Два лебедя (Любовь, матрица и картошка)

Перед тем, как уйти, Клюге еще раз, почти с мольбой, обратился ко мне. – Прости за все и не поминай меня лихом! – Вот какие достойные слова произнес Г.Г. и крепко меня обнял.

Нет, не раскрылся бы так по-доброму Георгий Генрихович, если бы Верочка не пожелала со мной остаться. И так бы ушел с суровым видом, унеся с собой эту тайну. А тайна заключалась в том, что он меня по-своему любил.

Когда он ушел, мы молча посмотрели друг на друга, еще не понимая до конца случившегося. А оно заключалось в том, что праздник любви продолжался.

– А знаешь, я тоже страшно, как поумнела за последнее время, – прижавшись ко мне, промолвила Вера.

Я не ожидал от нее такого признания. Мне казалось, что она слишком избалована, чтобы сделать над собой значительное усилие. Но она сумела переступить черту и, следуя моему примеру, устремилась к совершенству. Мне просто не верилось, что мы расстаемся навсегда. Я сердился и не сердился на нее за это.

У нас осталось два коротких дня впереди. Долго мы предавались любви, наслаждаясь каждым движением и каждым поцелуем. Пока, наконец, не заснули на легендарном диване.

За окном шел проливной дождь. Он стучался в окно, словно непрошенный гость. Лил все сильнее и сильнее, так что от вчерашнего снега не осталось и следа. В этом надрывном изобилии природы угадывалось всеобщее очищение. Благодатная питерская погода благословила наше расставание, вдоволь наплакавшись и улыбнувшись с ясным восходом солнца.

В то утро Верочка оделась нарядно, как на праздник. Солнечный зайчик заглянул в комнату, наполнив наши души радостным весенним теплом. Я больше ни капельки не сердился на Верочку. Наоборот, я был благодарен этой великой женщине за праздник, который она мне подарила.

– Пойдем, я провожу тебя, – просто сказала она. Мы поехали с ней на Невский и целый день провели в кинотеатрах, целуясь в уютном полумраке.

– Представляю, как удивятся твои предки, – неожиданно рассмеялась Вера. Мои родители еще ничего не знали о моем предстоящем разводе и вряд ли могли обрадоваться моему неожиданному возвращению.

– Что ты такой печальный, Витенька? – восторженно говорила Вера. – Мы же начинаем новую жизнь.

Она была такая молодая, энергичная и веселая. Боже мой, сколько возвышенных духовных сил в ней открылось. И это происходило потому, что она жила уже новой жизнью, в которой для меня не осталось места даже в ее памяти.

– Ну, что ты молчишь? Мы еще повоюем! – живо воскликнула она, весело заглядывая в мои глаза.

– Только давай изредка вместе ходить в разведку! – утонченно заметил я.

– Какой ты у меня неугомонный, – с восхищением пробормотала Верочка и на прощанье крепко меня поцеловала.

Поздно ночью я слушал «Бони М» и грустил по Верочке. Я лежал на новой тахте, которую она мне подарила. Эта тахта стояла теперь в комнате моего младшего брата, – ему пришлось чуточку потесниться. Музыка была чуть слышна, унося меня мыслями в те места, где мы гуляли в этот день с Верой. Мать ночью, как это бывало в далеком детстве, подходила ко мне, поправляла одеяло и нежно гладила меня по спине. А я, рыдая, целовал ей руки.

Глава пятнадцатая Дессит

Я никогда не был необыкновенно одаренным молодым человеком – разве что не курил, пил всегда в меру, не носил очки, волосы зачесывал на пробор и вид имел скорее скромный, чем вызывающий. Главным моим достоинством, как и положено начинающему писателю, было удивительное умение слушать. Мои преображения происходили лишь во время медитаций, когда я превращался в великого воина, что и доказал, пройдя девять кругов Ада.

Мне иногда казалось, что, разгадав секрет двух точек, расположенных на корне и кончике языка, я мог вполне обессмертить свое имя, если бы психологическая наука об этом что-нибудь знала.

Но оказалось, что я был единственным на Земле, кто владел этим потаенным знанием. Поэтому я мог считать себя сириусянином, марсианином или десситом, владеющим знанием вертикальных и горизонтальных колебательных систем по двум точкам. А потом меня как обухом по голове ударило, и я понял, что познал лишь небольшую часть рефлекторного механизма общения, который вскоре назвал Матрицей. Я почувствовал интуитивно, что две точки являлись важнейшим элементом Матрицы. И однажды я назвал их «Интеллектуальным помощником».

Расставание с Верочкой Клюге было тяжелым испытанием для меня. Но время летело стремительно, а я не потерялся в суматошном потоке жизни. Иногда, в порыве вдохновения, я чувствовал, что могу познать всю Матрицу целиком, если в меня вольется первородная сила.

С приходом весны я почувствовал эту силу. Она входила в меня вместе с ласковым дуновением ветра, звонкой серебристой капелью, волнующим набуханием почек и неудержимым березовым током. Мне было приятно ощущать в себе неукротимую силу. Когда такую исполинскую силищу ощущаешь в руках своих, готов своротить на своем пути горы. Как прекрасное видение, промелькнула весна. Затем удивительно быстро пролетело теплое лето, и так же красочно вспыхнула долгожданная осень. Преобразился и я, став собранным, уверенным и стойким. Я больше не сомневался, что сама природа готовилась вместе со мной к познанию Матрицы. Ласковые потоки тонкого света, льющиеся на мою голову с неба, ежедневные купания в Пасторском озере и целебные ароматы весны, лета и осени подготовили меня к невероятному мозговому штурму. И тут, весьма кстати, меня направили в деревню, на уборку картофеля.

Я поселился в деревянном бараке, расположенном недалеко от шоссе. Окна барака выходили на громадное картофельное поле. За полем синел хвойный лес. Он манил к себе мудростью, таинственностью и грибами. А еще дальше находилось клюквенное болото.

Перекусив в столовой, я направился по грунтовой дороге в соседнюю деревню. Вдоль дороги рос горох. Стручки гороха давно потеряли изумрудную свежесть и пожелтели. Я кинул полную горсть гороха воронам, сидевшим на высохшем дереве, но они не сдвинулись с места. И тогда я понял, что это были очень мудрые вороны. Они смотрели на картофельное поле внимательными глазами, не упуская из виду ни одной мелочи. Сколько спокойствия было в их горделивой осанке. Но их присутствие на одиноком высохшем дереве требовало объяснения, потому что нечто неуловимое для стороннего наблюдателя, которым мог быть и я, происходило вокруг, и было связано с этим полем.

И тогда я почувствовал чистую энергию, исходящую от неубранного картофельного поля. Она, как южный ветерок, ласкала меня. Казалось, сквозь мое неподготовленное существо проходил мощный информационный поток Вселенной. И тогда я впервые понял, насколько необычным и губительным для меня будет этот мозговой штурм. Мне предстояло пропустить через себя могучий информационный поток с тем, чтобы разгадать загадку сложнейшего информационного обмена, о котором научный мир Земли не имел реального представления. А вороны, сидящие на сухом дереве, чувствовали, что скоро на картофельном поле разразится грандиозная битва, и как падальщики они желали в ней поучаствовать.

А на другой день я очутился на картофельном поле, уходящем вдаль до синего леса. Прозрачное небо и золотистый диск солнца не только усилили собой неповторимость красок бабьего лета – большей красоты и совершенства невозможно было придумать. И на фоне этой чудесной поры, слева и справа от меня копошились в спаханной земле такие же интеллигенты в третьем колене. Они, возможно, ощущали себя более интеллектуальными личностями, чем я, потому что шутили, смеялись и пели. Я слышал их веселые голоса, но держался по отношению к ним отчужденно и холодно. Ничто не связывало меня с ними. А размениваться на пустые разговоры я не хотел.