Две дороги
Шрифт:
— Вы злой человек, — сказал Крошко.
— Нет, я просто человек реальный, — он вздохнул и вдруг, взяв Крошко за руку, зашептал: — Давайте-ка как-нибудь вечерком, когда дела будут позади, завалимся в хорошее местечко, а такие здесь есть, и славно проведем время. — И добавил: — Вы мне нравитесь.
— Вы и женщин атакуете с такой же решительностью? — рассмеялся Крошко, но на вопрос не ответил.
Дружиловский понял, что вел себя слишком напористо...
— Вы нас извините, мы идем к вам... — послышался из угла сильный голос хозяйки. За ней, ухмыляясь и покачивая лохматой головой,
— Господин Воробьев замучил меня политикой. Излил на мою бедную голову всю мировую скорбь.
— Не всю... далеко не всю, — ухмыльнулся Воробьев.
— У вас, поручик Крошко, не легкий друг, — вздохнула Ланская.
— Со мной он о политике не говорит, боится, — улыбнулся Крошко.
— Давайте условимся, кто заговорит о политике — штраф, — предложила хозяйка.
Они болтали о всякой чепухе — о том, что нынешняя зима в Риге небывало холодна, что латышские женщины слишком холодны, что в местном русском театре нечего смотреть и вообще негде в нынешнем опрокинутом мире весело провести время...
Дружиловский доложил майору Братковскому о знакомстве с поручиком Крошко и получил приказ не торопиться, терпеливо ждать появления поручика у Ланской, закреплять знакомство. А пока выполнять ранее полученные задания...
Почти каждый вечер к Ланской приходили русские. Здесь были такие, как сама хозяйка, которые всю жизнь прожили в Риге, и эмигранты, покинувшие родину из-за революции. Но большинство гостей составляли русские офицеры, которых забросили сюда война и та же революция.
Все происходило именно так, как Дружиловский представил поручику Крошко: пили, ели, играли в карты, проклинали большевиков, обменивались сведениями из «серьезных источников» о том, кто и когда спасет Россию.
Дружиловского интересовали офицеры — тут что ни человек, то своя особая судьба, свой характер, свой взгляд на события. Но ни с одним он не решался заговорить о покушении на красного дипломата. Пока он выполнял только одно задание — каждый день возле советского полпредства собирались толпы рижан, наблюдавших, как бесновались нанятые им люди. Братковский требовал ускорить подбор исполнителя для покушения.
Каждый вечер в салоне Ланской появлялся ротмистр Губенко, и Дружиловский наблюдал за ним.
Ротмистр был похож на цыгана — черноволосый, смуглый, бешено выкаченные глаза с желтоватыми белками вокруг черных зрачков. Порывистый в движениях, не умевший говорить тихо, он поминутно ссорился с кем-то, и тогда хозяйка спешила его утихомирить. Всех своих собратьев-офицеров он обвинял в том, что они «прокисли» и что на Россию им наплевать. Сам он был из богатой казачьей семьи, и воспоминание о «райском», как он говорил, хуторе на Дону не давало ему покоя. Всякий раз перед тем, как произнести слово «большевики», он запинался, будто слово это вставало ему поперек горла, и потом злобно его выплевывал, а глаза его в это время горели яростью.
После очередной ссоры с «прокисшими», когда Ланская отвела ротмистра в сторону, к нему подошел Дружиловский. Хозяйка оставила их вдвоем.
— Разрешите представиться —
подпоручик Дружиловский... Я, ротмистр, как никто, понимаю вас, — начал он. — Это страшно, когда люди прокисают.— Все прокисли! — взревел ротмистр.
Дружиловский взял его за руку.
— Успокойтесь. Я лично не прокис. Наоборот, я действую.
— Да как вы можете тут действовать? — ротмистр кивнул на болтавших за столом гостей и добавил: — Лягушки в болоте.
— Я, ротмистр, действую не здесь.
— Везде болото, — вздохнул Губенко, но внимательно посмотрел на Дружиловского: может, и впрямь этот красивенький подпоручик имеет что-то за душой?
Около полуночи они покинули салон и направились в ресторан.
— Здесь о серьезном деле говорить невозможно, — сказал Дружиловский.
В ночном баре на Мельничной они заняли отдельный кабинет. В тесной комнате без окон их голоса звучали глухо, как в подвале, а через дверь доносилась музыка из общего зала.
— Закажите водки и не поскупитесь, — угрюмо попросил ротмистр.
— Нет, — строго сказал Дружиловский. — Сначала поговорим о деле. Пусть «прокисшие» решают судьбу России с затуманенными мозгами...
Он заказал бутылку сухого вина и бисквит. Губенко смирился.
— Вы, подпоручик, не тяните, давайте сразу о деле, — попросил он.
Выслушав предложение Дружиловского, Губенко нисколько не удивился, запустил пятерню в свою спутанную черную шевелюру и долго молчал.
— Убью с одного выстрела, — произнес он наконец.
— Другого ответа я и не ждал, — сказал Дружиловский.
— Но погодите... — Губенко поднял голову. — Десять тысяч долларов. Именно долларов. Только долларов. Десять тысяч, — повторил он и спросил: — Ну, что скажете?
Дружиловский не знал, что ответить. О долларах в условиях не было и речи.
— А если не доллары? — осторожно спросил он.
— Все остальные деньги дерьмо, — отрезал Губенко. — Только доллары!
На этом переговоры были прерваны, и они условились прийти сюда завтра, в это же время.
Утром Дружиловский на конспиративной квартире встретился с майором Братковским. Когда он сказал об условии Губенко, майор наклонился над столом, точно хотел поближе рассмотреть своего агента.
— Вы сошли с ума, — произнес он тихо. — Да за такую сумму... можно разнести в щепы весь Московский Кремль. Как вы могли с этим бредом прийти ко мне? Вам надо было плюнуть этому ротмистру в его бесстыжие глаза. Или он решил, что имеет дело с идиотом?
Дружиловский покорно проглотил оскорбление и спросил:
— Больше встречаться с ним не надо?
— У вас лишние десять тысяч долларов?
— Но, может, он, услышав категорическое «нет», изменит условия?
— Вам хочется лишний раз посидеть в ресторане?
Дружиловский обиженно промолчал.
— Столько времени потратили, а задание сорвано, — тихо и печально сказал Братковский. — Ладно, поговорите с ним сегодня, но ваше реноме может спасти только чудо. Предложите ему пятьдесят тысяч польских марок.
Чуда не произошло. Услышав встречное предложение, Губенко взял со стола рюмку с водкой, опрокинул ее в рот и молча ушел.