Два дня до солнца

– Вы не ушиблись?
– спрашивает он с тревогой, явно уже корит себя за невнимательность и нерасторопность.

Откуда ему знать, что всё было рассчитано специально?

– Нет, всё в порядке, - улыбается Железный.
– Не беспокойтесь, молодой человек.

Пифия ещё раз звонко гавкает и с осуждением смотрит на парня. Мол, ходит и не смотрит вокруг. Одна беда с этими людьми.

Парень неловко кивает и направляется к поезду.

Железный наблюдает за ним. Потом отходит в тенек к зданию вокзала, ибо апрельское солнце словно с ума сошло. Палит и палит, будто через час завьюжит прямо среди весны.

В тени хорошо и спокойно. Можно достать пирожок, подцепить через изрезанную пухлыми ромбами салфетку, тихонько пробормотать: «Ну вот, опять вымажусь» и с удовольствием надкусить золотистый бочок.

Заодно и пронаблюдать, как парень с шутом на рюкзаке подходит к проводнице, показывает билет и паспорт. Та внимательно изучает документы, приставив ладонь козырьком к глазам - солнце дотягивается и до неё.

– Всё же пошёл, - звучит рядом низкий приятный голос.

Железному не надо поворачивать голову, чтобы понять, кто рядом.

– А вы думали иначе, Данила Александрович? Они сейчас все такие…

Снова пирожок. Капуста просто божественна - в самый раз и перчика, и соли, и кислинки нет. И запах… господи, какой же запах! Голова просто идет кругом.

– Жаль. Я надеялся на его благоразумие.

– Разве может благоразумный человек писать книги?

Их взгляды всё же встречаются. Глаза Городового - камень, полуденный воздух во время зноя, серая теплая вода, степная пыль. И не поймешь: шутит или нет? А то и вовсе - насмехается?

Антон Шуткач в какой-то момент оборачивается, словно чувствует что-то, но потом поднимается по ступенькам в вагон, скрываясь от наблюдателей.

Шелест приближающихся шагов Железный не слышит - чувствует. Не видит, но знает: сейчас и его, и Городового окатит зелёно-голубая волна. Немного с ленью, немного с любопытством, немного с иронией.

– Приветствую, господа. Не думал, что захотите проводить.

Его будто оплетают лучи света, скрывая тонкую улыбку и насмешливо изогнутую бровь, путаются в светлых волосах, подсвечивают серебро щегольской серьги.

– Не думал, что ты придешь, - ответ Городового зеркалит интонацию. Вроде бы и спокойно, а эмоций — как оттенков в рассыпавшемся на морской глади рассвете.

Железный искренне удивляется. Вот как? Не ожидал, Данила Александрович, не ожидал.

Но в ответ только хмыканье:

– Конечно, приду. Или вы хотите, чтобы таких, как я, стало больше? Хотя бы на одного?

Последние слова отлетают от плит, которыми выложена дорога. От рельсов, от шпал, от двинувшегося в сторону Николаева поезда.

И даже ответить некому. Возле Железного больше нет ни Городового, ни его собеседника.

Глава 7. О поездах и попутчиках

Наше время

Тот, о ком не знает Дмитрий Мороз

Я захожу в купе, опускаю сумку на нижнюю полку. Впрочем, тут обе полки нижние, специально взял люкс в надежде, что попадется нормальный сосед, получится выспаться и спокойно проделать ведь немаленький путь.

Все же почти девятнадцать часов в дороге. Тут уж хочешь или нет, а о комфорте задумаешься.

Солнце нагрело так, что дышать нечем. Кажется, постоянно такая история. Вечно, едва входишь, в купе можно поджаривать яичницу. Но стоит только составу тронуться, как сразу же наступает благословенная прохлада.

Устроив сумку в специально отделении, я сажусь у окна и, подперев щеку кулаком, бездумно смотрю в окно. Много людей в этот раз. Что-то говорят, улыбаются, машут руками. Разумно, провожающие ведь. Смешно прикладывают руки с оттопыренными мизинцем и большим пальцем к уху, мол, позвонишь. Щурятся на солнце, пытаются сложить ладони рупором и крикнуть… что-то.

Почему-то взгляд задерживается на невысоком мужчине с черным мопсом. Тут же морщусь: можно было бы идти осторожнее, чуть не сбил человека. А тот ничего, отнесся философски. Правда, сразу глянул так, будто налетел ледяной ветер. Но не мне укорять его. Сам виноват.

Поезд трогается.

Я невольно улыбаюсь и откидываюсь на стенку, заложив руки за голову. Ну, что, дорога началась?

Кто-то не любит тишину. Не любит, когда нельзя с кем-то поговорить, а я просто счастлив, если выпадает нечто такое.

Просто сидеть. Смотреть. Видеть, как проносятся за окном зеленые поля, бескрайнее небо, высокие ели, желто-коричневые овраги. А дальше пойдут леса-леса-леса, синие всполохи озер и… сладкая ночь, которая накрывает всю землю расшитым звездами плащом. А потом - рассвет, потом горы на горизонте и замирающее сердце, потому что спокойно на эту красоту смотреть невозможно.

Каждый раз, когда я молчу, куда-то еду и просто смотрю в окно, то чувствую себя потом каким-то обновленным и умиротворенным. Словно мозг полностью перезагружается. Происходит то мифическое напитывание энергией, которую ты обычно раскидываешь абы где, а тут - наоборот.

Кто бы мне раньше сказал, что для того, чтобы восстановиться морально и психологически, достаточно просто молчать и смотреть в окно?

Впервые я проделал такое в поезде «Херсон-Киев». Восемь часов в дороге. Сидячие места. Закачанный в телефон плейлист. Проводные наушники, чтобы не маяться с зарядкой. Сначала ты сидишь. Спутники могут говорить, могут спать или заниматься своими делами. Потом встаешь, выскальзываешь в коридор. Опираешься локтями на круглые металлические перила и смотришь-смотришь-смотришь…

Есть только ты и дорога. Кажется, что она бесконечна, а поезд - некое воплощение вечного двигателя. Ты не можешь ничего сделать. И то, что за окном, тоже не может. Вы существуете параллельно. Видите друг друга, но не соприкасаетесь. И вечный двигатель-поезд несет тебя всё дальше.

Нет, если попадаются интересные попутчики, то я не сижу букой и охотно вступаю в диалог. Иногда за несколько часов в дороге узнаешь такое, чего бы не узнал за всю жизнь.

В какой-то момент понимаю, что погрузился в чуть ли не в транс. Час пролетел, и поезд тормозит в Николаеве.