлять въ дом мерзавца, который ее обольстилъ?

МАТЬ. едоръ совсмъ не мерзавецъ.

БАБУШКА. Вс знакомые завидуютъ намъ, что мы нашли такого прекраснаго лакея.

МАТЬ. Отпустить его изъ-за подобныхъ пустяковъ? Это даже смшно!

ДЯДЯ. Скажи еще: несправедливо!

МАТЬ. Если хочешь, и несправедливо. Я женщина старой морали. Въ подобныхъ исторіяхъ «она» всегда больше виновата, чмъ «онъ», а большая вина должна быть и больше наказана.

БАБУШКА. Разумется!

ДЯДЯ. Чмъ же это «она» больше виновата?

МАТЬ. А тмъ, что позволила себ забыть свои правила и допустила себя обмануть!

ДДУШКА. Прравильно! Не допускай! Хо-хо-хо-хо!

ДЯДЯ. Но, любезная сестрица, нсколько минутъ тому назадъ ты такъ хорошо говорила о домашнемъ соблазн всего этого скандала. Ты ужасалась, какой дурной примръ можетъ онъ подать твоей дочери.

МАТЬ. Но я же удалила Надежду.

ДЯДЯ. А едоръ?

МАТЬ. Какой же дурной примръ можетъ получить моя дочь отъ едора? Онъ ей не служитъ, онъ мужчина. А ты представь себ, вдругъ бы Надежда оказалась въ интересномъ положеніи?

ДЯДЯ. Да, съ едоромъ этого, конечно, быть не можетъ.

ДДУШКА. Хоть самъ царь прикажи! Хо-хо-хо-хо!

БАБУШКА. Обрадовались? Заржали?

МАТЬ. Вдь это же заразительно!

ДЯДЯ. Ты думаешь? Впервые слышу!

ДДУШКА. Хо-хо-хо-хо!

МАТЬ. Я говорю про заразу нравственную, про отраву мысли

ДЯДЯ. А ты убждена, что Зоя еще вритъ, будто дтей приноситъ аистъ въ награду матерямъ за хорошее поведеніе?

МАТЬ. Словомъ, ты меня не переспоришь.

ДЯДЯ. Гд ужъ!

МАТЬ. едора я не уволю.

ДЯДЯ. Твое дло хозяйское.

МАТЬ. За едоромъ уже то огромное достоинство, что онъ не воръ. А если мнять мужскую прислугу изъ-за всякой обольщенной горничной, то за одинъ годъ у тебя въ дом перебываетъ цлый полкъ. (Уходитъ.)

ДЯДЯ. «О, женщина! женщина!» сказалъ великій Шекспиръ… и совершенно справедливо!

СЫНОКЪ (входитъ). Дядя Поль! На два слова!

ДЯДЯ. Денегъ просить? И не начинай.

СЫНОКЪ. Не надо мн денегъ… Съ чего вы взяли?

ДЯДЯ. Физіономія у тебя — этакая перекошенная… на сумму не свыше двадцати пяти рублей.

СЫНОКЪ. Какъ будто я только и длаю, что прошу у васъ взаймы.

ДЯДЯ. Откровенно говоря, за другими занятіями мн какъ-то не приходилось тебя услживать.

СЫНОКЪ. Дядя! Мн не до остротъ. Пойдемте со мною. Всего два слова. Вы сами поймете, какъ важно… Вопросъ моей чести… Спасите невинное существо… Пойдемте, дядя!

ДЯДЯ. Въ семъ дом сегодня, очевидно, расточился микробъ безумія. Хорошо. Если такъ важно, слушаю, пойдемъ.

(Уходятъ.)

ДДУШКА. Это онъ о Надьк доложить собирается. Хо-хо-хо-хо!

БАБУШКА. А вамъ весело?

ДДУШКА. Весело. Каши больше. Я кашу люблю. Чтобы вс вдрызгъ разругались. Хо-хо-хо!

БАБУШКА. Вотъ за то, что вы надъ родными своими грохочете, Богъ у васъ и ноги отнялъ.

ДДУШКА. Врешь. Это ты мн вымолила. Хо-хо-хо!

БАБУШКА. Сморозилъ, батюшка. Подумаешь, благость женщин за безногимъ ходить.

ДДУШКА. За то въ супружеской врности лежу, по двкамъ отъ тебя не бгаю. Хо-хо-хо-хо!..

БАБУШКА. Тьфу теб! Озорникъ, батюшка! Озорникомъ вкъ прожилъ, озорникомъ и въ гробъ ляжешь… тьфу! тьфу! тьфу! (Уходитъ.)