Двадцать и двадцать один. Наивность

– Что же ты стоишь? Мы же на вокзал опоздаем!

Та рассеяно повернула голову в сторону колонн. На правой стороне сияла надпись, выгравирована золотыми буквами: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». И тут Миша всё понял.

– Это что – Смольный? – тихо спросил он Викторию. Она едва заметно кивнула, медленно приближаясь к колоннам.

Вновь повторился раздражённый гудок. На Орлова он произвёл впечатление удара молнии. Парень бросил на дорогу трусливый взгляд, ещё раз уже с большей силой одёрнул девушку.

– Бежим, он же уедет! – кричал Миша, мечась взад вперёд и размахивая руками. – Хрен с ним, со Смольным, поезд уедет через час! Ты сама, чёрт возьми, говорила!..

Но Виктория не слышала ничего: ни гудков, ни криков Орлова. Она осторожно и трепетно протянула руку вперёд, к колонне, и едва коснулась белого мрамора кончиками пальцев.

Когда раздался третий гудок, Миша схватился за голову. Он схватил Викторию за запястье и потащил в сторону дороги.

– Там в купе Олег сидит, что с тобой такое?! Меня тащила, а теперь… Ты сама тут остаться хочешь, что ли?

– ДА! – Виктория вырвала запястье из рук Миши и кинулась к колонне, крепко обхватывая её руками.

От этого жеста Орлов растерялся окончательно. Он уже был на грани того, чтобы одному бежать в автобус и ехать на вокзал, но ведь потом Дементьева его не простит.

Водитель потерял терпение, последний гудок был испущен скорее в качестве прощания, чем призыва; зарычал мотор, и Михаил в абсолютной безысходности проводил взглядом уезжающий автобус, который оставил за собой лишь пыль и ветреный шквал. Но через секунду взгляд Орлова опустился на Викторию, которая приникшись к пилястру всем телом, прижалась к нему мокрой от слёз щекой. И Миша, глядя на неё, почему-то улыбнулся. Растворив вокруг себя пространство и время, она обнимала, возможно, вовсе не колонну… Великий фанатизм или великая преданность? – как различать эти едва неприкасаемые грани; две стороны медали, граничащие с уважением и любовью, которые пронзают все современные общественные мнения. Орлов не усомнился: она – настоящий революционер.

– Девушка, с вами всё хорошо? – спросил мужчина в тёмном, солидном костюме, который направлялся к перекрёстку.

Виктория открыла глаза, не разжимая объект своей неукротимой симпатии.

– Совершенно. А вы оттуда? – спросила она.

– Оттуда, – мужчина махнул рукой в сторону Смольного. – Из дома правительства.

– А, – коротко протянула она, медленно моргнув. – А туда можно?

– Куда? – не понял мужчина, подняв брови.

– В дом правительства.

– А вы кем будете?

– Журналист, – не мигнув, ответила девушка.

– Удостоверение не продемонстрируете? – политик недоверчиво оглянул Викторию.

– Автобус с вещами уехал на вокзал. Я не вру, слишком рассеяна для этого… Мне бы только бывшие кабинеты большевиков сфотографировать.

– Ну… – мужчина ещё раз оглядел столь необычную композицию. – Почему бы и нет? Путь во всяком случае открыт, если на входе вас спросит охрана, скажите, что Костромской разрешил.

– Спасибо большое, – сказала Виктория, наконец отпустив колонну. Она тут же бросилась к главным дверям Смольного, минуя аллею, и статую Карла Маркса. Мише ничего не оставалось делать, как идти вслед за ней.

Преодолев короткую лестницу, молодые люди остановились у входа. Как и предполагалось – пустили их не сразу.

– Вы куда? – строго спросил у Виктории охранник. Для человека, который минуту назад бросил всё своё материальное имущество в автобусе и добровольно опоздал на поезд ради одного лишь на первый взгляд невзрачного здания, какой-то жалкий секьюрити преградой не был. – Сюда без пропуска или билета нельзя.

– Мне срочно нужно внутрь, и, если вам не сложно, проведите нас до администрации, – ответила Виктория.

– Какая наглость, вы кто такие?

– Мы из Москвы насчёт дела исторической важности!

– Это всё очень хорошо, а пропуск-то есть?

– Снова здорово, – прошипела Виктория. – Костромского знаете? Он только что отсюда вышел. Он разрешил.

Мужчина в костюме издали махнул рукой. Охранник разочарованно вздохнул и отошёл в сторону.

– Извините за задержку, раз уж Константин Павлович поручился...

Не дослушав охранника, Виктория стремительным, быстрым шагом подошла к двери. На мгновение она остановилась, проведя ладонью по ручке. “Боже мой, – подумала она в этот момент. – Они же когда-то так же открывали дверь”, и резко на себя её потянула.

Вестибюль Орлов не узнал: естественно за век всё изменилось до неузнаваемости: реальность и фотография. Стиль официальный, белые бетонные стены, а посередине квадратные пилястры.

– Зачем нам сюда? Просто так? – прошептал он.

– Такая возможность, Орлов, выпадает раз в жизни – в живую увидеть место, где когда-то решался вопрос о революции, – Виктория огляделась вокруг себя. – Ага, вот лестница, видимо, раньше здесь был гардероб.

Дементьева указала на прозрачную стенку с небольшим окошком, за которым сидела секретарь: рыжая женщина среднего возраста. “Пастырева Ольга Сергеевна” было написано на её бейджике.

– Что вы знаете о Троцком? – тут же в лоб задала вопрос Виктория. Секретарша медленно подняла глаза и с самым что ни на есть серьёзным видом поправила очки.

– Во-первых, девушка, добрый день, – сурово сказала она. – Во-вторых, на каком основании я должна отвечать вам на такой пафосный и провокационный вопрос?

– Что ж, добрый день, – терпеливо проговорила Виктория. – Я работник газеты “Комсомольская Правда” из Москвы, разрешение на работу мне дал Константин Павлович Костромской.

– Дайте мне ваш паспорт, – потребовала Ольга Сергеевна.

Девушка вынула из сумочки документ, который всегда носила с собой, и положила на столик.

– Виктория Павловна, а разве корреспондентами в редакцию берут в девятнадцать лет? – спросила секретарь, возвращая паспорт.

– Я на испытательном сроке на младшего помощника главного редактора, – ответила Дементьева. – Если я не справлюсь с положенным мне заданием, меня вышвырнут. Ольга Сергеевна, так что вы знаете о Троцком?

– Никакого Троцкого у нас нет. Может быть, фамилия неверно названа.

– Меня интересует Лев Троцкий, – мягко уточнила Виктория. – Большевик.

– А, этот Троцкий. Ну и чем я могу помочь?

– В 1917 году в этом здании числился штаб большевиков, а после революции Петроградское правительство – это всем известно. Скажите, вы можете показать непосредственно кабинет Льва Давидовича?

– Хм. А что же не Ленина? – съязвила секретарь.

– Нам нужен кабинет Троцкого, – Виктория умело стояла на своём. – То, что нам необходимо, связано только с ним.