Дважды одаренный. Том VI

Глаза барона сверкнули яростью, и он процедил:

— Мы должны отомстить!

Наследник кивнул и оставил отца одного в кабинете. Барон Эпштейн, преисполненный холодной решимостью, просчитывал в голове убытки. Как финансовые, так и репутационные. Слухи разносятся быстро. А этой ночью неизвестные в бою с его ратниками встряхнули Столицу, а в речном порту вместо зоны Эпштейнов сейчас лишь выжженная земля и разруха.

Взяв телефон, барон набрал нужный номер.

— Слушаю, господин, — услышал он в ответ леденящий душу голос.

— Гоша, прими мои соболезнования насчет племянника, — первым делом произнес Эпштейн.

— Спасибо, господин, — хмуро ответил его собеседник — глава рода Кортунских, а по совместительству сильнейший воин всей рати Эпштейнов и ее глава.

— Рать в боевую готовность.

— Принял. Известно, кто противник?

— Пока нет. Но будь уверен, повоевать придется. Если не отомстишь, то хоть выплеснешь ярость.

— Принял.

Простившись с верным вассалом, глава рода снова уставился на портрет своего почившего отца.

«Производство пилюль мы остановим, — подумал он. — И потеряем еще больше денег, чем за эту ночь. Но деньги и репутацию надо возвращать».

Он хмыкнул и тихо произнес, не отводя глаз от портрета:

— Похоже, папа, мы станем первыми алхимиками Империи немного другим путем. Не тем, которым ты хотел.

* * *

Синий старый грузовик ЗИЛ подскакивал на ухабах. На его кузове было написано «Хлеб», а внутри кузова…

Сидел я вместе с несколькими ратниками Распутиных и лежал сам наследник графского рода.

А еще здесь располагалась «Призма». Удивительно вместительный кузов у этого ЗИЛа, пожалуй, хлеба можно привезти на пару деревень.

— Оукх… — захрипел граф Велеслав Распутин и медленно подняв веки, уставился в обитый ДВП потолок.

Я перевел на него взгляд и невольно вспомнил, в каком отвратительно состоянии был мой дядька сегодня утром. Да, в него влили немало зелий восстановлений, созданных им же, однако же, наследнику рода алхимиков явно требовался полноценный отдых и, скорей всего, помощь целителя. Ведь некоторые его каналы маны были порваны от перенапряжения и использования мощного артефакта.

Однако же Велеслав жаждал немедля приступить к работе с «Призмой». В компании своего отца, разумеется. Его дочь и жена пытались отговорить наследника, пытались заставить его отправиться в больницу рода Резановых, для лечения, но Велеслав был непреклонен.

Вот поэтому он сейчас и едет со мной и «Призмой».

— Кха… — снова прохрипел он.

Я тяжело вздохнул и спросил:

— Может стоило остаться в Москве.

— Нет, — устало ответил он и улыбнулся.

— Твои дамы за тебя переживают. Млада даже слез не смогла удержать, когда благодарила меня за твое спасение.

Он снова улыбнулся и произнес:

— Она слишком эмоциональна для Распутиной. Это у нее от меня… Хотя Настя тоже была такой же. Может это у нас с ней от матушки? Когда-то давно Пожарские были сильнейшими огневиками России. А все огневики довольно эмоциональны.

Он повернул голову набок и наши глаза встретились.

— Спасибо… — тихо произнес он.

— Ты уже благодарил, — напомнил я, подскочив вместе со всеми ратниками и графом на кочке. Распутин захрипел и выругался:

— Гребанные рессоры старой телеги!

Он резко выдохнул, успокоился и хмыкнул.

— То была благодарностью за помощь и жизнь, Александр. А сейчас за то, что позволил разместить «Призму» на наших землях. Отец рассказал мне о ваших договоренностях… Уверяю тебя, мы выполним их, и без твоего ведома не будем использовать «Призму» в личных целях.

Взгляд его был серьезен.

Я хотел усмехнуться, но сдержался. Да, такой вот забавный момент — мы договорились с Распутиными, что «Призма» принадлежит мне и Резановым, а не им. Однако же стоять она (по крайней мере в первое время) будет в лаборатории недалеко от особняка Распутиных. Ведь лаборатория уже оборудована всем необходимым, а у нас этого оборудования нет.

Глупо так доверять Распутиным?

Не думаю. Мы подписали трехсторонний договор еще в доме Резановых. К слову в квартале Резановых, прямо в фургоне с надписью «Хлеб» мы впервые и запустили «Призму». Оборудование это сложное, совмещает в себе все прелести «инженерной артефакторики». Управляется оно через вшитый процессор, с выводом данных на небольшой жк-монитор.

Короче говоря, Коптеру не составило проблем настроить удаленное управление. Мы можем заблокировать «Призму» в любой момент. А можем просто прочитать историю использования.

Распутины об этом, к слову не знают — Коптер успел поработать с оборудованием, когда мы чуть ли не силой загнали всех их на совместный завтрак.

— Я верю вам, — честно сказал я.

Ну да. Верю. В самом деле верю, хоть и подстраховался.

— И за это спасибо, — серьезно ответил дядька.

Да уж… что-то его прям пробило на благодарности. Он, что ли, пересмотрел некоторые взгляды на жизнь, когда оказался на грани смерти?

Я снова кивнул, принимая его слова.

А затем решил сменить тему:

— Мне вот что не дает покоя. Вы с ратниками зачем со склада Эпштейнов пытались косметику увести?

На миг граф замер, а затем усмехнулся и ответил:

— Ну так чтобы с пустыми руками не уезжать!

— А почему косметика-то? — продолжил я напирать.

— Ха! Да у этих неумех брать больше нечего!

Сперва я думал, что Велеслав решил стащить целый контейнер косметики ради любимой жены. Не в том смысле, что Елене Константиновне нужно столько «секретиков» чтобы оставаться красивой по утрам. Просто она сама производит уходовую косметику, и, может быть, смогла бы использовать средства Эпштейнов как базу, ради экономии средств.

Но потом я подумал, что это бред какой-то — не станут Распутины даже в качестве чернового материала использовать то, что создали конкуренты. Гордость не позволит.

Но зачем тогда?

— Да это для Лены, брал, — хмыкнул Велеслав.

«Все-таки для нее?» — удивился я, но дядя продолжил:

— Она всегда говорит, что косметику Эпштейнов опасно вообще к лицу подносить и максимум за чем можно ухаживать с ее помощью — так это за обувью. Как-то она шутила, что, если выкупит всю косметику Эпштейнов, то можно будет пожертвовать ее имперской армии, чтобы солдаты сапоги натирали. Ну вот я и прихватил.