Двадцать и двадцать один. Наивность

В метро было холодно, словно глубокой осенью – Виктории пришлось надеть плащ. Плотно закутавшись в него, она просмотрела карту своего маршрута: три музея в центре, там же четыре антикварных магазина – станция Невский проспект, ещё два – на Пролетарской, остальные же были разбросаны на окраинах города. Такая дорога могла занять от силы пять часов, если не считать время, потраченное на метро. Плюс-минус час. Умея работать с архивными материалами, девушка не сомневалась, что вмиг вычислит сведения о необходимом и таком малоизвестном артефакте. Но вот оказия: она не знала, что конкретно ищет и поэтому очень волновалась, что продавцы или смотрители запудрят ей мозги, уведут от нужной темы или дадут неверную информацию. Нужно было быть начеку, тщательно проверять и анализировать каждый довод, сверяться со временем и датой. В голове Виктория составила критерии поиска: вещь не должна быть громоздкой, если позже его переоборудовали в ключ для активизации оружия массового поражения, которую можно было бы легко носить с собой, иметь всегда при себе. То, что довольно сложно заподозрить в “двойном дне”, то, что можно было бы оснастить нужными механизмами: чипом или электроопознователем. “А может быть, – подумала она, – эта вещь изначально была чем-то эдаким оснащена: формой, особыми свойствами. Ключ-посредник, куда запутаннее”.

Как оказалось позже – нигде из мест, перечисленных в списке, не оказалось даже ничего хотя бы косвенно подходящего под нужные критерии. Всё мимо: ей предлагали романовский антиквариат за бешеную цену, радио-чипы советских времён; некоторые поняли её просьбу буквально и преподнесли кейс с железными ключами столетней закалки. “День насмарку, – надулась Дементьева, покидая последний пункт назначения. – Нет, ну правда, не мог же Ленин медный ключ Троцкому подарить? На верёвочке. На шею? Абсурд”.

Но ближе к вечеру день окупился. Вернувшись обратно в «Кресты», Викторию ждали два сюрприза: первый – Муравьёв, как и обещал, выполнил своё предложение. Явившись в следственный изолятор под видом де-факто адвокатом, он так мастерски смог разговорить смотрителя, что тот сознался: за вандализм посадили пророка без предварительного следствия, лишь за «антиправительственные лозунги». Эсдек, поинтересовавшись, сколько тот находится под заключением в сумме, заявил, что требует освобождения хотя бы под подписку о невыезде за пределы Государственной границы. Без распри не обошлось, но оппозиционер добился своего – теперь Олег Заика находился на ресепшне.

И второй сюрприз – около окна неподвижно стоял Орлов. Он был бледен, даже посиневшим, казалось, что юноша находился в состоянии шока. Ничего не объяснив, Анна со своими пособниками организовала митинг, воодушевив их демонстрацией Миши. Позже событие этого митинга войдёт в историю, как начало массовых народных волнений.

«С нами теперь Михаил Орлов! Он смог вырваться из-под контроля полиции, и мы сможем!» – с чувством бросала она своим соратникам – целой организации беспризорников и людей без определённого места жительства. Всё произошло очень быстро, так, что для Миши всё пронеслось пёстрыми пятнами: люди в серых одеждах, проспект, дымовые шашки, синие каски ФСБ, подвалы и метро… Он не знал, что произошло в итоге с Анной и со всеми остальными. Он успел сбежать и теперь все мысли его были лишь о двух вещах: о центристах и о том, что сделают с ними социал-демократы.

– Наш блудный эсдек вернулся, – кинул Муравьёв. – Только прошу, не кричи. Он сам всё объяснит.

– Вик... – Орлов обернулся и хотел подойти к девушке. Однако Дементьева подняла руку горизонтально-вверх, демонстрируя жестом знак “стоп”. Миша осёкся и отошёл на шаг назад: он придумывал речь, оправдания, но более всего ему хотелось поведать эсдекам, что он узнал и видел. К сожалению, взгляд Виктории был красноречивее её жеста, и Орлов почувствовал себя в унизительно неловком положении, потупив и опустив глаза.

– Не сейчас, – холодно ответила она, опустив руку. Девушка не изменила себе: прогонять Орлова не стала, значит, основания уйти от межрайонцев у него было, и выяснять отношения со скандалами не стала тоже. Она ещё всё у него узнает, но данный момент для допроса не годился – парень и так напуган и взволнован реакцией своего шефа. Стоило дать ему фору, показать, что он прощён – тогда он раскрепоститься и спустя некоторое время уже сам расскажет о митинге на Невском 5-ого мая, без глупых оправданий и прочей лжи из страха. – Мы едем домой. Григорий условно-досрочно освободил пророка, больше здесь делать нечего.

– НЕТ! – с силой воскликнул Орлов – ему не дали слова для объяснений, но слов для возмущений у него никто не отнимал. – Как уезжать? У... У тебя же тут были дела. А как же история? Чекисты, Троцкий? Напрасно приехали, что ли?

– Ты лучше помалкивай, – прошипела Виктория, зло метая молнии из глаз в юношу. – Твоё дезертирство и свечение в СМИ мы обговорим по приезду. Со своими делами я всё урегулировала.

– Ты же не нашла того, чего искала! – умолял её Орлов. – Пожалуйста, не будем уезжать...

– Я знаю, куда ты клонишь! – крикнула девушка – восклицание сорвалось в визг и все её планы тоже. “Хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах”. – Они тебя сагитировали, да? А как только провалился первый митинг, решил бежать? Или наоборот? Или ты хочешь остаться с ними, а вернулся исключительно из-за страха? Ну, отвечай!!!

– Мы нужны им, – проговорил Орлов, опустив глаза. – Ты не дала сказать, ведь они...

– Хватит! – Виктория резко развернулась спиной к Михаилу. – Товарищ Муравьёв поедет на такси вместе с Олегом и Орловым. Предварительно купите четыре билета. Я приеду следом на маршрутке. Сегодня ночью уже будем дома.

– На такси за третьего переплачивать?! – Григорий взвесил в руке портмоне. – Ну, нет, максимум двое. Соглашусь, пророка одного отправлять нельзя, я поеду с ним, а вот наш несовершеннолетний пускай едет с тобой.

Собрав все вещи, Виктория грустно осматривала комнату, некогда бывшую камеру Троцкого. Никаких сведений, никаких знаков. Пустота. Стены заштукатурены, пол покрылся линолеумом. Гнев и слёзы начали неспешно подступать к горлу – она надеялась покончить со всем именно здесь. Волнения начались, сейчас было не до истории – нужно было выступать, действовать, а «не искать там, не знаю где, то, не знаю что». Гонения по кругу – Петроград результата не дал. Эгоистичный, жадных город: больше двух раз не помогает социал-демократам. И ладно! И без ключа с оружием можно найти выход. Иной способ – выход есть всегда.

Всегда, но, видимо, не в этой стране.

В маршрутке ехали молча: Виктория тоскливо смотрела в окно, в стекле которого отражались пустые, серые глаза, а Орлов смотрел вперёд – взгляд также тонул в безмятежной пустоте. Он смирился с тем, что навсегда уедет из Петербурга, никогда больше не увидит радикальную красавицу-центриску. Михаилу не нравилось его отходчивость, не нравилось его уступчивость. Да, он хотел в Москву, хотел увидеть Сергея и маму, которую не видел полгода, но в одно мгновение изменилось всё. И, Господи, если он прав, и если ему суждено остаться в этом городе, если с этого города и началась его судьба – ДАЙ ТЫ ШАНС, НАКОНЕЦ! Взорви дорогу, сделай так, чтобы пассажир начал задыхаться, но не позволяй этому юноше смиряться. Не позволяй!

На половине пути возле лесистого перекрёстка была объявлена пятиминутная остановка. Все вышли из автомобиля, только девушка осталась на своём месте. Нельзя искушать себя глотком воды, заведомо зная, что умрешь через минуту...

Глаза Виктории в одну секунду заблестели. Она мгновение сидела на кресле, а затем ринулась на улицу. Миша разволновался, он не знал, куда ему бежать: за автобусом или за его спутницей, которая даже не обернулась. От нервов у юноши резко прихватило почки, он рванулся вслед за Викторией. Она неподвижно стояла на дороге, межу двух рядов колонн, а вдалеке за деревьями виднелось светлое трёхэтажное здание, на крыше которого располагался двуглавый орёл и развивался государственный триколор. Девушка неотрывно, широко распахнув глаза, смотрела на этот дом, словно видела некую миссию. Михаил подбежал к ней и дёрнул за руку.