Двадцать и двадцать один. Наивность

Брюнетка совсем не выступала и практически не высказывалась: она стояла в стороне, гордо скрестив руки на груди, покуда огромные, жёлтые глаза пристально следили за всем, что происходит; за всеми, кто присутствует, запоминая каждого в лицо, кто, во что был одет, каждую черту и выражение лица – её роль была проста – всего лишь провокатор. Виктория искоса наблюдала за ней в сопровождении совсем не лестных мыслей.

Как бы Орлов не убеждал её в том, что Анна – “потрясающая и клёвая” девчонка во всех отношениях, Виктория относилась к ней с величайшей осторожностью и антипатией. Никого ещё высокомернее межрайонки она не встречала: обе ходили с поднятыми носами, обе молчали, оставшись вдруг наедине – обе предпочли бы поскорее уйти из этого места. Между ними возникали распри на пустом месте: в начале спора обе говорили на низких тонах и завуалированными оборотами, которые были переполнены сарказма и презрения – Виктория побеждала благодаря богатству словарного запаса, а Анна из-за абсолютной наглости, упорства и фамильярности, которые не знали границ. В конце-концов кто-нибудь из них срывался на крик, пока другая глумилась над раздражимым фиаско. И чаще всего победительницей была именно межрайонка.

Виктория не могла простить ей того, что та превосходит социалистку: Анна была красивее, обладая незаурядными фигурой и формами, далеко не глупая, а способность быть одновременно раскованной и собранной, как железный кулак, делали девушку необыкновенно притягательной. Вокруг желтоглазой бестии всегда крутилось много людей, в основном это были представители сильного пола. И что Виктории было обиднее всего: Миша попал под удар её флюидов.

До этого девушка никогда не испытывала подобных чувств: лицезрение того, как Анна кокетничает с юным Орловом, каким взором парень смотрит на обольстительницу в момент её обворожительной улыбки, вызывали отвращение и некую обиду. С собой Виктория никогда не позволяла такого, но тогда Миша был в абсолютном разобщении с кем-то другим, а теперь… словно на пути появился конкурент. «Что за фарс – флиртовать в момент продумывании стратегии очередного политического пикета?» – негодовала Дементьева. Она боялась, что Орлов после того, как Анна окончательно вскружит ему голову, перестанет воспринимать всю серьёзность ситуации, которая под личиной страсти может показаться романтическим приключением, как в фильмах с участием Бреда Пита и Анджелины Джоли. Перестанет следить за причинно-следственной связью в истории, она окончательно ему надоест, и он бросит её теперь раз и навсегда.

Таким ходом прошли две недели. Девушка злилась, но поговорить тет-а-тет с Мишей не решалась – теперь Виктория в свободное от приготовления пикетов время предпочитала сидеть на чердаке и разбирала документы в гордом одиночестве, срываясь в искренних откровениях мыслей призрачным видениям.

– Сегодня была акция протеста из-за очередной поставки миллиарда на Чемпионат, – жаловалась она вслух, сидя на краю матраса. – В следующем году в России будет чемпионат мира по футболу, который ещё больше укрепит наше позорное положение на международной арене. С ужасом вспоминаю весну 14-ого года: жутко возросли цены благодаря послеолимпиадному кризису, несмотря на спортивные успехи. За три года вроде бы попривыкли, а тут новый виток: народ не переживёт этого. Хорошо, что теперь многие понимают, к чему могут привести бюрократичные игрища, и не верят государству. Знаю, что тебе совершенно не интересно состояние Российской экономики, – произнесла девушка с улыбкой, – а митинг был залихватским! Плюс ко всей заварушке с чемпионатом на радостях вспомнили о том, что наш ВВП снова предоставил поставку нефти безвозмездно. О правах даже модно не говорить: народ ругается, но сегодня число митингующих перевалило за... тысячу человек было точно. Но разогнали быстро, без камер: пустили слезоточивый газ, вот сижу и рыдаю.

Но двадцать пятым днём мая социалистка всё же пришлось откровенно поговорить с напарником. Оказалось, что ему не давало покоя фраза, брошенная, казалось, совершенно случайно: “Потомок белогвардейца”. Виктория, узнав об этом, удивилась, ведь она совершенно забыла об этом – от коньяка похмелье, как никакое похмелье.

– Ты прав, я не обзывалась, – согласилась девушка, покуда Миша упрямо глядел на неё. Виктория позвала его на прогулку, чтобы бродяги-межрайонцы не задавали лишних вопросов. – Помнишь, когда мы изымали документы твоего отца из сейфа? Одним из пакетов было нечто вроде биографий. Твоей и моей.

– Теперь понятно, почему ты от родства с Троцким отпиралась, – опечалился парень. – Ну вот, такую историю обломала...

– Не суть, сейчас не обо мне, – присев на ближайшую лавочку на аллее, Виктория достала из сумки несколько листов, половина из которых была написана вручную. – Тебе же от Октябрьской революции интересно?

– То есть я не потомок графа Орлова? Я был уверен в этом...

– Нет, не Григория Орлова, – поправила девушка, – а Владимира Григорьевича Орлова.

– Ну и кто это? – уныло произнёс Миша.

– Как кто?! – воскликнула Дементьева. – Владимир Григорьевич Орлов – потомственный дворянин, юрист и профессиональный контрразведчик, участник антибольшевистского подполья в Петрограде,позднее служил в контрразведке у самих Деникина и Врангеля!.. А это тебе не хухры мухры. Не то что обыкновенный пролетарий с Урала... Ты прочитаешь три, можно сказать, детективные истории, которые, казалось, не связаны между собой. От них ты многое узнаешь о деятельности своего предка. Но в них играл он второстепенную роль, а остальные, впрочем, тебе знакомы...

6 июля 1918 г. Москва. РСФСР.

Однажды летом, примерно в два с четвертью часа у здания германского посольства, расположенному по адресу “Денежный переулок, 5 “, остановился чёрный “паккард”, из которого вышли два человека и поспешной походкой приблизились к особняку. Они протяжённо позвонили в дверь. Пришедших тут же спустили. Тот, что вошёл первым был смуглым брюнетом, с бородой и усами, большой завитой шевелюрой; он был одет в чёрный костюм, на вид около тридцати с небольшим лет, с бледным отпечатком на лице – тип потенциального анархиста. Второй был рыжеватый, без бороды, с маленькими усиками, худощавый, с горбинкой на носу, на вид также лет тридцать.

Навстречу им в вестибюль вышли два сотрудника посольства: низенький, худощавый немец в серебряном пенсне – Курт Рицлер и высокий, прямо ему противоположный лейтенант Леонгард Мюллер в качестве переводчика. Двое показали Рицлеру удостоверения Всероссийской чрезвычайной комиссии и потребовали личной встречи с германским послом. Чекистов провели через вестибюль в Красную гостиную особняка и предложили немного подождать.

– Так по какому же вопросу вам необходимо переговорить с графом Мирбахом, господин Блюмкин? – спросил через переводчика Курт, усевшись за огромный мраморный стол.

– По личному делу посла. Строгое предписание председателя ВЧК Дзержинского, – ответил первый, брюнет.

– Но посол не принимает, – Рицлер подозрительно сощурил карие глаза. – Будучи первым советником посольства я уполномочен вести вместо графа Мирбаха любые переговоры, в том числе и личного характера.

Блюмкин с опаской переглянулся со своим напарником и ответил:

– Но я настаиваю. Мы официальные представители ВЧК, графу нечего опасаться.

Рицлер вышел из приёмной и вернулся в сопровождении посла: граф Вильгельм фон Мирбах был среднего роста, светлые редкие волосы аккуратно зализаны за уши, а глубокие, умные глаза с интересом рассматривали сотрудников Чрезвычайной Комиссии. Он сел за стол прямо напротив чекистов.

– Итак, господа, я слушаю вас, – мягко сказал он, опустив руки в белых перчатках на стол.

Чекист, который представился Яковым Блюмкиным, положил перед графом кое-какие документы и сказал, что явились они по делу некого Роберта Мирбаха – отдалённого родственника посла, замешенного в деле о шпионаже. Мирбах с удивлением взглянул на бумаги, потом на Блюмкина и сказал:

– Простите, но я не имею ничего общего с этим человеком. Это дело для меня совершенно чуждо.

– Через десять дней это дело будет рассматриваться революционным трибуналом, – Блюмкин грубо сунул документы обратно в портфель. По его трясущимся рукам, графу в голову пришла мысль, что чекист отчего-то сильно нервничает.

– Мне это совершенно безразлично, – ответил он. Рицлер предложил прекратить переговоры и дать письменный ответ по делу по обычным каналам, через Чичерина.

Второй чекист Николай Андреев, не участвующий в беседе, внимательно слушал диалог. Он снова обменялся двусмысленным взглядом с Блюмкиным: однозначность и уверенность промелькнула между ними невидимой нитью.

– А не хотят ли германские дипломаты узнать, какие меры будут приняты трибуналом по делу Роберта Мирбаха? – интригующим, провоцирующим голосом спросил Андреев. Мирбах будучи тактичным, объективным и немного любопытным, как порядочный дипломат, кивнул.