Двадцать и двадцать один. Наивность
Шрифт:
Ровно через двадцать минут ребята уже сидели в автобусе. Миша рассматривал советские марки, купленные за сто тридцать один рубль на окраине улицы, Муравьев ничего не купил, а Виктория вернулась разгорячённая с набитыми полиэтиленовыми пакетами в каждой руке. Маршрутка двинулась.
– Ох, мать, это что, всё имущество твоего Троцкого за всю его жизнь? – рассмеялся Гриша, увидев сумки.
– Дурак, – ответила та. – Я знала, что не смогу перед всем этим устоять…
– Так что это такое?
– Потом, – отмахнулась девушка, загоняя сумки под сидение. – Вернемся и всё
– Да мне фиолетово, ты учитывай каждую копейку, – кинул социал-демократ и отвернулся.
– До Зимнего ехать два с половиной часа, – Виктория вытащила из клатча распечатанный лист бумаги и отдала Орлову, – и запомни – деньги нужно капитулировать, а вот знания пополнять. Седьмое декабря старого стиля. Все вопросы потом.
– Семнадцатого? – уточнил юноша.
– Семнадцатого, – кивнула она, надевая наушники.
7 декабря 1917 год. Петроград. Смольный. Около полудня
– Феликс, чего здесь околачиваешься? Сейчас начнётся заседание.
Свердлов, направляясь в кабинет вождя мирового пролетариата, вдруг остановился. Нет, ему не показалось – напротив мерцающего от ослепляющей снежной белизны окна стояла неподвижная фигура. И каково было изумление, что бил баклуши, рассматривая дворовые распри Зиновьева и Сталина, именно Железный Феликс.
– До начала ещё час, – ответил Дзержинский, не отрывая внимательного взгляда от окна.
“Хитрец, ну и что же вы, товарищ из Гори, замышляете? – расчётливо думал он. – Вы, правда, считаете, что я поверю в вашу простоту? Испытываете моё терпение, это даже интересно”.<
– Да-да, я, конечно, всё понимаю: для тебя важна каждая минута времени, но это же не централ, – Свердлов прекрасно знал, что как бы он ни был красноречив, он никогда не переменит железные убеждения Феликса. Усилия были тщетны, но продемонстрировать свою правильность для него было необходимо.
– Нет, Яков, ты ошибся в своих доводах. Теряешь навыки.
– Не теряю, – возразил Свердлов, возмущённо сверкнув глазами. – Кстати, их неимоверно быстро приобретает кое-кто ещё.
– Он не мог и не может освоить – сурово отрезал Феликс. – Когда слова человека не покрыты ложью, то они совпадают с мыслями – просто невозможно их считать, когда состояние сознания – «белый лист». Я не лгал ему, а он не спрашивал.
– Я знаю, – Яков тяжело вздохнул, облокотился на стену рядом с Дзержинским. – И поэтому я до сих пор не могу раскусить тебя.
– И не нужно. Я никогда не отойду от «белого листа». А ты, – Дзержинский молниеносно перевёл взгляд от окна прямо в глаза Свердлова, – маниакальный чистоплюй и перфекционист, а не можешь собственные мысли привести в порядок. Постоянно думаешь о коде Каббалы. Ты сходишь с ума.
Еврей растерялся, но словно загипнотизированный – не мог даже повернуть голову прочь от пронзительного взора Железного Феликса. Якову вдруг стало безумно страшно, на лбу выступили холодные капли пота, но последний упорно не отпускал его. Вскоре Свердлову начало казаться, что зелёная радужка глаз Феликса начала неестественно светиться и разрастаться, попросту ослепляя
и заполняя собой пространство.Зеленый — цвет природы, естества и самой жизни. Тот, кто его предпочитает, боится чужого влияния, ищет способ самоутверждения, так как для него это жизненно важно. Тот, кто его не любит, страшится житейских проблем, превратностей судьбы, вообще, всех трудностей. Наряду с ними, зеленый цвет отвергают люди, находящиеся на грани психического и физического истощения.
Этот цвет всегда успокаивал Свердлова, но теперь он не знал, куда от него убежать. Затем пространство резко разделилось надвое: синий верх и жёлтый низ. И так постепенно из двух этих цветов прорисовывались черты помещения, новые оттенки, новое измерение.
– Зачем ты снова ко мне явился?!
Тёмная зала, куда ни проникает ни толики света – настоящие дьявольские катакомбы. Пустой болотный вестибюль изначально широк и просторен, пока тёмно-жёлтый узорчатый линолеум и синие стены, параллельные друг другу, не начали извиваться и сжиматься. Эти бардовые, тяжёлые занавески весили каждая по пуду. Их истерика разом прекратилась, окна очень плотно завешаны. Одно мгновение и вестибюль уже достиг размеров маленькой комнаты, заставленной столами, шкафами с медными канделябрами и серебряными пробирками. Около занавесок – отгороженный каменный камин, над которым висел гобелен – двуглавый орёл.
Старец опять его прогоняет. Сколько можно, сил претворятся больше нет. А тот стоит на своём: худощавый, долговязый длинноволосый мужчина – ему было в пределах тридцати, но в народе все поголовно звали его «старцем». Он был одет в чёрную мантию, и крест на шее висел железный. Железный, как и его убеждения. Возвышается, всем видом показывая свой так называемый потенциал. Сдержан, но разозлён.
– Я хочу знать код Каббалы! – смело крикнул молодой Свердлов.
– Я не раз говорил, дурная твоя башка, что ничем не могу помочь.
– Нет. Прошу, для Вас несложно, – Свердлов пал на колени, умоляя о снисхождении. – Мне нужна хотя бы справка.
– Код Каббалы мне не известен и никогда известен не был. Сколько нужно повторить? – небрежно бросил прозорливец. – Или ты не понимаешь?
– Но всё-таки дайте координаты, где я могу узнать его?
– Скверный ты человек, Яков, – «старец» покачал головой. – Мысли злые и корыстные в голове своей таишь, помыслы хитрые. Против Христа пойдёшь, да ты и так иудей, как погляжу. Так слушай, если бы знал я, где тайна эта скрыта, не говорил бы с тобой сейчас.
– Не заговаривайте зубы, – прошипел молодой человек. – Не увиливайте, вы что-то знаете.
– Я не знаю кода Каббалы, но знаю, когда тебе он откроется.
– Когда же?! – держаться в покорности у Якова не хватило терпения. Он вскочил с коленей.
– Уничтожишь семью целую, и во славу Сатаны отрежешь головы трёх её членов: главы, среднего и самого младшего, – с холодной иронией произнёс человек. – Кровь каждого дороже и старше трехсотлетних вин заморских – непростая кровь. Покуда не останется ни одного потомка и продолжателя рода, так и откроется тебе код Каббалы. Способен ли ты на такой грех?