Два дня в апреле

Спустя пару недель после похорон Уна, еще не пришедшая в себя после пережитой трагедии, не способная пока осознать всю тяжесть своей потери, начала поиски ключей от магазина. На это ушло время. Ведь ей пришлось обшарить буквально весь дом; благо Дафния днями торчала на работе. Но она нашла ключи в конце концов! Они лежали на полке в платяном шкафу, который стоял в спальне отца и Дафнии. Кто-то предусмотрительно запихал их в самый дальний угол. Уна взяла ключи, сделала с них дубликаты, а потом так же тихонько вернула оригиналы на прежнее место.

После чего стала каждый день после окончания школьных занятий наведываться в магазин отца. Она пробиралась туда, словно шпион какой, крадучись и петляя, выбирая самый извилистый и окольный путь, чтобы — не дай бог! — не столкнуться случайно с Сином, чей магазинчик расположен рядом, по соседству. Соблюдая максимальную осторожность, открывала магазин с чёрного хода и устраивалась в подсобке, где когда-то делала свои уроки. В магазине всегда стоит страшная холодина. Вот и сегодня Уна даже не рискует снять с себя куртку.

Какое-то время она пытается сосредоточиться на домашнем задании, воображая, что ничего в её жизни за минувший год не изменилось. Папа жив и сейчас находится в торговом зале. Обслуживает покупателей, продаёт им велосипеды, защитные шлемы, насосы для подкачки шин, всяческие приспособления и инструменты для ликвидации проколов. Всё, как обычно! Всё, как всегда… Вот сейчас распахнётся дверь, ведущая в подсобку, папа появится на пороге и скажет ей, что скоро они закрываются. Потом он запрёт на ключ все двери, и они вместе тронутся в обратный путь, домой, каждый — на своём велосипеде. Ну, быть может, сделают короткую остановку, чтобы поболтать пару минут с Сином. Тот вечно маячит в дверях своей лавки, когда у него нет посетителей.

Собственные фантазии позволяют на какое-то время забыться и почти поверить в то, что это правда. Она снова склоняется над учебниками в безмолвной тишине. Но нельзя же дурачить себя до бесконечности! Одно утешение… Всякий раз, когда она переступает порог магазина, то почти физически ощущает присутствие в нём отца. Кажется, он вот здесь, рядом, за стенкой. Но стоит ей собрать свои вещи и заглянуть в торговый зал, и иллюзия моментально рушится. Темно, пусто, и его нигде нет.

Как здесь стало неуютно! Всё вокруг чужое… Везде и на всём лежит толстый слой пыли, верный признак запустения и заброшенности. А ведь у отца прилавок всегда сверкал чистотой. А сейчас и он уныло пыльный, и кассовый аппарат тоже, и несколько рядов новеньких велосипедов, так и не дождавшихся своих покупателей. С полок свисают густые плети паутины. Никто больше не потревожит пауков, никто не помешает им заниматься своим ткачеством. Атмосфера всеобщего запустения усиливается и от того, что все окна закрыты ставнями. Но Уна не рискует открывать их, дабы не быть замеченной.

Да, в ужасное местечко превратился любимый папин магазин за минувший год. Словно сошёл со страниц какого-нибудь романа. Такое чувство, что еще немного — и откуда-то из темноты возникнет зловещая мисс Хэвишем в своём пожелтевшем от времени подвенечном платье из романа Чарльза Диккенса «Большие надежды». Или согбенная фигура ужасного скряги дядюшки Скруджа, уже готового наброситься на свою любимую постную овсянку. Но самое ужасное — ни Дафния, ни Мо ни капельки не интересуются папиным магазином. Такое впечатление, что они забыли даже думать о нём. А может, они уже и о папе забыли?

Для Уны сама мысль о том, что в один прекрасный день магазин могут продать и он уплывёт в чьи-то чужие руки, нестерпима. Страшно даже представить себе, что сюда придут незнакомые люди и возьмутся всё переделывать на собственный лад. Вот тогда здесь уж точно не останется ничего, что напоминало бы об отце. Они сотрут память о нём, как стирают мел с классной доски.

Но вот и улица, на которой расположен папин магазин. Уна сворачивает на узкую тропинку, которая выводит её на задний дворик. Она подходит к чёрному ходу, приподнимает красный кирпич, лежащий рядом. Это — её тайник, под которым она прячет ключи от магазина. Открывает дверь и первым делом отключает сигнализацию. Нажимает на кнопку, и в помещении снова восстанавливается тишина. Какое-то время она молча созерцает печать запустения, лежащую на всём. В ноздрях слегка щекочет от хорошо знакомого ей с детства запаха: смесь металла и смазочных масел. Уна берёт в руки старый тёмно-синий велосипед отца. Он стоит возле стены, на том же самом месте, где его оставили год тому назад. Осторожно ощупывает пальцами раму. Сколько раз она сидела на раме ребёнком. А потом, когда немного повзрослела, отец купил ей собственный велосипед.

Но сегодня у неё нет времени задерживаться в магазине надолго. Она сбрасывает с плеч свой рюкзачок, роняет его прямо на пол, снова включает сигнализацию и выходит во двор. Прячет ключи под кирпичом и торопливо пробирается по узенькой тропинке назад, на оживлённую улицу. Минуя мясную лавку, она еще ниже опускает на лицо капюшон и нарочито поворачивается спиной к витринам. Но вот и переход на противоположную сторону улицы.

Насыщенный запах, такой густой, что кажется, его можно попробовать на вкус, заставляет её на какую-то долю секунды замереть на пороге. Она делает глубокий вдох, с наслаждением впуская в лёгкие этот аромат. Должно быть, здорово работать в таком месте! Целый день наслаждаться великолепием цветочных запахов. Впрочем, со временем можно привыкнуть и перестать обращать на них внимание. Люди ведь ко всему привыкают.

— Что угодно? — интересуется у неё продавщица за прилавком, едва Уна переступает порог торгового зала.

Молодая женщина, как говорится, в теле, с красивым круглым лицом. Нарядная блузка цвета спелого персика с огромным бантом спереди. Массивное обручальное кольцо впилось в палец. Судя по всему, чтобы стянуть его с пальца, женщине придётся приложить немало усилий.

— У вас здесь синяк, — сообщает продавщица Уне, тыча пальцем в сторону подбородка, который продолжает напоминать о себе ноющей болью.

— Всё в порядке! — успокаивает её Уна. — Неудачно стукнулась. Могло быть и хуже!

«Насколько хуже? — мысленно спрашивает она себя. — Интересно бы посмотреться в зеркало!»

— Я хочу купить у вас розы. Жёлтые, если можно.

Отец любил жёлтые розы.

— Конечно! — кивает ей продавщица. — У нас есть жёлтые розы.

Она показывает взглядом на корзину свежайших, только-только начинающих распускаться роз красивого ярко-жёлтого цвета.

— А сколько я смогу купить за десять евро? — спрашивает у неё Уна.

Женщина улыбается в ответ.

— Давайте сделаем так: за десять евро я даю вам десять роз. Идёт? — Она подходит к корзине, выбирает десять штук и заворачивает их в красивую тиснённую бумагу бледно-зелёного цвета. — Дивные розы! Наверняка они понравятся тому человеку, для которого предназначены.

— Это для моего папы.

— Как замечательно! Отцам так редко дарят цветы. Наверняка он будет в восторге! Карточку будем вкладывать?

— Нет, не надо! Спасибо!

Писать сообщение человеку, который его уже никогда не прочитает, — это уже, пожалуй, слишком. Внезапно ей хочется поделиться с цветочницей своим горем, рассказать, для чего ей нужны цветы именно сегодня, но в последнюю минуту она передумывает. Люди всегда испытывают некую неловкость, когда в их присутствии заводят разговоры о смерти. К тому же она не уверена, что сможет сама удержаться от слёз, когда заговорит о гибели отца.

Уна расплачивается за цветы и выходит из магазина, крепко прижимая букет к груди. На крыльце она достаёт из кармана мобильник и проверяет входящие. Пока никаких эсэмэсок. Она погружается лицом в розы, но, к своему большому разочарованию, обнаруживает, что цветы совсем не пахнут.