Двенадцать детей Парижа

– Стефано из Сьона! Это Матиас Тангейзер.

Огромный швейцарец открыл дверь. В руке у него был меч. Он окинул взглядом окровавленный торс рыцаря, золотую цепь и арбалет, вложил меч в ножны и отдал честь.

Тангейзер заговорил по-итальянски:

– Как прошел день?

– Милорд, после нашей последней встречи самым трудным для меня было не уснуть.

– Ты сослужил мне хорошую службу. Как Орланду? Он способен передвигаться?

– Только не ускоренным маршем. Он слаб – сами знаете, лихорадка, – но голова у него ясная. Каждый час я заставляю его пятнадцать минуть ходить по комнате.

– Превосходно, приятель. А теперь, к сожалению, мы снова должны расстаться.

– Да будет мне позволено, милорд… Я уже видел эту цепь.

– Да. Если бы она по-прежнему висела на шее Ле Телье, к утру ты был бы уже мертв, и Орланду тоже. А в случае удачи Марселя и я вместе с вами.

– Именно поэтому я и боролся со сном. Почувствовал неладное, как только мы попали сюда, хотя Орланду был спокоен. Если я вам еще нужен, только скажите.

Матиас боролся с искушением. Стефано, конечно, надежен, однако он представления не имеет, что от него может потребоваться. Предстоящее смущало даже самого госпитальера. Кроме того, он не хотел, чтобы за ним охотилась швейцарская гвардия – а это вполне может произойти, если он увлечет за собой одного из ее капралов.

– Я хочу, чтобы все, что ты видел и делал с тех пор, как покинул особняк Бетизи вместе с сержантом Баро – который теперь мертв, – стало твоей тайной. Тебе придется придумать какую-нибудь историю, объясняющую твое отсутствие. Но в такой день это будет нетрудно. Согласен? Даешь слово?

– Даю слово, милорд, все это останется тайной. Но могу я спросить, почему?

– Молчание принесет пользу нам обоим. Мы оба – и Орланду тоже – оказались втянутыми в чужой заговор. Заговор начался с Марселя Ле Телье и им же закончится. Его смерть стоит перед тобой. Если будет расследование – заговора Ле Телье или его кончины, – то твое участие, скорее всего, будет означать твой конец. И уж точно ни при каких обстоятельствах это не принесет тебе пользы. Что касается других участников, то большинство из них уже мертвы, а остальные скоро к ним присоединятся.

Стефано покосился на Кристьена. Тот посмотрел на Тангейзера, но не решился ничего спросить.

– Молчание солдата – это щит солдата, милорд. А сочинять истории мне не впервой, – заявил гвардеец.

– Я тоже буду хранить тайну. Потрать это в Сьоне.

Матиас взял кошелек с пистолями у Кристьена и отдал Стефано. От его веса брови швейцарца поползли вверх. Потом он нахмурился:

– Милорд, я не могу взять это просто за бодрствование.

– Отдай церкви, если должен.

– А я должен, милорд?

Стефано улыбнулся. Госпитальер похлопал его по спине:

– Когда-нибудь мы еще встретимся. В другой битве.

– Надеюсь, милорд. Только если на одной стороне.

– Если нет, бей сильнее, потому что от меня пощады не жди. До встречи. Аддио.

Швейцарец отдал честь и стал спускаться по лестнице.

– Выходи через черный ход, Стефано, или девчонка тебя подстрелит, – сказал ему вслед иоаннит. – И хочу предупредить, в холле ты найдешь…

– Я уже нашел их, милорд, пока вы брали цепь. Буона фортуна.

Кристьен озадаченно прислушивался к их разговору.

Орланду все понимал, но не вмешивался.

Тангейзер жестом приказал Пикару войти в комнату, снял стрелу, последовал за ним и поставил арбалет у стены. Орланду сидел на стуле. Его смуглое лицо было бледным, но сил хватило, чтобы встать. Глаза юноши были черными и бездонными, как у его отца. Рыцарь улыбнулся – вид этого парня всегда вызывал у него такую реакцию.

Взгляд его пасынка остался серьезным.

– Ты опять весь в крови, – заметил он.

– Не волнуйся, это не моя, – усмехнулся его отчим.

Людовичи по-прежнему не улыбался.

– Дай мне обнять тебя, – сказал Матиас. – Или хотя бы пожать руку.

Левая рука Орланду висела на перевязи. Он протянул правую руку, и Тангейзер сжал ее. Однако его радость испортило присутствие служителя коллежа.

Старик старался держаться в тени.

– Это Бонифаций, – сказал юноша.

– Я знаю, кто он, – кивнул рыцарь. – Ты сможешь сам спуститься по лестнице? Хорошо. Сядь на ступеньках в вестибюле и подожди меня. Я быстро. Если кто-нибудь постучит, спросишь, кто это, и позовешь меня.

– Пожалуйста, мальчик мой! – взмолился Бонифаций. – Он собирается хладнокровно убить меня.

Людовичи понял, что так и будет. Он посмотрел на золотую цепь на груди Тангейзера.

– Ты убил его превосходительство? – догадался молодой человек.

Теперь он был явно взволнован.

Его отчим тоже. Его превосходительство? Что это с мальчиком?

– Его превосходительство внизу, молит о смерти, – сообщил он пасынку.

Бонифаций опустился на колени рядом со своим стулом и сцепил пальцы.

– Матиас, я не понимаю… – растерянно уставился на иоаннита юноша.

– Я тоже, но это может подождать, – отозвался тот. – Карла в опасности. Иди, стереги входную дверь.

– Я понимаю, что мне тебя не остановить, но Бонифаций мой друг. Я жил в его доме, – продолжил спорить Людовичи.

Тангейзера затошнило:

– Вчера этот друг сказал мне, что не может вспомнить, когда видел тебя в последний раз. Он заодно с Ле Телье и его фанатиками, которые хотели убить твою мать. А также тебя и меня.

– Это правда? – Вопрос Орланду предназначался Малышу Кристьену.

Ударом наотмашь госпитальер отправил Кристьена на пол.

– Ты просишь этот мешок дерьма подтвердить мои слова? – вновь повернулся он к пасынку.

Орланду попятился от его ярости.

– Ты заодно с этими животными? – продолжал рыцарь.

– Против тебя, Матиас? Конечно, нет! – воскликнул молодой человек. – Я тебя люблю. Но я против гугенотов. Ты не был здесь, ты не знаешь, какие они и что они собирались сделать с короной и страной. Ле Телье – великий человек, блестящий человек, и он многое поведал мне о политике. Благодаря ему я скоро вступлю в ряды «Пилигримов святого Иакова», которые…

– Я знаю, кто они, – вздохнул иоаннит. – Скоро, говоришь… Тебя обманули. Но по крайней мере в этом нет твоей вины. Что же касается всего остального, то тут я тебе не судья.

Он не мог прочесть выражение лица Орланду, его черных глаз. Его отец Людовико был фанатиком, инквизитором. Неужели это наследственное? Боль и страх охватили Тангейзера. Он подумал о Карле. И решительно разрубил запутанный узел чувств:

– Кто в тебя стрелял?

– Не знаю, – сказал юноша.

Тангейзер наступил на голову Кристьена и прижал ее к доскам пола: