Два романа о любви (сборник)

Глава 5

Ничего особенного не происходило, поэтому можно было расслабиться. То есть думать не о каких-то делах, а о себе. С некоторых пор прежде довольно безразличный к собственной персоне Петр занимался именно этим – предавался думам о случившемся с ним в последнее время. Беатриче-Биче… Ее любовь к нему, его любовь к ней. Это почти невероятно. Причем с обеих сторон. Всё невероятно: и то, что она именно итальянка, и что мулатка, и ее царственная внешность, и, главное, характер: недоступная, холодная, ироничная, категоричная и так далее – в общем, стервоза. Так казалось поначалу – и вдруг!.. Да и он – он тоже «вдруг»: полюбил. И не какую-нибудь даму, а именно ее, Биче.

А ведь были некие тайные знаки. Откуда – с небес? Из тьмы души? Ну пусть так, из ниоткуда, в общем. Были знаки. Он вспомнил.

Вспомнил, с чего началось. Как он, повинуясь внезапному порыву, сошел с автобуса, не доехав до Вероны, потому что вдруг надумал идти пешком в Леньяго. А зачем? Что там делать? Но все-таки пошел туда по шоссе, и уже вскоре его обогнал, но тут же притормозил старенький «фиат», однако из машины никто не вышел. И Петр еще подумал: кто-то там сидит за рулем и ждет, пока он сам подойдет. А кто там может сидеть? Ну, если как в кино, то приятной наружности молодая итальянка с интересным, но загадочным прошлым. Так подумал. А оказалось, это не кино, а престранная реальность в образе возникшего из «фиата» старика Антонио, одетого под Сальери, то есть в наряд XVIII века. Вот тебе и кино! Не загадочная, прекрасная итальянка, а старик в театральном наряде.

Но в том-то и дело, что старик как бы забежал вперед в развертывании сложенного в небесах сюжета: он оказался дедом той самой, покуда незнаемой прекрасной итальянки с загадочным прошлым. Конечно, загадочным! Мулатка – это раз (а почему мулатка?), бывшая любовница некоего политика, христианского демократа и члена парламента, это два, родившая от него сына, тоже мулата, о чем тот член парламента даже не догадывается, это три, и теперь этот политик, вдруг выплывший из ее прошлого, тоже начинает играть некую роль. Вот дедом какой дамы оказался случайно возникший перед Петром старик Антонио! И выходит, верная мысль пришла тогда в голову, верная, пусть и ироничная, мысль «если это как в кино». Именно как в кино! С кино началось (старик в одеянии Сальери), и им же, кино, продолжилось: в кадре возникла и вскоре стала главной героиней внучка старика – красавица мулатка с загадочным прошлым, а вообще-то стервоза. И вот такую Петр полюбил. Такую и не такую.

Это «такая и не такая» не давало покоя. Да, некий внутренний для Петра образ его Беатриче. Казалось бы, у нее нет недостатков. Она и интеллектуалка, и образована. И духовна. И отличная мать. И деловая. У нее явные организаторские способности. В общем, перфекционистка. Еще: понимает толк в любви и при интимном общении безгранично талантлива, с неуёмной фантазией, и это, конечно, нечто врожденное, а не от опыта. Еще: верна, предана любимым и умеет эту верность для себя четко формулировать. В общем, Биче – идеал. Но так не бывает! – в который раз заключил Петр. Идеала не бывает, понимаешь! Тем более, если речь о женщине!

Поэтому чертовски интересно: что же дальше?

Из компьютерной переписки:

«Биче, дорогая моя, не успела ты с Джино прилететь из Барселоны, а я уже собираюсь к вам. Отпуск начался. Короче, 20-го сентября вылетаю к вам в Милан рейсом AZ-561, прилет в Мальпенса в 21–05 по-вашему. Ты меня встретишь? Не беспокойся: если устала или что-то еще, то я прекрасно доберусь сам, не проблема.

Теперь вот что. Тебе на днях должны позвонить на мобильный и затем доставить (домой или на работу – это как тебе удобнее) конверт. Что внутри его, не смотри, это мой сюрприз. Прилечу – узнаешь. Вытерпишь? Я так прикинул, что доставка из Милана в Милан – это проще и дешевле, чем мне через Москву. Я всё оплатил (кроме благодарности за услугу, у нас это называется «чаевые», то есть дать человеку на чай). По-моему, я очень разумен. Объяснения на месте.

Целую. Привет мальчишкам. Твой Петя».

«Мой разумный Петя! Конечно, я тебя встречу. К доставке сюрприза готова, чаевые доставщику дам, хотя у нас это не очень принято, мы не Испания, откуда я недавно вернулась с гастролей. Там в отелях именно так – чаевые. А в остальном нормально.

Мальчики сдают экзамены, готовятся дома и сдают. Все в напряжении, так что твой приезд очень кстати, мужчина в доме – это для них будет как громоотвод, а то, кажется, я их совсем затиранила (мое «ha tirato fuori un» ты сможешь перевести в уме?). Ничего – лишь бы поступили в консерваторию, в наше училище, а затем я расслаблюсь, стану нежной и ласковой. А с тобой – не беспокойся, я давно такая, если помнишь.

Я тебя очень жду. Твоя Биче».

Как и обещала, Биче встречала в аэропорту. Они сели в «ауди», приехали домой, и, едва войдя в квартиру, Петр услышал звуки рояля.

– Кто? – спросил он.

– А ты уже не различаешь? Это Джино. Он молодец, хотя еще не как Джузеппе, конечно.

– И что он сейчас играет?

– Мучает Бетховена, сонату номер десять… Дьявол, темп не держит!.. Ладно, Петя, иди в ванную, мы ждем тебя в гостиной…

Приведя себя в порядок, он вышел туда. Всё по-старому, всё знакомо, и это чудесно. Ощущение, будто вернулся домой. Усталый Джино сидел уже на диване. При виде Петра он встал и, пожав протянутую ему руку, сказал: «Добрый вечер, синьор Пьетро», на что Биче мягко упрекнула его:

– Я тебе уже говорила, мы с Пьетро без «синьоров» и вообще на «ты». Хочешь – будь так же. Этот мужчина – наш давний и большой друг, он просто Пьетро, по-русски Петер, а лучше Петя. Пе-тя, запомни.

Мальчик почему-то покраснел, кивнул и пробурчал: «Va bene, то есть «ладно».

Вскоре из детской комнаты появился еще более вытянувшийся Джузеппе, когда-то подросток с кудряшками, а теперь почти юноша, хотя по-прежнему курчавый. У него, как выяснилось, завтра очередной экзамен, второе прослушивание, последнее.

– Волнуешься? – спросил Петр.

– Ну, немного. А так… не очень.

– Джузи у нас молодец, человек без нервов, – погладила его по плечу Биче. – Так музыкант и должен – внешне спокойно, всё в себе.

Возникла Стефания, сообщила, что ужин почти готов, будет через десять минут. Подавать? Биче что-то сказала ей, а Петр попросил Джузеппе:

– Пока нас не пригласили к столу, можешь сыграть мне одну вещь? Какую? Помнишь, когда мы с тобой познакомились, еще в Леньяго, ты как раз разучивал Моцарта, на клавесине, помнишь?

– Помню, – кивнул Джузеппе, – я готовил для маэстро Антонио аллегро Моцарта, аллегро из концерта для клавесина номер один-три.

– Сыграй мне это, а? Именно это.

– Так понравилось? – включилась в их диалог Биче.

– Да, так. Это вышло для меня тогда чем-то особенным. Тогда – для меня далекого от музыки. То есть человека недалекого и невежды, как говорит мой папа. Короче, до меня дошло.

Биче усмехнулась:

– Твой папа, несомненно, прав. И почему ты мне нравишься? Ладно, и что до тебя, невежды, тогда дошло?

– Что есть музыка как явление, сама по себе. Что это выше меня. Но она меня не принижает, а зовет к себе. Как-то я это почувствовал. А как – сам не знаю. Моцарт, Джузеппе за клавесином… Не знаю, как объяснить, в общем. Музыка, да. Я еще подумал тогда: такую музыку играть бы по утрам и чтобы так начинался день.

– Джузи, так уважь проснувшегося человека, будь любезен! – улыбаясь, попросила Биче.

И опять, как тогда в Леньяго, в музейной комнате старика Антонио, опять полились звуки – веселые, будто щекочущие, будто детская шалость, радость, и всё. Да-да, такую музыку играть бы по утрам. Чтобы, проснувшись, слышать это самое клавесинное аллегро юного Моцарта, и чтобы так начинался день, и чтобы так было всю жизнь, и тогда ничего плохого или страшного никогда не случится, никогда…