Двадцать четыре секунды до последнего выстрела

 — Басти…

 — Папа, нет. Если вы хотите воспитывать Сьюзен… — он сел на подоконник рядом, — я буду вам благодарен за помощь. Но она будет жить здесь. Я найду подходящий дом где-то поблизости, чтобы воспоминания об Эмили не душили её, но, в то же время, чтобы она могла не оставлять свою школу, друзей, няню и всё остальное, к чему привыкла. Если вы с мамой захотите жить вместе с ней… — он сделал паузу. 

Это было бы слишком хорошо, чтобы даже мечтать об этом. Мама дала бы Сью всю любовь и всю заботу, которые были ей нужны. А папа присмотрел бы за ними обеими — на случай, если самого Себа не будет рядом.

Папа ссутулил плечи, и Себу стало совестно за одно это предположение.

 — Пап, — тихо сказал Себ, — я даже не прошу вас об этом. У вас в Карлайле своя жизнь, которой вы дорожите, и я это понимаю. Не представляю, как мама бросит свой сад. А у тебя работа, охота, друзья. Вам обоим будет плохо в Лондоне. Но Сьюзен будет плохо в Карлайле. У неё здесь тоже есть своя жизнь. Она не должна её бросать.

Папа вздохнул, разом теряя недавнюю суровость, похлопал рукой по карману рубашки и спросил:

 — Ты куришь?

 — Ни за что. И тебе не советую, легкие посадишь.

 — Говоришь точно как твоя мама, — рассмеялся папа. — Мне всё это не нравится, Басти. То, о чём мы говорили раньше… У тебя с детства был талант. В то, что ты отложил винтовку в сторону и ходишь с важным видом за каким-нибудь типом в дорогом пиджаке я не поверю до тех пор, пока ад не замёрзнет. Я, конечно, деревенщина, но немного знаю, чем может заняться такой стрелок как ты, оставшись без работы в большом городе.

Себ промолчал, не желая это никак комментировать. Все предположения оставались только предположениями. Пусть так и будет. Что бы там папа ни думал — скоро он вернётся в Карлайл и выкинет это всё из головы.

 — Сьюзен верит, что у неё идеальный отец, знаешь?

Себ улыбнулся:

 — Все дети так думают. А к двенадцати она начнёт меня ненавидеть. Правда, если мне очень повезёт, то годам к двадцати пяти снова решит, что я не так уж и плох, хотя, разумеется, безнадёжно старомоден и давно отстал от жизни.

Они оба засмеялись, вспоминая бунтарские выходки самого Себа, из которых наиболее невинной было то, что он безо всякого предупреждения перестал откликаться на домашнее «Басти». Ещё устраивал голодовки и протесты в своей комнате. Дрался со всеми, с кем только мог — а иногда и теми, с кем не мог. Украл гитару у школьной звезды. Ночевал на крыше…

Смех Себа стал ещё громче, потому что все эти картины (а также добрый десяток других) вдруг ожили в его памяти очень ярко.

Да, кажется, с папой нормально разговаривать они начали уже после Ирландии, когда Себ несколько повзрослел.

 — Знаешь… — отсмеявшись, сказал Себ, — я, кажется, нашел выход. Что ты думаешь про миссис Кейл?

Сам Себ, знакомясь впервые с будущими тестем и тёщей, обратил на них преступно мало внимания. Он был без ума от Эмили, и тот факт, что к ней прилагаются ещё какие-то родственники, волновал его мало. На первую встречу он пришёл, как велела Эмили, в костюме и с цветами, задал три дежурных вопроса: про погоду, ружьё на стене и цветы в палисаднике, — пропустил мимо ушей ответы и счёл, что всё прошло неплохо. Потом они виделись мало. Он знал, что миссис Кейл от него в восторге, а мистер Кейл — ровно наоборот.

Он пропустил похороны мистера Кейла, зато помог миссис Кейл оплатить часть его долгов и перевёз её в новый дом — втрое меньше, но куда уютней старого. Почти час проговорил с ней по телефону после развода — она его жалела. Почему-то, несмотря на все уверения в обратном, она, как и многие другие, в их разрыве обвиняла именно Эмили.

В общем, в сущности, он ничего не знал про миссис Кейл, кроме того, что ей удалось воспитать умную, заботливую, счастливую Эмили. А ещё, что она совершенно не привязана к Карлайлу и всегда была внимательна к Сьюзен.

 — Она только и делает, хлюпает носом, — нахмурился папа. — Ты с ума сошёл, если хочешь доверить дочь этой размазне.

Но по тону Себ слышал, что папа не так уж не согласен с этим решением.

Глава 16

Пятого звали Дэвид Блинч, и он был чёртовым образчиком английской добропорядочности. Высокий, светловолосый, с длинным лошадиным лицом, он сидел в своей гостиной, заставленной старой мебелью, подливал себе из пузатого чайника чай в маленькую фарфоровую чашку, разбавлял его молоком из молочника и лениво курил сигарету. Себ всё ждал, что вот-вот из-за кресла выскочит корги. 

Не выскакивала. 

Себ лежал на полу запылённого чердака, усыпанного птичьими перьями и заляпанного помётом.

Блинч продолжал пить чай. Хоть фотографируй его такого — и на открытку. Себ действительно испытывал сейчас к Дэвиду Блинчу отвращение, и это его буквально уничтожало.

Он затянул с этим делом на долгих три дня. Сьюзен, которая до сих пор, по словам родителей Себа, держалась очень хорошо, внезапно сорвалась в неконтролируемую истерику. Рыдала до рвоты, хваталась Себа и просила забрать её из этой комнаты и из этого дома. Кричала, что мама смотрит на неё из-за углов. 

Они вчетвером — Себ, мама с папой и миссис Кейл — с трудом напоили Сьюзен успокоительными каплями. К сожалению, после нескольких часов сна ей не стало лучше, и Себу просто пришлось забрать её к себе в квартиру. Там она более или менее успокоилась. 

Себ и до этого думал, что дом Эмили придётся продать, а Сьюзен и миссис Кейл купить другой, но теперь это стало очевидным. Но пока, в качестве временной меры, он сумел арендовать половину таунхауса на той же улице, но в другой её стороне. Родители перебрались со Сьюзен туда. 

И вот теперь Себ вернулся к пятому виновному. Нужно было убрать последнего ублюдка, и Себу казалось важным закончить с этим до похорон. Только почему-то это было очень трудно. 

Он смотрел на свою цель, а всё, что мучило его в Каире, вдруг навалилось с новой силой. Себ должен был ненавидеть Блинча и желать его смерти. Казалось бы, именно теперь малейшие сомнения должны были бы раствориться. Разве убивать тех, кто не сделал лично тебе ничего плохого, проще, чем всадить пулю в башку ублюдку, который оставил твоего ребёнка без матери?