Две жизни в одной. Книга 2

— Начинайте! — загалдели все хором. — Начинайте! Какие тут посторонние?!

— Да хотя бы и были! — снова возник вахтер. — Время гласное, чего посторонних опасаться?!

Барбоска удовлетворительно тявкнула. Она сидела возле Глафиры Петровны и понимающими сочувственными глазами смотрела на начальницу.

1968 г.

Фрагменты повести из серии «Тайна великих снов»

ВРЕМЯ

Сердце с утра бьется сильно и со значением. Где-то внутри что-то непонятное и необъяснимое. Волнение охватывает всю плоть — трепещущее, неясное по сути причины возникновения. Но я знаю. Это есть то непреодолимое желание, исходящее оттуда. Меня как бы настраивают, создавая вокруг и надо мной огромный купол, в котором я сейчас окажусь.

Но сегодня кто-то руководит мной на уровне быта, заставляет метаться по квартире, искать место. Я его нахожу в своей маленькой комнате. Здесь пол устлан мягким ковром. Стоит развернутый, не убранный после сна диван. Я проспала почти двенадцать часов подряд. Вдоль стены — огромный письменный стол, заваленный рукописями, отпечатками и перепечатками, настольная цифровая электронная лампа, телефонный аппарат, мелкие игрушки-безделушки. На столе расположился и музыкальный центр «Панасоник» с двумя колонками, на одной из которых симпатичная улыбающаяся Баба-яга на мотоцикле с прицепом. В коляске сидит смеющийся кот с огромным глиняным кувшином. Созерцание этого глиняного сооружения — дело рук, видимо, улыбчивого доброго мастера — приносит мне всегда огромное удовольствие. На письменном столе — пишущая машинка «Унис» с заправленной бумагой и с копировальной лентой, готовые к работе. Но меня мой шикарный полированный красивейший румынский письменный стол не приглашает сесть. Даже мягкие любимые игрушки: заяц в половину моего роста, обезьяна Фани и зубастик-ушастик ушли с поля моего зрения. Один только огромный раскидистый зеленый куст, похожий, при моем участии, на круглый шар, остается со мной, протягивает в мою сторону растущие молодые побеги.

Непонятное желание толкает меня взять из кухни столик, принести в комнату, поставить у окна. По белоснежной поверхности кухонного стола запрыгали лучи утреннего солнца. Через широкий квадрат распахнутого окна доносится шум проезжающих машин, чириканье птиц, людской говор. И вдруг я поняла, что место расположения столика в комнате по отношению к солнцу, моему светлому покровителю, именно такое, какое было, когда я жила там, в другом месте, где рождалось большое количество стихов, сказок, повестей и рассказов.

Купол надо мной расширяется. И вот уже нет ни звуков, ни шорохов, идущих от мира. Я в вакууме. Голова моя совершает странные движения. Словно я хочу встряхнуть массу своего мозга. Со стороны может показаться, что у меня мелкая нервная трясучка. Вот голова стала совершать некие вращательные движения. Внутри мозга, в верхней части, устанавливается как бы пустота. Я еще чуть встряхиваю головой, будто вскрываю ее для выхода мыслей. А может быть, входа?

Такое состояние мне известно. Я знаю, сейчас авторучка будет с большой скоростью скользить по бумаге, записывать, почти без правок потом, мои мысли, ощущения, фантазии. Говорят, что это «чакры» открылись в Космос. Я не знаю, чакры это или нет. Я только знаю, что с этой минуты меня уже нет на земле.

Как-то ночью меня посетило это самое состояние. Только происходило все на противоположной стороне квартиры, с окном на северо-восток, а не на юго-запад, как сейчас. Тогда, не отрываясь, я написала фантастический рассказ «Планета созвездия сверкающих звезд». Очнулась, не поняла, где нахожусь. Кто-то потом пояснил: это душа возвращалась в астральное тело. Наверное, возвращалась.

Итак, я готова к общению, — мысленно фиксирую свою готовность.

Дом в деревне Мария купила по случаю. Одна знакомая присоветовала, говорит:

— Что сидишь в городе, в своей крошечной комнатушечке, на общей кухне с соседями? Тебе как писательнице простор нужен, пустота, независимость от внешней среды. Вот и изолируйся. Деревня глухая, других поселений вокруг мало, лес да болота в округе, санный путь зимой, летом — лесные тропы в цивилизацию. В деревушке той всего две старухи живут да дед замшелый. А дом ладный, почти задарма.

— А ты откуда про все это знаешь? — спросила свою знакомую Мария.

— Да так... — уклончиво молвила рекомендательница. — Я бы и сама купила, но я — не ты. Разные мы. Тебе, я знаю, это подойдет, а мне... — знакомая замялась. — И недорого... — и неожиданно добавила: — Да кто туда поедет, в эту тьмутаракань. Там время остановилось...

— Как остановилось?

— А так! Поживешь, поймешь, советую. Тем паче что ты в литературе бултыхаешься.

— Да у меня на дом денег нет, тем более, как ты говоришь, на хороший.

— Хороший, ладно срублен. Чуть староват, стоит-то, считай, второй, если не третий, век. Продадут недорого. Давно пустует. Не приживаются в нем. Но, я думаю, что он не для обычных людей, ты в самый раз, — продолжала знакомая.

Этот разговор запал в душу, и Мария, уже не совсем молодая женщина, решила купить этот дом. Но, как оказалось, хозяев у него не нашлось. Старушки глухой деревеньки толком не могли сказать, куда они подевались. Одна из них, та, которую называли Черной, только криво усмехнулась, при этом злорадно сверкнув одним уцелевшим зубом, покрытым какой-то сверкающей мишурой.

Переезд был недолгим. Очистить дом от лишнего не составило никакой трудности, так как кроме двух деревянных скамеек да срубленного из дерева стола в горнице, не говоря о полатях за печкой, и кровати, покрытой досками, в доме ничего не было. Но, что удивило Марию, окна были целы и даже со стеклами, русская печь в исправном состоянии, с широким, хотя и изрядно прокопченным шестком. Не один, видно, горшок уходил в печь и возвращался из нее. В подтверждение всему возле печи, сиротливо прижавшись в угол, стоял металлический ухват, прикрепленный к деревянной добротной палке.

— Вот и все, — сказала себе Мария, тщательно рассматривая крепкие некрашеные половицы, крышку стола, которую, видно, добросовестно скоблили-мыли руки живших здесь хозяек дома.

— Да, жили! — услышала она чей-то глуховатый голос. — Жили и живут. — Мария оглянулась, но никого не было, лишь шелест листьев за окном да хриплый голос петуха с другого конца деревушки, где живет старушка по прозвищу Белая.

— Почудилось, — подумала Мария. — Мысли вслух и слова вслух.

Давно уехали товарищи по перу, помогавшие при переезде, растворился в лесной чаще запах перегоревшего бензина и машинного масла. Тишина поглотила засыпающее солнце. Сначала редкий, потом густой туман плотно запеленал затерявшуюся в лесах маленькую деревеньку. Ни дымка, ни огонька. И ни словечка от жительниц деревни: ни хорошего, ни плохого. Будто она, Мария, здесь и не появилась. Будто ее и нет.

Устав с дороги, Мария уснула так крепко, что не слышала ни ночи, ни рассвета. Утренняя заря, как обычно, смотрела в окно старого дома, не проявляя никакого интереса к новому жильцу. Солнце так же безучастно прошло по кромке леса, неторопливо поднимаясь ввысь уже раскаленное, жаркое.

Но жизнь все же разбудила Марию. Она встала, прошлась по скрипучим, с вечера вымытым, половицам, распахнула окно. Душистый запах вместе с ветерком волной вливался в избу, наполняя ее чудными ароматами полей и лесов.

— Как здорово! — сказала вслух Мария. — Жаль, что нет электричества. А батареек в приемнике надолго ли хватит?

Она уже хотела включить его, но на пороге появилась Белая старушка, держа в руке кринку с козьим молоком.

— Вот молочко, откушайте. Рады бы еще чем попотчевать, да не знаю... — Старушка поставила кринку на стол. — Уже прибрались, полы и окна помыли? Это хорошо. Это надо. Я бы посоветовала и печь побелить. Святой водицей углы освятить. А то мало ли что?! — старушка замолчала. Мария хотела спросить, что значит «мало ли что», но не решилась. Вместо этого она протянула руку и сказала: